Валерий Пудов - Приключения Трупа
Валерий Пудов - Приключения Трупа краткое содержание
Валерий Пудов
ПОКОРЕНИЕ УСТУПА И ДРУГИЕ ЛИХИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТРУПА
Сочинение в прозе
в позе стихотворения
о пользе захоронения
населения в навозе
Собрал из мистерий и пересудов
контргенерал Лаверий Упдов
А.Р.
Кто из нас не боится смерти?
Только бездумные счастливцы, не способные отличить покойника от живого тела!
За чтением «Приключений Трупа» распознать мертвеца бывает трудно и несчастному. Но страх от этого не убывает — от размышлений он, как известно, увеличивается.
Эта книга — об удивительных похождениях мертвеца среди живых.
Она — и веселая, и страшная, и похожа на сказку, но в ней почти нет невозможных событий. Многое из рассказанного автором происходит и в жизни. Да, кажется, перед нами — полное собрание случаев с мертвецами! Вспомните любую известную вам историю с покойником, и вы наверняка о6наружите ее в этой книге.
Но вместе эти истории порождают еще более чудесные события, и так получаются «Приключения Трупа», где невероятное, но бывшее превращается в вероятное, но небывалое.
Трупы захватывают власть. Чудеса?
Нет! Наш прозорливый и, может быть, гениальный автор не только предсказал такой поворот в истории, но и наглядно обрисовал путь к столь ужасному исходу. И он рискует стать пророком! Ни для кого не секрет, что уже сегодня мертвые влияют на земные дела сильнее, чем миллионы живых людей: их завещания исполняются, как приказы, их памятники собирают толпы, их кладбища захватывают города…
Хотел автор или нет, но эта книга — грозное предостережение: культ мертвых поставит их над нами.
Знакомая опасность — механизм, взращенный человеком, подчиняет своего создателя. Кстати, в «Приключениях Трупа» мертвец, оснащенный приборами, выполняет и роль машины. А если машины и трупы объединятся против людей?
Невероятно? Но и полеты в космос казались сказкой. Зато причина для союза у них есть, и она прослежена автором этой книги: мертвецу от машины нужно «оживление», а машина получит от покойника человеческое тело, в котором ей отказывают живые люди!
* * *В истории человечества известно более двадцати способов обращения с покойниками.
(Продолжение статьи А.Р. см. в конце книги)
1. ИСЧЕЗ — НАОТРЕЗ
Во вторник полковник Труп исчез наотрез, как упал в провал земли, канул пьяным в воду или суп — или в непогоду метели унесли с постели.
Не зря предрекли ему, дуря не по уму:
— Жил — видели: гож. Но не знаем, как помрешь. На кителе жил не разберешь. А вот пойдет гнилая слизь — берегись!
И оттого его история — сказка с натаской, но без территории.
Случилась она неизвестно где, как вошь по пороше заблудилась в хорошей бороде: и не простудилась, а кругом — сырость, и не репей, да и не холка, а тесно ей и колко, и не одна, а с притопом, но одиноко ей и скопом. Сама — ком больше изотопа, а не найдешь без бинокля, не возьмешь без ума и не поймешь без микроскопа.
Ни дать, ни взять — карнавал загадок: муштра генерала достала, для разрядки лёг, как без ног, на кровать, но сыграл в прятки, и игра не подкачала, а увлекла в осадок — не много и не мало, а не счесть у порога отгадок.
Но порядок есть порядок: хоть плоть в утайку рада поиграть — байку надо рассказать!
Не ясно, правда, в каком году был на виду тот несчастный вторник, а не среда, когда шалопутный полковник припустил вперед и угодил в сложный поворот светил. Но с попутным ветерком на темени можно унять и ход времени. Куранты бьют, как выстрелы, а варианты ведут — к истине: многочисленны, как пистолеты, значит, и тут задача — не без ответа. Взвод стрельнет наугад в сад, разнесет тын — а один солдат без промашки попадет в апельсин!
А труд писак и суд перетрут бумаг — пуд!
И глядишь, в случайной бумажке не знакомую мышь найдешь, а искомую, тайную вошь!
Поэтому надо писать о Трупе и так, и сяк, и вкупе.
Поэту отрада — скорее допевать свой пустяк и отдавать в печать за пятак.
А правда — длиннот ряд, лотерея без нот и наград: коли кавардак событий не иссяк, то не обмяк и град тирад. Всяк косяк плывет за судьбой под водой и поневоле обогнет маяк: пройдет без всплытий и предпочтет мрак!
2.Не досчитались его в среду, к обеду.
А был зван: хулиган, да должник — постыл, да золотник!
Сначала догадались, что у него — зависть к соседу.
Из-за сала.
Но свинью свою не резали: не трезвые!
