Памела Джонсон - Особый дар
— О чем это? — спросил Боб.
— О духовном, — ответила Рита с беззастенчивой ухмылкой. — Я нуждаюсь в помощи духовника.
Эйдриан запротестовал: ведь он уже говорил ей, что пока не подготовлен к роли пастыря.
— А этого нельзя знать, покуда не испытаешь своих сил, — нагло возразила Рита и посмотрела мужу прямо в глаза.
— Ну что ж, — буркнул Боб, — я испаряюсь.
Он был весь красный, злой — никогда еще гнев его не проявлялся так открыто. Не успел он уйти, как начала плакать девочка.
Рита выругалась. Вот рева, она в жизни таких не видела. Орет ночи напролет, а Боб ни за что не встанет, не походит с нею.
— Схожу-ка я посмотрю, в чем дело, может, заставлю ее заткнуться, — добавила она нетерпеливо.
Она пробыла с девочкой минут десять, и плач постепенно затих. Когда она вернулась, тщательно причесанная, с заново подкрашенными губами, Эйдриан вежливо приподнялся, но она сказала ему, чтобы он сидел: не надо быть таким пай-мальчиком. Ей необходимо с ним поговорить. Эйдриан отметил про себя, что за месяцы, прошедшие после свадьбы, вся ее миловидность пропала.
— Если вы в самом деле нуждаетесь в помощи духовника, то от меня ее не ждите, — сказал он. Потом попробовал отшутиться: — Может быть, в будущем году, после посвящения.
Но она объявила — ей не верится, что он примет сан. Это показалось ему настолько нелепым, что он не нашел, что ответить, так и остался с открытым ртом. И тут Рита сказала, что любит его. Что до него никого не любила по-настоящему. И не знает, что с этим поделать. Как им обоим быть. Но такой жизни она больше не вынесет, и, даже если Боб получит эту вонючую научную работу в университете, для нее все равно ничего не изменится. Ей нужен Эйдриан. Кроме него, ей никого и ничего не нужно.
Обо всем этом Эйдриан рассказывал в письме к Тоби на четырех страницах, исписанных убористым почерком. В конце он писал: «В общем, голова у меня пошла кругом. Я сказал ей, чтобы она не глупила, братски потрепал ее по плечу, а потом выскочил вон из дома — прежде, чем она успела меня остановить. Можешь мне поверить, я мчался сломя голову, словно все они — Боб, она и девчушка — гнались за мной по пятам. В жизни не чувствовал себя таким дураком. Так вот, спрашивается, что делать дальше? После этой истории она прислала мне два письма. Когда я вижу конверт, надписанный ее рукой, меня бросает в дрожь».
Тоби вся эта история не напугала, а скорее позабавила: фарс, да и только. Хотя ни для Боба, ни для Эйдриана ничего смешного тут, конечно, нет. Хорошо бы Эйдриан получил самый что ни на есть отдаленный приход, в какой-нибудь там захолустной Дыре-на-Болоте, куда и добраться невозможно. Но когда приступ веселья прошел, Тоби трезво взвесил все обстоятельства. Не рассказать ли об этом Мейзи? Обычно он предпочитал слушать, а не говорить, но, пожалуй, ее здравый смысл тут пригодится и женское чутье поможет найти верное решение. Так что он напросился на денек в Хэддисдон.
Он знал, что там сейчас тихо: за летние месяцы у Аманды перебывало много народу, и теперь ей захочется, как обычно, какое-то время отдохнуть после бесконечных приемов.
Он написал Мейзи, что получил от Эйдриана очень тревожные вести и хотел бы с ней посоветоваться. В Хэддисдон Тоби напрашивался уже не первый раз и последнее время бывал там довольно часто. Но тут Мейзи ответила отказом: написала, что приедет к нему сама. Вопреки своему обыкновению давать себе осенью отдых Аманда пригласила струнный квартет, и в Хэддисдоне сейчас просто невыносимо — не из-за музыки (музыка как раз очень неплохая), а из-за трескотни музыкантов. Вот сороки. Словом, она приедет к нему в субботу, в пять часов.
— Бедняжечка ты моя, — сказал Тоби, увидев ее. — Это надо же — струнный квартет! — Он поцеловал ее. — А мне бы совсем не выдержать. Вероятно, ты уже поняла, что я не особенно музыкален.
— Выкладывай сплетню, — сказала она. — Или, раз уж дело обстоит так серьезно, назовем это не сплетней, а бедой.
Он рассказал ей все очень подробно и даже дал прочесть письмо Эйдриана.
— Бедный отец Стедмэн! — сказала она, внезапно развеселившись. Ее первая реакция была совершенно такой же, как у Тоби.
Ему в который раз пришло в голову, что над священнослужителями вообще любят посмеяться, и он снова задумался над тем, на пользу ли это обществу. Сам он отнюдь не был в этом уверен, хотя и считал себя агностиком.
