Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)
– Кра-са-ви-са, – прилежно повторил Роберто. – Руссо боно… Еду Моска…
Караван поднимался все выше, машины сбросили скорость. Наконец остановились. Покинув автомобили, туристы с наслаждением вдыхали густые сладкие запахи фруктов – Роберто горделиво демонстрировал свои сады и виноградники.
– Си, си, – кивала Катя, с искренним восторгом озирая восходящие плодородные терраски, усаженные деревьями и лозами, и радуясь, что можно сказать приятные слова доброму старому Рабини. – Это чудесно, синьор… это просто чудесно… – Она вдыхала расточительные ароматы богатой средиземноморской природы, закрывая глаза от избытка впечатлений, и от всей души восхищалась опять: – Здесь так замечательно, синьор, так замечательно!
– Но-о синьор! – протестовал тот, смеясь и пугаясь. – Роберто!
– Си, синьор Роберто, – не понимала Катя.
– Но синьор! Катиа! Соло Роберто!
– Не хочет, чтобы ты называла его синьором, – вмешалась Нина. – Он же тебе не господин, правда?
– Но мне так нравится это произносить, – объяснила Катерина и торжественно повторила, с улыбкой глядя в глаза хозяина отеля: – Синьор Рабини! Красиво звучит.
Нина сорвала с дерева круглый плод.
– Вот эту хрень они «фики» называют, – сообщила, надкусывая, – по-нашему инжир. Верят, что он повышает потенцию. Кстати, нам с тобой тоже не помешает, – шепнула интимно, – будем горячими и сладкими.
Но Катя подумала, что, даже если фики донельзя изощрят ее либидо, применить его здесь будет не к кому. Да и дома, вообще-то, тоже…
Длинные столы горного ресторана протянулись прямо под деревьями. Сумерки быстро становились темнотой, на ветках зажглись огни иллюминации. Подали первое угощение. Нина, страстная любительница мяса, была разочарована.
– Паста, – растерянно сказала она, глядя на традиционное блюдо итальянской кухни. – Опять эти макароны! Ну ладно, для разминки… – И ретиво затыкала вилкой в спагетти с каким-то красным соусом.
Принесли новое кушанье.
– Паста… – подумав, сказала Нина, созерцая нарядные бантики с сыром и спаржей. – Отведаю. – И съела всю гигантскую порцию.
Снова принесли огромные тарелки.
– Паста! – простонала Нина, не переставая жевать.
– По-моему, ты слишком много ешь, – предупредила Катя, принимая от официанта блюдо с пиццей. – Супер! – оценила, попробовав, и посмотрела на подругу.
Нина, ослабленная чревоугодием, тоскуя, завязала зубами в сыре. Так что, когда внесли громадные куски долгожданного жареного мяса, несчастная поняла, что окончательно ненавидит еду. Держась за живот, она жалобно твердила: «Паста… паста», – прямо указывая на виновника своей погибели. Роберто что-то объяснял, кажется, божился в добротности продуктов. Больная попросилась в машину.
– Мне бы только прилечь, – кряхтела, устраиваясь.
А праздник итальянского гостеприимства продолжился без нее.
– Вот из ит? – интересовалась Катя, пытаясь понюхать содержимое бутылки через пробку.
– Граппа! – воскликнул Роберто, помогая ей открыть. – Водка! Прэго!
Через пол часа хозяин встал из-за стола, взял Катерину за руку, повел к стоянке машин, что-то лопоча на родном своем языке. «Синьора Нина…» – только и поняла она.
Нина мирно спала на заднем сиденье просторного автомобиля.
– Катиа, – Роберто все не отпускал ее руку, – хочешь гулять? – И, не дожидаясь ответа, повлек девушку в сад на скамейку.
– Здесь так красиво, – заметила она, семеня за синьором и всей душой желая сделать ему приятное. Послушно опустилась на скамью. Роберто печальными старыми глазами смотрел ей в лицо.
– Бэлла, – сказал проникновенно. – Бэлла донна… Катиа, хэв ю бойфренд ин Моску? Друг? Есть друг?
– Ну… конечно, – соврала она, сама не зная почему.
– М-м… – промычал он смиренно. – Аморе миа.
Совсем близко от них мелькнули тени гуляющих. Сентиментальность исчезла из глаз итальянца. Он снова крепко схватил Катю за руку железной рукой и быстро повел в глубь сада.
«Видите ли, синьор Рабини, – тем временем складывалось у нее в голове (она готовилась к учтивому, выдержанному в духе дружбы народов, но решительному отказу), – видите ли, дорогой синьор, я – верующая женщина… хотя вы, конечно… и если бы не… но мои убеждения…»
«Вот сейчас мы остановимся, и я объяснюсь». Катерина открыла рот и… закрыла его, затрудняясь перевести свой благонамеренный, полный достоинства спич на какой-нибудь иностранный язык.
– Катиа, – снова начал итальянец. – Аморе миа… Ла-ла-ла-ла… – потекла его тихая романская речь.
– Не понимаю, – прошептала она беспомощно. – Нон каписко.
«И почему я не знаю языков, – думала с тоской, пока он страстно целовал ее руки. – Сейчас бы отказала, не задевая самолюбия, а так…»
– Ио соно… Я… я… – бессмысленно бормотала, не зная, что сказать дальше, но более всего опасаясь обидеть доброго старика.
«Уж не свалить ли, как говорится, не прощаясь?.. Бедненький, – тут же подумала жалостливо, – ведь старался всем угодить – и такая неблагодарность! А вдруг его охватила неодолимая страсть? Вдруг это лебединая песня? Вдруг…»
С такими мыслями она покорилась «последним», но неожиданно требовательным желаниям синьора Рабини, слегка удивляясь мощи его тела, силе рук и совсем не старческому напору.
«И что такого? – думала Катя через четверть часа, направляясь к накрытым столам. – Это просто… гуманитарная помощь – и все… Самоотверженный поступок, тимуровский рейд». Ей было весело от сознания того, что она пожертвовала собой ради утешения столь почтенной старости. Итальянец тоже необычайно развеселился. С многократно возросшим энтузиазмом развлекал гостей, подливая вино и граппу. На Катю смотрел преданными глазами и с отеческой заботливостью позволил себе остановить ее, когда она в очередной раз легкомысленно потянулась к рюмке.
На обратном пути, несмотря на выпитое вино, Роберто вел машину точно так же безупречно, как днем. Нина проснулась поздоровевшая, и вдвоем с Катей они до самого отеля пели протяжные русские песни. А засыпая в своем номере, Катерина не без приятности вспомнила «доброе дело», сделанное ею для пожилого джентльмена, и сны к ней пришли бодрые, ясные, умиротворенные.
Утром, когда она встретилась с синьором Рабини в ресторане, лицо его просияло, а ее приметно потухло. «Катиа…» – произнес итальянец благоговейно, и встревоженной Катерине впервые подумалось, что, возможно, Роберто и не расценил ее поступок в качестве гуманитарного пособия, а воспринял его как доказательство взаимности своих чувств.
