Билл Брайсон - Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира
Я постоял минуту в судорогах колебаний (кстати, это имя я приму, если меня когда-нибудь возведут в рыцарское достоинство: Лорд Судорог Колебаний) и решился пройти немножко дальше — только чтобы одним глазком взглянуть на дом, к которому я тащился в такую даль. Участок был тщательно и безукоризненно вычищен, но деревья росли густо, так что я прошел еще немножко. Через несколько сотен ярдов деревья чуть поредели и открылась лужайка с чем-то вроде полосы препятствий: сети для лазания и бревна на козлах. Что же это такое? Еще чуть дальше, у озера, — странная бетонная площадка вроде стоянки для машин посреди бездорожья; я издал тихое радостное восклицание, догадавшись, что вижу знаменитый герцогский каток. Теперь я уже зашел так далеко, что можно было забыть о скромности. Я зашагал вперед и вышел на площадку перед домом. Огромный, но на удивление безликий, он был окружен множеством нелепых новых пристроек. Поодаль виднелась площадка для крикета с причудливым павильоном. Кругом никого, но на стоянке несколько машин. Явно какое-то учреждение — например, учебный центр IBM. Но к чему такая анонимность? Я уже готов был подобраться к окну и заглянуть внутрь, когда дверь отворилась и ко мне с суровым видом направился мужчина в форменной одежде. Вблизи я разглядел на его куртке надпись «Министерство обороны». Ого!
— Здравствуйте, — изрек я с широкой дурацкой улыбкой.
— Известно ли вам, сэр, что вы вторглись на участок, принадлежащий министерству обороны?
Я помешкал, разрываясь между желанием разыграть сценку «Парень из Айовы» — «Как, разве это не дворец Хэмптон-Корт? А я-то заплатил таксисту 175 фунтов!» — и откровенностью. Я выбрал чистосердечное признание. Тихо и почтительно я поведал, как давно очарован пятым герцогом Портлендским и как годами мечтал повидать его дом и не устоял перед искушением, забравшись в такую даль. Решение оказалось самым правильным, потому что охранник, очевидно, тоже был неравнодушен с старику У. Дж. Ч. Он выпроводил меня на край участка и поворчал немного, но явно был доволен, что кто-то еще разделяет его увлечение. Он подтвердил, что бетонная площадка — действительно каток, и показал, где проходят туннели — как видно, повсюду. По его словам, они еще крепко держались, хотя ими давно не пользовались, разве что занимали под склады. Зато подземные помещения и бальный зал используются по назначению или как спортзал. Военное ведомство недавно потратило миллион фунтов на новую отделку бального зала,
— А что здесь вообще такое? — спросил я.
— Учебный центр, сэр, — только и ответил он.
Так или иначе, мы вышли к границе участка. Он смотрел мне вслед, чтобы убедиться, что я ухожу. С дальней стороны широкого поля я обернулся на поднимающуюся над деревьями крышу Уэлбек-Эбби. Мне приятно было услышать, что министерство обороны следит за туннелями и подземельями, а все же ужасно жаль, что поместье закрыто для публики. Не каждый день британская аристократия порождает личностей такого масштаба придурковатости, как У. Дж. Ч. Скотт-Бентинк, хотя, по чести, надо признать, что и другие не без успеха тянутся за ним.
Мусоля эту мысль, я развернулся и пустился в долгий обратный путь.
Глава шестнадцатая
Я провел в Линкольне приятный вечер, странствуя по древним крутым улочкам до и после ужина, восхищаясь приземистой темной мощью собора и двумя готическими башенками и с нетерпением ожидая утра, чтобы полюбоваться на него при свете. Я люблю Линкольн — отчасти за то, что он хорош и неплохо сохранился, но больше — за его удаленность. Г. В. Мортон в «Поисках Англии» сравнивает его с горой Сен-Мишель на суше, возвышающейся над огромным морем линкольнширских равнин, и он совершенно прав. Если взглянуть на карту, Линкольн совсем рядом с Ноттингемом и Шеффилдом, но кажется далеким от всего и совершенно забытым. Мне это очень по душе.
Как раз во время моей поездки в «Индепендент» появилось сообщение о затяжном диспуте между деканом Линкольнского собора и его казначеем. Как видно, шесть лет назад казначей вместе с женой, дочерью и другом семьи вывез хранившуюся в соборе копию Великой хартии вольностей в Австралию для шестимесячной выставки с целью сбора средств. Если верить «Индепендент», австралийские посетители выставки за полгода пожертвовали всего 938 фунтов: либо австралийцы — большие скупердяи, либо милый добрый «Индепендент» не слишком строго придерживается фактов. Так или иначе, выставка бесспорно оказалась разорительной. Она обошлась в 500 000 фунтов — довольно солидная сумма, надо сказать, на четырех человек — и кусок пергамента. Большую часть расходов великодушно покрыло правительство Австралии, и все же собор потерял 56 000 фунтов. Скандал начался, когда декан изложил эту историю в прессе, вызвав возмущение капитула собора: епископ Линкольнский провел следствие и приказал капитулу смириться, капитул смириться отказался, и все основательно перессорились. Ссора затянулась на шесть лет.
