Николай Удальцов - Модель
— Если бы все россияне были бы такими, как ты — вы давно уже были бы мудрой страной. — И в ответ я не смог скрыть улыбку:
— Мы давно уже мудрая страна.
И, похоже… — я сделал паузу, подбирая подходящее слово для того, чтобы охарактеризовать мудрость своей Родины, и кажется, нашел такое слово:
— … неизлечимо…
— …Ты — не мираж, — проговорила она; и я ответил единственным, чем мог ответить:
— Ты — тоже…
— …Скажи, Петр, а тебя никогда не обманывали твои ожидания?
— Конечно, обманывали…
Если никто и ничто нас никогда не обманывали — значит, мы просто никому и ничему не нужны…
— …Петр, ты такой умный.
Как мой папа.
Я так скучаю по нему, когда уезжаю.
А ты часто навещаешь своих родителей? — Девушка присела передо мной на корточки и смотрела в мои глаза.
— Редко, Элия, очень редко.
— Почему?
— Потому что в твоем возрасте родителей оставляют на время, а в моем — уже навсегда…
…Помолчав, я стал устанавливать холст на мольберт:
— Ты хочешь поесть?
Я умею готовить очень вкусный омлет.
— Попробую, как ты готовишь.
Когда мы поработаем.
— У меня полный и совсем не плохой бар.
Я могу предложить тебе что-нибудь выпить?
— Потом.
У меня хватит смелости раздеться перед тобой без спиртного.
Она раздевалась без излишней скромности, но и без нарочитой деловитости, и было ясно, что Элия Вита прекрасно знает себе и человеческую, и женскую цену.
И то сказать, если женщина раздевается для того, чтобы продемонстрировать свою скромность, то — зачем она вообще раздевается?
А если женщина раздевается чересчур деловито, то — зачем она вообще женщина?
Раздевшись, Элия оставила на ногах босоножки на высоких каблуках, и мне это очень понравилось.
Я люблю, когда женщина носит высокие каблуки — это меняет всю моторику ее фигуры.
На каблуках женщина не только ходит, но и лежит интереснее.
— Скажи, — проговорила Элия, откладывая в сторону одежду и становясь передо мной в полный рост, — а если бы я сейчас была бы замужем, ты не считал бы меня женщиной легкого поведения?
Возможно, я был совсем не готов к этому вопросу и, наверное, оттого переспросил:
— Что?
— Если бы я сейчас была замужем, ты не считал бы мое поведение недостатком?
И вместо ответа я просто подошел к ней и молча погладил ее по плечу.
Мне не хотелось шутить на эту тему.
И как-то не ко времени было говорить серьезно о том, что я не встречал ни одного мужчину, который считал бы недостатком легкое поведение чужой жены…
«… Любовь, как и всякий живой организм, подвержена эволюции.
И в наше время измена в любви оказалась сложнее поступков и уж тем более сложнее придуманной не нами морали.
И уж тем более сложнее мнения: и о любви, и о поступках, и о морали.
В принципе, я понимаю мужчин, готовых посвятить всю свою жизнь одной любимой женщине.
И два часа своей жизни — другой.
Впрочем, в эпоху, в которую вползли мы, доставшуюся нам в подарок, линии любовного треугольника давно превратились в параллели, а потом, видимо, посчитав прямизну слишком примитивной для существования, стали пересекаться самым причудливым образом, радуя поэтов и психоаналитиков.
Мы по-прежнему называем грехом то, что во всем цивилизованном мире называется личной жизнью…» — Об этом я только подумал, но ничего не сказал. Может быть, в силу того, что эти мысли выветрились из моей головы очень быстро, а может, оттого, что эти мысли обладали главным качеством всех людских мыслей — никчемностью…
…Я писал с этой молодой женщины картину под названием «Верность».
И мне было очень интересно это делать.
Хотя то, как я работал — как-то не вспоминалось.
Возможно, потому, что самая неинтересная часть интересной работы — это работа…
…А потом наступил вечер.
Садясь за столик пробовать приготовленный мной омлет, Элия, накинув мою рубашку на плечи, сказала:
— Знаешь, общежитие мне дадут только завтра.
Я, конечно, могла бы переночевать на вокзале, но, если я не стесню тебя на одну ночь… — она завершила фразу многоточием, и ее слова были произнесены ненастойчиво и без всяких претензий.
