Билл Брайсон - Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира
Итак, я сел в поезд на Питерборо, а там пересел в другой, на север по главной линии. Я не слишком хорошо выспался — меня преследовал сон, в котором фигурировали Кэгни и Лэйси, а также открытие, что я с 1975 года не заполнял налоговой декларации США (меня грозились отдать в руки тому парню, который снимает с себя рубашку, чтобы открыть кредит, так что сами понимаете, в каком состоянии была к утру моя постель), — и я надеялся на тихую сонную поездку, какую всегда обещают Британские железные дороги, из тех, где туфли превращаются в домашние шлепанцы, а песенки Леона Редбона нагоняют на вас сон.
Вот почему я пришел в отчаяние, обнаружив, что место позади меня занимает Человек с Телефоном. Не правда ли, эти субъекты кого угодно выведут из терпения? Этот был особенно несносен, потому что говорил громко и самодовольно, сыпал дурацкими шуточками, и непонятно было, зачем он вообще звонит.
— Привет, это Клайв. Я еду на 10:07 и буду в штабе к 13:00, как собирался. Приготовьтесь сразу ввести меня в курс насчет сценария «Пентланд Сквайр». Что-что? Нет, из «Марис Пепперс» меня вышибли. Слушай, ты не знаешь, зачем кому-то нанимать полную жопу вроде меня? Что почему? Потому что я счастлив, как свинья в луже грязи, оттого, что обзавелся мобильником. Да? Интересная концепция. — Затем несколько секунд тишины, и снова: — Привет, милая. Я на 10:07. Буду дома к пяти. Да, как всегда. Да, предупреждать-то незачем, просто у меня есть мобильник и я полный козел. Я еще из Донкастера позвоню, Просто так. — И снова: — Это Клайв. Да, я все еще на 10:07, но мы немножко опаздываем, так что я, может быть, прибуду не к 13:00, как обещал, а в 13:02. Если позвонит Фил, передай ему, пожалуйста, что я все тот же козел. Будь… — И так все утро.
Я с некоторым облегчением выскочил из поезда в Ретфорде — единственный из множества пассажиров, и это знаменательное событие заставило всех станционных служащих высунуться в окна. Под липким дождливым туманом я вышел в город. С радостью сообщаю, что Ретфорд — превосходный и очаровательный городок, даже под тяжелыми серыми тучами, под которыми многие более знаменитые города показались бы скучными и усталыми. Центром его служит большая и красивая рыночная площадь, окруженная живописной толпой георгианских зданий. Перед главной церковью стоит черная пушка с табличкой: «Захвачена в Севастополе в 1865 году». Мне это показалось примечательным местным начинанием — как-никак, не каждый день видишь ноттингемширский рыночный городишко, штурмующий крымские редуты и доставляющий домой трофеи. Магазины выглядели процветающими и чистыми. Не сказал бы, что мне захотелось провести здесь отпуск, но я был рад, что наконец увидел Регфорд и нашел его чистым и приятным.
Я выпил чашку чая в маленькой лавочке и сел на автобус до Уорксопа — местечка столь же маленького и тихого (и, кстати сказать, отмеченного в «Книге городов»). По-видимому, Ретфорд и Уорксоп соперничали за право разместить у себя муниципальное правление Бассетло, и уорксопцы явно проиграли, потому что контора оказалась у них. Как и следовало ожидать, здание неприглядно и не вписывается в обстановку, но в остальном городок по-своему хорош.
Я приехал в Уорксоп не потому, что так уж мечтал его повидать, а потому, что рядом с ним расположено место, куда я давно рвался: Уэлбек-Эбби, один из великолепнейших домов в любопытной местности, известной как Герцогства. Пять исторических герцогств — Ньюкасл, Портленд, Кингстон, Лидс и Норфолк — собраны в пределах 20 миль друг от друга в этом глухом уголке Северного Мидланда. Правда, Лидсы и Портленды ныне вымерли, а остальные, как я понял, едва теплятся. (Нынешний герцог Ньюкасл, согласно книге «Их светлости» Саймона Уинчестера, живет в скромном домике в Хэмпшире; надеюсь, это будет ему уроком, как глупо устраивать в своих владениях качающиеся замки и игрушечные паровозики!)
Уэлбек — древнее жилище рода Портлендов, хотя с 1954 года они здесь не проживают по причине столь же неразумной расточительности в отношении игровых площадок и домашних зверинцев. Пятый герцог Портленд, некий У. Дж. Ч. Скотт-Бентинк (1800–1879), долго был моим героем. Старик У. Дж. Ч., как я предпочитаю его называть, стал одним из величайших в истории отшельников и предпринял множество усилий, чтобы избежать любых контактов с людьми. Он поселился в уголке своего просторного жилища и общался со слугами посредством записок, которые передавались через специальный почтовый ящик на двери его комнаты. Пищу подавали в столовую на миниатюрном вагончике по проложенным из кухни рельсам. В случае нечаянных столкновений он замирал как вкопанный, и слугам предписывалось обходить его, как мебель. Нарушителей этого предписания принуждали до изнеможения кататься на коньках на частном катке герцога. В замок и на участок допускались туристы. «При условии, — заявлял герцог, — что вы будете так любезны не осматривать меня».
