Лучшие люди города - Кожевина Катерина
Самое страшное случилось перед тем, как тело должны были опустить в яму. Перед гробом выстроилась очередь, чтобы прикоснуться или поцеловать отца в лоб. Мать сказала, что Лене тоже нужно целовать. Та зажмурилась и представила, что это просто кукла. С холодным пластмассовым лбом. А ее папа, ее друг, напарник по шахматам, лучший спортсмен во дворе, просто уехал. Он где-то в Атлантиде кормит пингвинов или наконец осуществил свою мечту и любуется на закат, стоя на вершине Килиманджаро.
Дома после этого кошмарного дня их ждали до блеска вымытые полы, отцовские вещи, которые полосовали душу одним своим присутствием, и тишина, которая поглощала любую радость, любой случайный смешок еще целый год. Через неделю Лена пошла в школу. Она почувствовала, как вокруг нее возник какой-то круг, который никто не смел переступить. Даже самые близкие подруги не разговаривали с ней, тушили хохот, если она оказывалась рядом. Учителя перестали вызывать ее к доске, на переменах она сидела одна. Постепенно стальной штырь внутри растворился и оставил вместо себя пустоту. Лена вообще перестала что-либо ощущать. Просто совершала механический набор действий – вставала, выдавливала пасту на щетку, что-то зубрила, поливала фаленопсис. Чувства возвращались постепенно. Сперва она начала различать запахи – вот мать сожгла ванильные булки в духовке, тополиный пух прибило дождем к земле. Потом начала осязать поверхности – гладкий деревянный стол, колючий свитер, шершавые локти. И наконец к ней вернулись звуки. Лена снова стала слышать, как сломанный кран чеканит секунды на кухне и ойкают качели во дворе.
В тот год она против своего желания научилась повсюду видеть смерть – на мраморной лестнице в театре, у дверей в вагоне метро, к которым нельзя прислоняться, в бритом верзиле из соседнего дома. Родители были бастионом, ограждающим ее от непрочного, беспорядочного мира. Теперь одна стена рухнула. Убийцу так и не нашли.
После смерти отца мать больше не заводила никаких отношений, хотя мужчины по-прежнему останавливали на ней взгляд. Один раз сосед, опрятный пятидесятилетний инженер в разводе, попросил у Лены телефон матери. Он начал настойчиво звонить, приглашать ее то на экскурсию в Кусково, то в «Современник», то в планетарий, но мать всегда отказывалась и потом еще устроила Лене выволочку: «Зачем ты дала ему мой номер? Разве ты не понимаешь, что это оскорбляет память отца?» Так она и осталась замужем за своей болью.
Глава 25
– Я обо всем договорился. Колян в минуте от нас. – Ванёк сел рядом и обнял ее за плечи. – Не переживай, сейчас свалим и забудем Большие Уклы как страшный сон.
Почти все Ленины вещи, документы и даже телефон оставались в машине. В пожаре пропали только джинсы и носки. И еще пропало ее самоуважение. Как глупо все это получилось. Больше всего она переживала, что увезла на себе чужие штаны. И даже не знает, как выглядел их хозяин.
– Ну вы, блин, даете, вообще вас одних нельзя оставить, – Коля начал ворчать на Ванька, его разгильдяйство и ненадежность. Именно он был выставлен главным поджигателем.
– Колян, ты либо крестик сними, либо трусы надень.
– Чего?
– Кончай проповедовать. Уже весь район окучил, пока твоя баба дома с животом сидит.
– Ах ты сучонок. Выкину тебя на трассу и не посмотрю, что ты под Михалной ходишь.
Они бы и дальше выясняли отношения, но тут с заднего сиденья раздался вой. Лена рыдала. Парни тут же бросили взаимные упреки и стали ее успокаивать, как родители, которые во время ссоры вдруг вспомнили, что в комнате ребенок.
– Лен, ну чего ты. Всё хорошо ведь. Все закончилось, Ванёк все устроит, – он опять начал говорить о себе в третьем лице, – я с ментом с этим договорился. Он все упакует как самовозгорание. Проводка неисправная. Мы ничё никому не должны.
– Это с чего он такой бескорыстный? – Коля с тревогой смотрел в зеркало заднего вида, как Лена размазывает сопли по лицу.
– Да нормальный он. Во-первых, я ему статистику порчу. Ему это самому не в кайф. А во-вторых, я обещал за него словечко перед Борисычем замолвить. На звездочку надеется. Придется, правда, теперь Борисыча в заповедник на кабана свозить. Ну и бог с ним.