Так что на следующее утро, вступая под прекрасные гулкие своды собора, я лелеял надежду, что увижу летающие в воздухе сборники гимнов и неприличное, но захватывающее зрелище дерущихся в трансепте клириков, но был разочарован царившим там покоем. С другой стороны, замечательно, что толпы туристов так мало беспокоят столь грандиозное церковное учреждение. Если вспомнить орды, стекающиеся в Солсбери, Йорк, Кентербери, Бат и другие прославленные соборные города Англии, относительная безвестность Линкольна представляется чудом. Едва ли есть другое строение равного архитектурного величия, менее известное посторонним — разве что Дарем.
Весь неф был заставлен рядами металлических стульев с мягкими сиденьями. Этого я никогда не мог понять. Почему бы не поставить в этих соборах деревянные скамьи для молящихся? Сколько я повидал в Англии соборов, и во всех — те же шаткие ряды складных стульев. Зачем? Или стулья убирают на время местных танцулек? Как бы то ни было, стулья выглядят дешевкой и не сочетаются с окружающим великолепием устремленных ввысь сводов, витражей и готического кружева отделки. Иной раз просто сердце разрывается оттого, что уродился в век, когда все переводят на деньги. Впрочем, должен сказать, что вторжение современности помогает оценить искусство средневековых каменщиков, стекольщиков и резчиков по дереву и их безупречное владение материалом.
Я охотно остался бы там подольше, но меня ожидало неотложное свидание. К полудню я должен был попасть в Брэдфорд, чтобы увидеть самое волнующее, на мой взгляд, зрелище в мире. Видите ли, в первую субботу каждого месяца «Пикчервилл Синема», филиал большого и популярного музея фотографии, фильмов и чего-то еще, показывает оригинальную, неурезанную версию «Это Синерама»! Нигде в мире теперь не увидишь больше этого дивного шедевра зари кинематографа, а нынче была как раз первая суббота месяца.
Рассказать не могу, как я ждал этого дня. Я всю дорогу трепетал в страхе не попасть на донкастерский поезд, потом боялся опоздать на пересадку в Лидсе, но в конечном счете попал в Брэдфорд с большим запасом времени — почти за три часа до начала. За всю поездку я впервые увидел такой заброшенный городок. Нигде мне не попадались такие пустые магазины, с мутными или залепленными рваными афишами поп-концертов витринами — причем концерты должны были состояться в более оживленных местах, вроде Хаддерсфилда или Падсли, — и нигде задания не были так увешаны ленточками с надписью «Сдается». По меньшей мере каждый третий магазин в центре города не работал, а остальные, очевидно, тоже дышали на ладан. Вскоре после моего приезда объявил о своем закрытии главный городской универмаг «Рэкхем». Если здесь и теплилась жизнь, она шла за закрытыми дверями в безликом современном бараке под названием «Центр Арндейл» (и с чего бы, между прочим, все торговые центры шестидесятых годов называются «Арндейл»?). Но большая часть Брэдфорда явственно и непоправимо клонилась к упадку.
Когда-то здесь было одно из величайших собраний викторианской архитектуры, но теперь вы едва ли об этом догадаетесь. Замечательные здания сносили десятками, чтобы расширить улицы или построить прямоугольное конторское здание с крашеными фанерными вставками под каждым окном. Благонамеренные, но неразумные планировщики мало что оставили от города. На улицах с плотным движением появились пешеходные переходы, которые приходится преодолевать в два приема: первый — чтобы попасть на островок посередине и там дожидаться, пока вам и другим прохожим дадут четыре секунды для спринта на другую сторону. Самое простое дело становится утомительным, особенно если вам нужно перейти перекресток наискосок. Тогда смены сигнала светофора приходится дожидаться четыре раза, после чего вы оказываетесь в тридцати ярдах от исходного пункта. Хуже того, на всяких трассах с гордыми названиями Холлинг (Дворцовая) или Принсез (Княжеская) несчастных пешеходов загоняют в угрюмые и бесцветные подземелья с круговыми туннелями, открытыми небу, но вечно сумрачными, да притом с такой неудачной сточной системой, что один человек, как мне рассказывали, утонул там во время сильного ливня.