И сомневались:
— Не рано ли?
А глянули в календарь и ахнули, как встарь:
— Сгинул во вторник — покойник!
— Не мину ль заклал? Не к праху ли?
Заспорили:
— Да горе ли?
— Учти: почти генерал.
— Не в сети ли попал?
— Погоди! Не из мелюзги!
Впереди — не заметили, позади — ни зги.
И жалость разбежалась — аж мозги, петли за петлями, раскалило горячо.
Едва ли затосковали, но выходило, было о чем.
Человека упустил за стеной — не жука в кармане пальто:
кумекай, пока не остыл, а не то — потянет за собой. А на что?
С того испугу и пыл рос, и вопрос:
— А кто его, бандюгу, порешил? Или занес?
И вот, от ворот до ворот, от земли до запруды, пошли пересуды.
Видели соседки-шептуньи: накануне открылась дверца его обители и сошел он с курса под уклон, как козел без кола с межи или сердце с пульса. И, скажи на милость, ни с того, ни с сего споткнулся о свои объедки и — вернулся.
Не мила, а позвала постельная диета. Довела! А это — смертельная примета.
Но она — не одна.
Днем на крыше ворон трижды каркнул, крылом шаркнул и заодно ласточка — ишь ты, лапочка — тише вора в окно — шасть подарком и — играть на кровать, где лежал перестарком мерный метр — тоже верная к беде примета.
А как позже без пяти генерал снова покажись на пути, конь и облизнись: всего обнюхал. А для чего? Не вилы, однако, не слизь, не супонь — рубака, а не овес! Аж корову прохватило — понос! И собака взвыла натощак, и не гордо, а так — мордой к брюху, как в разруху.
— А боле, — сказали шептуньи, — едва ли что ли видали. Не вруньи. Был из чудил: хам и шулер. Жил — не сосед, умер — не покойник, знать, и нам знать не след, где пригрет полковник!
Но под настроение признали видение во сне: гроб — в езде по воде, а у палубы — святитель, и греб — вдвойне:
— Ищите, стало быть, на дне!
4.Но охотники рассказали другое: и одно — трое.
Дело приспело в лесу, а не в реке, и шумела не вода за стремниной, а ежевика с малиной.
Когда на привале расстилали они на пни потники и открывали на весу вино на коньяке, то услыхали, как трещали под ним, таким тучным, кусты, опилки и сучья.
На волоске с половиной от страха посчитали неряху дикой скотиной, похватали шесты и крючья и закричали:
— Ого-го!
Но не увидали никого.
Побросали туда бутылки и палки — брали на испуг.
А в ответ — не дуплет, а тишина пошла унылым волоком: без следа, как стрела и утюг.
И вина было жалко: не дичь в кулаке, не бурдюк, но и не бурда в ларьке!
И вдруг — бам! — колокол сам едва зазвонил вдалеке, а был не ровен час, а два с полтиной. А это — примета с кручиной!
И тут же сыч заголосил хуже и реже: то ли вой из-под бревен, то ли от боли плач — словно живой полковник-усач! Так кричат, когда режет вас враг, уголовник и врач:
— Не виновен! Ой-ой-ой! Не напортачь!
Пальнули из двустволок по туше. Да звук от пули забрел глуше и выше, вбок и в тыл, и поплыл без зацепки по кругу, и так был долог и ныл, что уши зажимали друг другу — попали, слышимо, на отскок в кол из стали или в крепкий дуб, а не то бы ушел из чащобы в труп.
Побежали за ним наперерез, в дым, без дороги — не рохли, да промокли ноги, а на суше лес исчез, как отсохли уши.
5.Драчуны отвечали, что повстречали его в поле.
Но дали клятву, что ничего не нарушали, а самого не признали — поспешали на жатву:
— Нам — не вам: карачуны на воле — ни к чему. И на огни не мани. Да и бьют тут надысь на авось, а не в слизь, не насквозь, а всклизь.
Бормотали, что им с него — ничего: дали по роже молотком, но — любя. Посчитали его — своим двойником:
— А молодец — боец бойцом, и похожий на себя лицом. Мы — из тюрьмы, а ему шили проверку, да по всему, не уследили, что смел, и тыл — не прикрыли. И кулак имел — в силе, а шаг — что два, но мерку — не прихватили.
Твердили, что бил по мозгам, как рубил дрова, молотил по зубам, засадил в глаз и пережил экстаз.
Уголовник с пеной у рта стонал:
— Сволота! Шпынял по рогам с разбором, как сам полковник по военной тревоге. В пыли совсем очумели — еле унесли ноги косогором. А достал плеть — подгонял приговором: «Сучьи грабли! Лучше умереть по случаю в поле, чем по рабьи хиреть в бабьем подоле!»