Можно только гадать о причинах, по которым герцог потратил свое значительное наследство на постройку второго, подземного дворца. В разгар строительства там трудились более 15 000 человек, а законченный дворец включал, среди многого другого, библиотеку длиной почти 250 футов и самый большой в Англии бальный зал, способный вместить до 2000 гостей, — довольно странно для нелюдима, никогда гостей не принимавшего. Сеть туннелей и тайных ходов связывала комнаты и тянулась на значительное расстояние от замка. У. Дж. Ч., по словам одного из историков, «будто предвидел атомную войну». Когда необходимость вынуждала герцога выехать в Лондон, он запирался в конной карете, проезжал в ней полторы мили по тоннелю, выходившему к станции Уорксоп, и грузился на особую платформу для поездки в столицу. С платформы его, все в той же запечатанной карете, доставляли в лондонскую резиденцию Харкур-хаус.
После смерти герцога наследники обнаружили, что все надземные помещения лишены обстановки, и только в одной комнатке посередине здания красовался комод. В главном зале почему-то был снят пол. Большая часть комнат была выкрашена розовой краской. Та комнатка наверху, где проживал герцог, была до потолка забита сотнями зеленых коробок, и в каждой лежал один темно-каштановый парик. Одним словом, с этим человеком стоило познакомиться.
А потому я в довольно приподнятом настроении высадился в Уорксопе на краю парка Кламбер, рядом со зданием Национального треста, и отыскал тропу, которая, как я надеялся, вела в Уэлбек-Эбби, расположенный в трех или четырех милях оттуда. Дорога по грязной тропинке через лес показалась мне долгой. Если верить указателям, я шагал по «Пути Робин Гуда», но окрестности мало походили на Шервудский лес. По сторонам тянулись бесконечные посадки хвойных деревьев, явно искусственного происхождения, и казались они противоестественно тихими и безжизненными. В подобной обстановке так и ждешь, что споткнешься о небрежно присыпанный листьями труп, а это страшно пугает, ведь полиция стала бы меня допрашивать и немедленно записала бы в главные подозреваемые по моей жалкой неспособности отвечать на вопросы вроде: «Где вы были в 4 часа дня в среду третьего октября?» Я так и вижу себя сидящим в комнате для допросов и бормочущим: «Постойте, кажется, в Оксфорде, а может, на Дорсетской прибрежной тропе? Господи, откуда мне-то знать?» И не успеешь оглянуться, как меня засунут в местечко вроде Паркхерста и, на мое несчастье, снимут Майкла Говарда с поста министра внутренних дел, так что я лишусь возможности попросту откинуть крючок и выпустить себя на свободу.
Дело принимало странный оборот. В вершинах деревьев поднялся необыкновенный ветер, он склонял и раскачивал ветви, но у земли было тихо и оттого жутковато, а потом я вошел в каменную расщелину, по стенам которой, как лозы, вились древесные корни. Между корнями стены были сплошь покрыты старательно выведенными надписями: именами, датами и порой — переплетенными сердечками. Даты шли с удивительно широким разбросом: 1861, 1962, 1947, 1990. Воистину странное место. То ли излюбленное укрытие местных и заезжих любовников, то ли одна пара долгие годы приходила сюда с редчайшим постоянством.
Чуть дальше я вышел к одинокому надвратному строению с заросшей мхом крышей. Дальше лежало сжатое поле, а за ним виднелась сквозь завесу деревьев большая угловатая крыша из позеленевшей меди — Уэлбек-Эбби, если надежда меня не обманывала. Я прошел по тропинке вдоль края поля, очень широкого и грязного. Не меньше сорока пяти минут ушло на то, чтобы выбраться на мощеную дорожку, зато теперь я был уверен, что иду верным путем. Дорожка миновала узкое, заросшее камышом озерцо — единственный водоем на несколько миль в округе, если верить моей карте. Примерно через милю дорожка уперлась в довольно величественный вход с табличкой «Входа нет — Частная собственность» — без дальнейших указаний, что расположено за ней.
Я постоял минуту в судорогах колебаний (кстати, это имя я приму, если меня когда-нибудь возведут в рыцарское достоинство: Лорд Судорог Колебаний) и решился пройти немножко дальше — только чтобы одним глазком взглянуть на дом, к которому я тащился в такую даль. Участок был тщательно и безукоризненно вычищен, но деревья росли густо, так что я прошел еще немножко. Через несколько сотен ярдов деревья чуть поредели и открылась лужайка с чем-то вроде полосы препятствий: сети для лазания и бревна на козлах. Что же это такое? Еще чуть дальше, у озера, — странная бетонная площадка вроде стоянки для машин посреди бездорожья; я издал тихое радостное восклицание, догадавшись, что вижу знаменитый герцогский каток. Теперь я уже зашел так далеко, что можно было забыть о скромности. Я зашагал вперед и вышел на площадку перед домом. Огромный, но на удивление безликий, он был окружен множеством нелепых новых пристроек. Поодаль виднелась площадка для крикета с причудливым павильоном. Кругом никого, но на стоянке несколько машин. Явно какое-то учреждение — например, учебный центр IBM. Но к чему такая анонимность? Я уже готов был подобраться к окну и заглянуть внутрь, когда дверь отворилась и ко мне с суровым видом направился мужчина в форменной одежде. Вблизи я разглядел на его куртке надпись «Министерство обороны». Ого!
