Валерий Пудов - Приключения Трупа
Но трудно извлечь небывалое из живого, когда и великое, и малое вдоль и поперек изучено.
Природа на года — одна: у судна — течь и излучина, слово — ерунда, боль — дикая, зверёк — измученный, кода — сильна, а погода — нудный пустяк из рутины, и так видна, без картины.
У человека — голова на шее, а не мышь, не трава и не аптека, а изобразишь мыло в портупее вместо людского портрета в неглиже — и это, если честно, не затея, а где-то было уже.
Снова и снова творят из живого живое, нагородят в ряд, наплодят и вдвое, и втрое, но норовят — вперёд, а взгляд невпопад повернёт рессоры назад, и коридоры утомят.
Повтор — измор: сор — в простор.
Множество — не художество: пророчество — одиночество.
Жилец умрёт многооко — мертвец, наоборот, оживёт одиноко.
Новый ярый слог — оригинал, но устарел и слёг, а старый идеал — не здоровый, но встал!
И потому Труп возродил пыл, посетил клуб, оживил чувства и осветил тьму — обновил искусство.
3.На картине художник нарисовал танец: он и белки.
Из гордыни оригинал подразумевал нетленку, а не глянец на подделке.
Сложную сценку трактовал так.
Нанесен — тын, в тыне их — много, а он — один и — дорога. Не пустяк!
У них — ножик, ежик, вожжи и веснушки, а у него — и в помине ничего: мелкий дождик на опушке.
У них — образцовые лица: овал без клочков. И зрачков наковырял — гроздья: на тарелке — салат в ресницах.
А у него — понтовые вещи: гвозди и одна пустая до дна глазница.
Они — лежат вповалку в овине, а он — трепещет, как галка на осине.
Они — огни и стая, а он — сон и тает.
Таков, полагал, и остов начал: суров — к одним, другим — неуловим.
Оттого и начинал — натюрморт, а завершал его — аборт: образец — сочный, а конец — досрочный.
Нарисовав и потрактовав, художник поднял картину на шкаф и заплясал без опаски, но порвал о треножник штанину и упал в тряске — разрыв связки.
Втихомолку подытожил, взяв иголку для шитья:
— Похоже, галиматья: материал пострадал, а жив — я!
4Пошли стороной, бочком, в клуб: хромой художник и — за плечом — треножник, картина и Труп.
У петли дорог — трясина, а не сервис. Сверху — не побелка, а дождик, и не мелкий, а с перец. Ног от земли не оторвать — ни в горелки поиграть для смеху, ни в теннис.
Залегли не в кровать на дому, а под навесом.
Кому не к спеху, подбрели с интересом.
Веселый творец и нахал, жуя, повторял:
— Я — художник, а не какаду. Иду на вернисаж. Голый — не мертвец, а типаж. На холсте — персона и белки. А треножник — для наклона гляделки.
Но вскоре оригинал устал, намок, продрог и перепутал монолог.
В укоре сказал, плюя кому-то на одежду между ног:
— Голый — художник, я — мертвец, треножник — веселый, а на холсте — песец, а не в хвосте ездец.
И объяснял свое, пока не впал в забытье.
А неосторожные прохожие валили и валили.
И остряка — хвалили и хулили.
Ценители изящного — нарочно упоительно:
— Спасём репертуар и неудачника от гнили!
Любители порядка — истошно и решительно:
— Без остатка уберём тротуар от пыли!
Потом уловили, что в голове — смог, остановили две машины и погрузили туда кто что и куда мог.
И покатили по канве дорог: художник — в морг, а картина, треножник и Труп — в клуб.
На вернисаже поклажу разъяснили:
— Основоположник нового — без чувства, но покажет у вас класс глаже здорового искусства!
5В зале замирали раззявисто.
Гадали на глаз о стиле и предвкушали экстаз.
Освободили возвышение для завершения замысла.
Запросто взгромоздили тело на треногу, строго окрутили холстом в роде занавеса, усадили на ногу и отпустили напоказ.
И тотчас за окном прогремело, сверкнуло и стрельнуло, как из дула.
В природе — мозаика, в народе — паника.
С порога пахнуло спелой негой, зрителей качнуло к носителю откровения, тренога от давления заскрипела телегой и с пением реприз шагнула по ступеням вниз.
Картина затрепетала над залом, словно холстину любовно грыз отряд бельчат и мелких крыс, и настала в овале тына драма без рамы: белки побежали из овина к тарелке в ресницах, гвозди запорхали в гроздьях, глазница заиграла в зарницах, на лицах запылали веснушки, ёжик натянул вожжи на ножик и сиганул по жёлобу в яму на опушке, а голое тело полетело на головы — прямо на макушки.
