Паул Гласер - Танцующая в Аушвице
Не только свинговые песенки, но даже арии из опер. Время от времени ко мне подходит начальник нашего подразделения и делает мне замечания. После рабочей смены с нами пытаются пообщаться лагерные мужчины, и некоторые женщины ведут себя чрезвычайно вольно с каждым, кто пытается с нами познакомиться. Такое впечатление, что у этих женщин нет больше ни прошлого, ни будущего, они живут только сегодняшним днем и никакой брезгливости в них не осталось. Со мною пытается заигрывать один эсэсовец, но он мне не нравится, и я отвечаю ему отказом. Еще нужно держать ухо востро с ревнивыми надзирательницами. Они сами спят со всеми подряд эсэсовцами, но наших отношений с мужчинами они не одобряют.
Однажды на меня налетает надзирательница — из тех, кто никогда не ходил на мои уроки танцев. Она сыплет проклятиями и орет, чтобы я отвалила от ее кавалера-эсэсовца. От собственного крика она распаляется и кидается на меня с кулаками. Я остаюсь спокойной, увертываюсь от ее ударов, но когда она вцепляется мне в волосы и принимается пинать ногами, я отшвыриваю ее от себя, и она с глухим стуком падает на пол. Кое-как поднимается на ноги и с воплем убегает прочь. Спустя несколько мгновений в барак врываются два охранника, хватают меня и бросают в карцер. В третий раз я попадаю за решетку, но на сей раз ненадолго: уже через пару дней меня выпускают.
Лагерь полнится все более тревожными слухами, атмосфера накаляется. Говорят, что даже работающих заключенных будут отправлять на восток. Я не знаю, что с нами будет. Похоже, надо как-то выбираться отсюда. Слухи накатывают один на другой: то мы здесь остаемся, то не остаемся. Складывается впечатление, что даже лагерное начальство не слишком хорошо представляет, что должно произойти с нами и с нашей “Филипс-командой”. На нас снова обрушивается Packetsperre. Через водителя, еженедельно выезжающего из лагеря, мне удается предупредить Магду Колье, чтобы она не высылала мне передач, иначе те попадут в лапы эсэсовцев, которые поделят все присланное между собой. Теперь Магда передает мне посылки через того же водителя. Неопределенность растет, поэтому я тщательно упаковываю свой дневник, над которым все это время прилежно работала, шофер контрабандой вывозит его из лагеря, а потом передает в Ден-Босе моему соседу Пейненбюргу, чтобы тот сохранил его для меня. Или выслал бы его обратно, если у меня вдруг получится снова к нему вернуться.
Раз мой дневник вырвался на свободу, то, может, смогу вырваться на свободу и я, приходит мне в голову. Я прошу шофера спрятать меня в кузове грузовика под продукцией нашего швейного ателье, которую он еженедельно вывозит в Амстердам. Нам все удается — и моя душа наполняется волшебным чувством свободы, когда, выехав за ворота лагеря, автомобиль начинает набирать скорость. Мы несемся с ветерком, но… возле Утрехта нас поджидает неприятный сюрприз. Дорогу нам преграждают четыре эсэсовца на мотоциклах. Мой побег обнаружен и отслежен. Меня возвращают назад в лагерь. Шофера тоже задерживают, но вскоре отпускают, потому что я говорю, что спряталась под одеждой в его автомобиле без его ведома.
Неделей позже, в мой день рождения, 10 сентября 1943 года, с группой из трехсот молодых мужчин и девушек меня отправляют в Польшу.
Сперва нас доставляют в Вестерборк. В тот вечер мы едем на поезде через мой родной Ден-Бос и через Неймейген — город, где я появилась на свет. Свидание с моими любимыми городами в мой день рождения наполняет меня грустью. Как часто мне было недосуг праздновать там свой день рождения с друзьями и со своей семьей! Теперь, когда я в одиночестве смотрю из темного вагонного окна на проплывающие мимо города своего детства, все мне представляется иначе…
Напоследок у меня получается через некую П. Деркс передать весточку мефрау Колье. Пусть они знают, что больше не нужно посылать никаких передач в Вюгт. В свое время Йорг рассказал мне, что означает путешествие в Польшу. Я приложу все силы, чтобы задержаться в Вестерборке. Хотя Йорг здесь больше не работает, у меня осталось в Вестерборке еще много знакомых. Но…
Ни одного шанса задержаться в транзитном лагере у меня нет. В Вестерборке нас держат два дня в закрытом помещении, а потом отправляют поездом на восток. К местечку Освенцим у Бескидских гор.
Письма
Как-то раз в 1994 году, помню, была среда, звонит незнакомец из Наардена. Семь часов вечера, я только что вернулся домой с работы. У незнакомца взволнованный голос, и я не совсем понимаю, чего он хочет. Скорее всего, ошибся номером, думаю я. Но после обмена несколькими фразами я понимаю, что этому человеку нужен именно я. Он обнаружил старые письма, подписанные моей фамилией. Потом он называет имя Розы и спрашивает, состоим ли мы с ней в каком-либо родстве. Встрепенувшись, я отвечаю утвердительно, и меня тоже охватывает волнение. Это очень важно для меня, задевает за живое, и, может, теперь мне удастся больше узнать о тетушке Розе и истории нашей семьи.