Но вскоре Мейзи опять стала серьезной.
— А дело ведь страшное. Бедняга Рита! Слушай, может, у нее с головой не в порядке?
— Да нет, в полном порядке. Просто любовь бушует, первый, самый яростный приступ. Я бы не сказал, что их силой не растащишь, потому что Эйдриан только и мечтает о том, чтобы их растащили. Но дело и впрямь нешуточное.
— Очень, очень нешуточное, — согласилась Мейзи.
Сам он никогда не говорил Мейзи о любви. Ему казалось, что слово это слишком обязывает. Он мог сказать ей: «Я в тебе души не чаю», мог наговорить всяких ласковых слов, но о любви не заикался; во всяком случае, пока.
Мейзи начала тщательно вникать во все обстоятельства. Вид у нее был сугубо деловой: то ли секретарша, то ли член заседающей комиссии.
— Надо обдумать, как тут действовать лучше всего. Разумеется, он должен держаться от нее подальше.
— Но она-то постарается быть к нему поближе. Кембридж — маленький городок.
— «Ну а ты бы, дружище, что предпринял?» — повторила она ходячую фразу тех дней.
— Я-то? Ушел бы от мира.
— Но Эйдриан не может уйти от мира. А вот уйти из жизни он может. Знаешь, мне так жаль Риту! — (Она не понимала, что бессознательно жалеет самое себя.) — Ну, и Боба, конечно.
— У него по крайней мере есть будущее, я так полагаю. Да, это точно — он человек с будущим.
— И это даст ему выстоять?
— Если человек всецело поглощен работой, он всегда выстоит.
— Это и к тебе относится?
— Ах ты, малышка моя. Меня работа не поглощает полностью. Боба — да, потому он и выстоит. Он рассчитывает, что к тридцати пяти уже будет членом Королевского общества, я-то знаю. И ручаюсь, что будет.
— В таком случае, что бы ты предложил Эйдриану?
— Чтобы совсем не отвечал на ее письма, хоть и считает эти свои послания чисто пастырскими. Чтобы ушел из их жизни. Знаешь, все-таки он простофиля.
— Нелегко ему придется, когда он примет сан, — мудро заметила Мейзи. — Очень он мягкотелый.
— Что ты этим хочешь сказать?
— То есть как это что? Просто пришла мне в голову такая мысль, и я высказываю ее вслух.
— Очень уж у тебя много мыслей, малыш.
Похоже было, что они ссорятся, и Мейзи поспешила переменить тему.
— Как мило ты тут все устроил! Сейчас у тебя лучше, чем когда я была в прошлый раз.
— За это надо сказать спасибо маме. Стены перекрасить она не могла, но подобрала подходящий ковер. Прежний был похож на холодный заплесневелый окорок. Покрывало и подушки я привез старые, из Кембриджа. И потом, я удостоился чести получить две ее картины. Я просто диву даюсь, сколько народу сразу же их узнает.
— Что ж, очень приятно слышать. И они, черт подери, вполне заслуживают того, чтобы их узнавали.
Чтобы Мейзи помянула черта — такое случалось крайне редко, и Тоби понял, что она все еще взвинчена. Рита, ее собственное положение, любовь. По этому кругу бродила ее мысль.
— Неужели ты не можешь заставить маму приехать в Хэддисдон? — взорвалась она вдруг.
— Заставить? Да скорее самого упрямого мула заставишь сделать что-нибудь против его воли. Она же улитка. Ой, кажется, эти два образа совсем между собой не согласуются.
— Да ты и сам такой же, как она, — улыбнулась Мейзи.
— Я благодарен твоей маме. Но мою просто невозможно вытащить из дому, это я буквально. Выходит только в магазины.
— А все, что происходит сейчас, — неужели это никак на нее не повлияло?
— Почти никак. Ну, она рада конечно.
— И все-таки ты обязательно должен заставить ее приехать! — Мейзи вспыхнула. — Мы поднимем вокруг нее такую шумиху, сам знаешь.
— Вот шумихи-то она как раз и не хочет.
— Тогда мы сделаем так, чтобы она у нас отдохнула. Не более того. Пусть только скажет, что ей по душе.
— Боюсь, она не приедет.
— Вот уж семейство мулов.
Они помолчали. Потом Тоби сказал:
— Ужинать будем у меня. Придется тебе отведать моей стряпни.
Мейзи запротестовала: она приготовит ужин сама.
— Это на одной-то газовой конфорке? Да ты же понятия не имеешь, как это делается.
На самом деле конфорок у него было две. Он приготовил обыкновенную поджарку, а Мейзи сказал, чтобы занялась салатом, если ей так хочется. Они мирно и дружно ужинали, пока она снова не заговорила о Рите.
— Каждому видно, что она страдает. Так неужели всем наплевать?
— Вовсе она не страдает, живет себе припеваючи — конечно, на свой лад.
— Ну, ты-то, ясное дело, будешь держать сторону мужчины.