Гул перемахнул в разгул, а блеск — в треск.
Густую людскую волну повело к окну, стекло от удара потекло в дом, задул ярый ветер с дождем, карниз провис, гардину увлекло на середину зала, а искру от сигары понесло, как на ракете, и быстро развезло до пожара с угаром.
Писк, визг и суматоха!
— Люди, — прорычало из гама. — Без вина будет плохо!
А одна дама узнала за патетикой драму с эстетикой:
— Гамма, — пропищала, — бред! А всхлип — эпоха!
Искусствовед без пиджака поддержал:
— Для начала — кроха. Но клип — на века! И натура, и свет, и скульптура, и балет. И накал — без натяжки. Мазок — жесток, музыка — природная, инсценировка — театральная, массовка — народная, вольтижировка — сакральная: с грехом верхом на деревяшке. Слов нет — жест нов, а присест — от неваляшки!
— Ересь! Балясы! Чтоб я утоп в залог! — влез в диалог, плюя наперерез через порог, поп без рясы. — Лоботрясы!
И споры разгорелись — скорым переплясом.
6.Пока одни в мыле тушили огни, сушили в подвале экспонаты, искали заплаты на холсты и сдирали с потолка дорогие цветы, другие не валяли дурака, а лежали плашмя и, дымя до одурения, подробно обсуждали представление:
— Способный творец перерос живое.
— Разрушитель вялого — строитель небывалого.
— Большой наглец и глуп. Не верьте в такое.
— Апофеоз смерти: труп без прикрас и — ходуном.
— Каждый из нас, подобно свече, угас беззлобным влажным сном.
— Верхом на луче вечного духа — мертвец!
— Надлом! Показуха беспечного поэта. Это — конец.
Подобрали детали экспонатов и растолковали:
— Из проклятого огня и разбито, а не раскрыто!
— Стерня сжатого жита!
Порядок восстановили не скоро: неполадок насчитали горы и о стиле не прекращали споры.
Рассуждали до пота на теле, а смотрели — в потолок.
И не углядели, как героя кто-то уволок. Под шумок!
А узнали — повскакали:
— Однако у истории — моменты!
— Эксперименты!
И стоя устроили аплодисменты.
А клака скандала впала в раж:
— Художник — основоположник! Персонаж — наш!
Но виновника торжества поклонники не отыскали.
Предполагали, что взяли покойника светящиеся от озорства учащиеся элементы.
Но полковника украли не из баловства, и не студенты, а адепты мастерства — для ангажемента.
Обещали по роли: позументы, медали и ленты.
И — гастроли.
7.Случай на вернисаже произвел переворот в культуре.
Даже в пропаже дремучий народ нашел ореол, присущий идущей вперед натуре.
Мода на трупное искусство растеклась, как грязь от капели в непогоду.
И печатно, и устно многократно и неотступно — без конца пели ему одному оду.
Песни якобы мертвеца стали известней морали отца.
На концертах музыканты молчали одинаково мертвенно, а фанаты лежали — жертвенно.
Труповидные типы заселяли бесстыдные видеоклипы и обильно насыщали фильмы.
На экране скелеты-инопланетяне проникали в секреты сознания, обнимали нежные создания, поднимали мятежные полки, занимали безбрежные уголки, изобретали ракеты к вечности и при этом прилежно управляли человечеством.
На цирковой арене молодцы-мертвецы без показной лени потешали народ играми с тиграми, дрыгали под куполом бледными костями, прыгали по трупному, вперед ногами, с медными обручами, двигали семью зубами пароход и на зависть зверью ловко поддавались дрессировке: шмыгали на чайник, рыгали на запах и стояли на крайних и задних лапах.
На театральной сцене выставляли задник из стали, на котором печальный герой с укором представал как начальник, а живой артист в пене означал застой, провал и вызывал повальный свист — до мигрени.
8.Особый случай попал на пробу тучным снобам в бурном литературном мире.
Скандал из-за стиля побежал и напрямик, и шире.
А возник — в разгар спора: с чего бы матёрым издателям навар взять, чтобы и тон не подвёл, и — не отощать.
В укор лире и наперекор писателям избрали уклон в пол и кровать: приказали выпускать не речистые кусты стихов с ужимками, а чистые листы без слов с картинками. Рисовали, как на одеяле, цветисто: завлекали онанистов.
И — не рассчитали.
Передовым и ходовым товаром стали военные мемуары Трупа, в которых он без пощады к морали описал незабвенные сражения и эскапады и скупо, без бравады, изложил молодым возражения и взгляды на порох, стон, дым, арсенал, парады, награды, засады, развал, тыл и идеал.