Лена перестала рыдать, но вместо слез подступила икота.
– А как же люди, Ваня? Как же хозяин дома?
– Вставит стекло, стены побелит и дальше жить будет.
– Я хочу ему деньги отдать. И ремонт сделать.
– Да сказал же, мы ничё не должны. Нас там вообще не было, понимаешь?
– Я хочу.
– Ну, деньги на карту переведи, если хочешь. Номер я узнаю, если так надо. А делать тебе там нечего.
Лена не стала спорить. Коля громко зевнул, вынырнул из ремня безопасности и дотронулся рукой до крыши.
– Как его надеваю – сразу засыпаю. Может, у него сила против меня какая?
Утро проявлялось за окном, как снимок «Полароида». Серый «шум» рассеялся, и выступили резкие очертания сопок. Рассвет красным мячом перепрыгивал с вершины на вершину. В любой другой день она порадовалась бы такой картине, но не сегодня. Даже рыжее покрывало на сиденье теперь вызывало тревогу.
Ванёк вышел вместе с Леной возле ее дома и вызвался проводить до квартиры. На лестнице она спросила:
– Меня там будут ненавидеть?
– Нет, я ведь сказал, что сам виноват. Я свой, мне все сойдет.
– Но почему? Почему ты мне помогаешь? Вытащил из комнаты, потом еще вину на себя взял.
– Откуда же я знаю почему. Просто нравишься ты мне. И нос у тебя смешной.
Лена по детской привычке тронула кончик и оттянула его вниз, как учила бабушка.
– Спасибо, Вань. Но я тоже хочу тебе помочь.
– Чего?
– Тебе надо переехать в Москву. Пойти учиться, с твоими-то мозгами.
– Не надо. Я сам кого хочешь жизни научу. У меня в пятом классе уже бизнес свой был.
– Да ладно. И какой?
– Табачный. Стреляешь у взрослых мужиков сиги, а потом поштучно толкаешь в классе.
– Я серьезно. Ты находчивый, умеешь договариваться. Можешь стать классным продажником. Они на вес золота. Будешь нормально жить, путешествовать.
Он понуро улыбнулся.
– Нормально жить?
– Я не это имела в виду.
Врать Лена не умела. На площадке снизу возмущенно бахнула дверь: «Ёмана вошь!» Сосед потащился на улицу, врезаясь то в стену, то в железные перила.
– Поехали, правда.
– С тобой?
Лена замялась.
– Со мной. Помогу тебе устроиться.
Он хмыкнул и легонько хлопнул ее по плечу.
– Я подумаю.
Лена легла в кровать, но боялась засыпать. Ей казалось, что она снова проснется в горящем доме. Лежала, глядя на ржавые подтеки на потолке. Они сливались и начинали плясать перед глазами. Сон пришел без спроса и освободил ее от страха. Лена проснулась, когда розовое предзакатное пятно уже ползало по соседнему дому. Позвонила Ваньку.
– Ну, как ты там? Живая?
– Живая.
– Я через администрацию Уклов контакты узнал и номер карточки погорельца твоего. Если ты не передумала деньгами разбрасываться.
– Вань, ну почему разбрасываться?
– Дом он и без денег восстановит, натаскает по стройкам, соседи принесут по досточке. А если хочешь, чтобы он с соседями бухал месяц, то высылай.
Лене было плевать на дом и вообще плевать, что он сделает с этими деньгами. Нужна была хоть какая-то индульгенция, хоть какое-то свидетельство, что она этому миру ничего не должна. Коллективный запой тоже шел в зачет.
– А номер телефона есть?
– Есть. Записывай. Мужика Генкой зовут.
– А по отчеству?
– Генка Хлебовоз.
– Это фамилия?
– Это призвание. Вахтовикам продукты из поселка возит.
– Ты подумал?
– О чем?
– О Москве.
– Подумал.
– И?
– Поехали.
– Ого! Я чувствую себя миссионером.
За несколько секунд Лена спланировала целую операцию по спасению Ванька. Вот она говорит с парой знакомых, и он поступает на стажировку в большую ретейл-сеть. Нет образования, но ничего, запишем на курсы для проформы. Квартиру целиком снимать дорого – поищем комнату с приличными соседями. Быстро вырастет, купит хорошую одежду, машину, поедет отдыхать в Италию, женится на хозяйственной блондинке. И больше никогда не будет штамповать липовые справки и заливать кровью пол в кафе «Тополёк».