Эти слова не вызвали моего удивления, может быть, потому, что в душе я надеялся и рассчитывал на то, что они будут произнесены.
Хотя и не знал — на что, собственно, я рассчитываю.
И я соврал бы себе, если б сказал, что хотел, чтобы эта женщина побыла у меня только потому, что мне так легче было писать картину.
— Конечно, — ответил я. И прибавил на не всякий случай:
— И можешь быть уверена в моей интеллигентности, — еще не зная того, что наутро Элия припомнит мне эти слова.
А тогда, вечером, она сказала, улыбнувшись:
Я останусь у тебя, и ты расскажешь мне о реформах Гайдара и Чубайса.
Она осталась, и нам пришлось начать с Адама и Евы.
Так что к реформам Гайдара мы перешли только под утро.
Когда «ускорение» и «гласность» были уже в прошлом…
…Если задумаешься над тем, чем является жилище Гименея, то сразу поймешь, что это не дворец.
Дворец для его жилища излишне бомбобезопасен.
И не шалаш — шалаш слишком некомфортен.
Скорее всего, жилище Гименея это бунгало на береге теплого моря.
И, видимо, с порога этого бунгало Элия, последний раз блеснув глазами из-под сходившихся ресниц, прошептала мне несколько слов…
…Получилось все так.
Мастерская у меня не большая, и кровать, естественно, в ней единственная.
Когда я постелил ей постель, а для себя стал надувать матрац на пол, Элия, уже забравшись под одеяло, протянула мне руку:
— Иди уж сюда… Оккупант…
…Наши небеса пришли в соприкосновение…
— …Слава богу, — прошептала она наутро, улыбнувшись мне, — что в постели ты обходишься с женщиной не как интеллигент, а — как мужчина.
Я промолчал и не стал вступаться за интеллигенцию, хотя, по-моему, — интеллигентность это не извращение…
— …Хорошо, что ты не предложил нам стать друзьями, — проговорила Элия чуть позже; и мой ответ ей, думаю, был правильным:
— Мужчине дружить с красивой женщиной — значит не видеть того, что она красива…
…Но оккупантом Элия Вита продолжала меня называть все то время, что было отпущено нам в эту осень.
Правда, если говорить честно, это было не совсем правдой.
Ведь на самом деле она попросилась у меня переночевать, а осталась на всю экзаменационную сессию.
Впрочем, в Организацию Объединенных Наций я на эту оккупацию моей мастерской жаловаться не пошел.
А когда мы прощались с ней на вокзале, и она сказала:
— Приеду к тебе в следующую сессию. — Я в ответ поцеловал ее в приоткрывшиеся губы.
И прибавил совершенно искренне:
— Я буду ждать…
…То — было замечательное время с замечательной женщиной.
И мое отношение к ситуации упрощалось тем, что на моей совести была только еда на ужин и завтрак…
…Возможно, кто-то посчитает поведение этой молодой женщины аморальным.
А кто-то поймет, что иногда женщина должна быть умнее морали…
— … Это была женщина, с которой мне хотелось быть лучше, чем я есть, — сказал я потом поэту Ивану Головатову. — Я запомнил каждый день, проведенный с ней.
— У тебя хорошая память, — ответил мне Иван.
— Слава богу — нет.
— Почему?
— Потому что иначе — я помнил бы каждый случай, когда был не тем, кем хотел и должен был быть.
— А ты хотел бы, чтобы такая женщина посвятила тебе всю жизнь? — Иван прямо смотрел мне в глаза, и мне пришлось ответить ему тем же.
Таким же взглядом:
— Нет.
Вся жизнь — это слишком много.
— Почему?
— Потому что я не могу брать на себя такую ответственность за пожизненный выбор такой женщины…
Бay
…Не стоит упрощать мир до уровня идеалов…
…На деланье глупостей у людей ума всегда хватает; и почему-то умные идеи всегда реализуются лишь частично.
Полностью реализуются только глупости…
…Я давно заметил, что женщина, если она приложит силы, рано или поздно окажется там, где она захочет оказаться.
Эта женщина захотела оказаться в дерьме и оказалась в нем по самую макушку.
И история с ней показалась мне такой поучительной, что я просто не мог ее не обдумать…
…Она была такой красивой, что если бы я встретил ее в метро — наверняка проехал бы свою остановку.