Я договариваюсь встретиться с незнакомцем тем же вечером, прыгаю в машину и еду в Наарден. Всю дорогу думаю о телефонном разговоре и о письмах. Что в этих письмах? Смогу ли я узнать из них хоть что-то о тетушке Розе и нашей семье? Продолжая думать об этом, спустя два часа я въезжаю по темным улицам в Наарден. Дорожное полотно поблескивает от дождя, все сидят по домам.
Когда я звоню в дверь по указанному адресу, мне открывает мужчина лет пятидесяти пяти. Он радушно приглашает меня войти. Очень подтянутый (он профессиональный военный), он берет мое пальто и вешает его на вешалку. Вслед за ним я прохожу в комнату. Там я знакомлюсь с его женой, она предлагает мне кофе, и, накрывая на стол, они, не тратя времени на обмен любезностями, рассказывают, как им было трудно меня найти. Они звонили и другим людям, выясняя, не из той ли они семьи, которую они разыскивают, но всякий раз это был ложный ход, а со мной они попали в цель. Когда я их спрашиваю, как к ним попали письма, они отвечают мне следующее:
— От нашего церковного прихода мы вызвались навещать одиноких стариков в соседнем доме престарелых, — говорят супруги. — Так мы познакомились с совсем уже пожилой мефрау Колье. У нее не было ни семьи, ни друзей. Другие обитатели дома престарелых считали ее капризной, раздражительной старой дамой, и никто не хотел иметь с нею дела. Много лет подряд мы навещали ее по воскресеньям. А после ее смерти руководство дома престарелых попросило нас помочь убраться в ее комнате, и, к нашему удивлению, в ящике ее письменного стола мы обнаружили эти письма.
С этими словами они передают мне пачку писем. Супруга моего нового знакомого снова наливает мне кофе. Я искренне благодарю их и рассказываю о том, что пытаюсь разыскать хоть какие-то сведения о прошлом своей семьи.
— О чем же письма? — интересуюсь я.
— Мы прочли письма и находимся под большим впечатлением, — отвечают хозяева дома. — Это было так трогательно — читать письма Розы и узнавать о ее жизни день за днем, неделя за неделей. Нас это просто потрясло.
Пока мы разговариваем, я бережно перебираю письма. Это переписка Розы с мефрау Колье. Все эти письма относятся к военному времени: почти каждую неделю Роза писала мефрау Колье сперва из концлагеря Вестерборк, затем из концлагеря Вюгт. Как такое могло быть? Я всегда думал, что во время войны тетушка Роза жила в Швеции, так, во всяком случае, мне казалось. И разве она не была замужем за шведом?
Помимо писем от переписки мефрау Колье с Розой остались квитанции почтовых переводов, накладные и записочки с просьбами от Розы. В той же пачке я отыскиваю коротенькие письма моих бабушки с дедушкой, а также открытки некоего Кейса ван Метерена со штемпелем местечка Дессау в Германии. Там он, кажется, работал на немцев на одном из авиационных заводов, выпускавших “юнкерсы”.
Во время уборки комнаты мефрау Колье нашелся еще и фотоальбом. Мы листаем его вместе с супругами. На одной из страниц — фотография брата мефрау Колье, ужасно гордого в своей эсэсовской форме, он был убит под Сталинградом. Рядом — другой брат, в форме вермахта, этот пропал на Восточном фронте. На той же странице — фото Розы с родителями и братом. Я долго не могу оторвать взгляд от этой страницы. Эта единственная страница символизирует для меня всю трагедию прошедшей войны. Погибли братья мефрау Колье, погибли родители Розы, мои бабушка с дедушкой. В войне есть только проигравшие…
Со своими новыми знакомыми я прощаюсь далеко за полночь. Мы договариваемся поддерживать связь. Тихой ночью я возвращаюсь домой, а на сиденье рядом со мной лежат письма.
Все последующие дни я читаю их одно за другим. Некоторые перечитываю по несколько раз. Поскольку большинство писем было вывезено из лагеря тайно и в них не заглядывало бдительное око лагерной цензуры, они в полной мере свидетельствуют о том, как на самом деле протекала жизнь Розы в концлагерях. Дополняя впечатление, вслед за письмами я прочитываю несколько книг, повествующих о том, что тогда происходило. “Исход” Прессера[65], а также лагерные воспоминания Герарда Дюрлашера[66], Этти Хиллесум[67], Роба Коэна. Теперь я уже хорошо представляю обстоятельства, в которых тогда жила Роза. Такое ощущение, что я пересекаю границу другого мира, и меня продолжает изумлять то, что все эти переживания выпали на долю людей, живших всего лишь одним поколением раньше меня.
