Курилов Семен - Ханидо и Халерха
— Дай мне, Сайрэ, вдохновение, — попросил он. — Дай. Подскажи, как его получить. Я завтра же пригоню к тебе четверть стада… нет, половину: лучше возьми ты — Кака обманет меня, а тебе я верю, ты великий шаман. Наймешь пастухов и заживешь с молодою женой лучше, чем я…
Сайрэ снова задумался, но ненадолго.
— Чери — не шаман, — сказал он твердо. — Я никогда не видел духов его, и никто не видел. А разговор о них ведешь ты один. Отдай своих духов Каке.
Бедности же не бойся — совсем кумаланом не станешь. Может, придется двух жен прогнать и остаться с одной. Но это лучше, чем получить вдохновение.
— Почему ты так говоришь? — дрогнувшим голосом спросил Мельгайвач.
— Знаю, что говорю. Могу рассказать тебе, как я получил вдохновение.
Полез я по крутой едоме, чтоб разорить гнездо сокола. И уже рукой дотянулся.
Но тут у меня все потемнело в глазах, я еле удержался на глине. В рот, на одежду, за воротник хлынула кровь. Чую, что половину света не вижу. А сокол бьет меня, бьет… Я половину света не вижу, но в голове, внутри наступило какое-то прояснение…
— Что ты говоришь такое, Сайрэ? — испуганно прошептал Мельгайвач.
— А то, что не выдержишь всех этих мук… — Омовение кровью совершить предлагаешь?
— Я? Господи! Мельгайвач… — Сайрэ перекрестился, толкнув гостя локтем. — Да как же ты слышишь то, чего у меня в голове нет? Я тебе совет уже дал и совсем другой. Но ты спрашиваешь, как можно получить вдохновение. Я отвечаю и ничего не советую больше. Да тебе это могли сказать и другие… А если в моих словах слышишь зло, то лучше нам лечь поспать и с миром проститься.
— Нет, апай, я отдаю половину стада, и не за простой разговор отдаю — за совет.
— Половину стада… — пробурчал Сайрэ. — Не нужно мне ни половины, ни всего стада. Решишься живот попортить, придет вдохновение — подарок возьму. А наперед не возьму и пачки иголок… А теперь слушай, что я скажу. Пырнуть себя ножом — дело не хитрое. Перед этим надо все тайны раскрыть, а уж потом я мог бы сказать, что делать дальше.
— Ох, Сайрэ, много грехов у меня, много, — вздохнул Мельгайвач. — Слушать, так всей четвертой луны [45] не хватит. И с чужими женами спал, и молоденьких девушек совращал; да таких грехов я уже и пересчитать не могу. Хуже другое… А все это началось с бубна…
— Что — решил тайны открыть? — не сдержал испуга Сайрэ. — Может, лучше договоришься с Какой?
— Нет, я буду шаманом! — со злым упрямством сказал Мельгайвач.
— Смотри. Ты не ребенок. Если случится что — я ни при чем.
— С бубна все началось, — громче и упрямее сказал Мельгайвач. — Пел я о своих хороших оленях, а их у меня было мало — и решил постучать в бубен.
Понравилось мне, еще стал петь и бить в бубен, а руки у меня большие, и звон получался громким. Это, наверно, понравилось духам — вот они и вселились в меня. Но я духов не видел. А тут у Петрдэ сдох олень, и, кажется, ты первый заметил следы от моей яранги. И с тех пор все беды начали сваливать на меня. Умрет от болезни ребенок — говорят, что я его съел, прибьются к моим оленям чужие — духи мои их привели, поломалась нарта, жена от мужа ушла — я виноват…
— Э, мэй, не так говоришь, — перебил его, прячась под одеяло, Сайрэ. — Что делал, то и рассказывай.
— К тому говорю, что сперва мне было обидно…
— А потом ты начал просить выкупа: "Отдай последнего оленя — а я прикажу духам не делать зла"?
— Было и так, — согласился чукча.
— И хуже было, — сказал Сайрэ, — сам призывал делать зло.
— Призывал…
— И мог ножик подсунуть…
— Нож? Какой нож?
— С белой ручкой. Которым Эргэйуо ударил девочку Халерху.
— Что? Господи…
— Ты безбожник — не вспоминай господа.
— Но ведь я просто менялся… А откуда ты знаешь это? Сайрэ! Ты не человек…
— Я шаман. Говори все, что делал. Я лягу, буду дремать; соврешь — я перестану дремать и поправлю. Лучше уж не вертись.
Неожиданность эта подрубила под корень Мельгайвача. Он понял, что у него нет больше сил противостоять старику юкагиру. И в то же время он испытал великую зависть к нему. А зависть туманит ум; она ожесточает и всегда подсказывает одно и то же: ты можешь — и я смогу, смогу даже лучше тебя.
Мельгайвач, ничего не скрывая, стал говорить.
А на воле тем временем начиналась поземка. Тучки сухого снега то и дело наскакивали на одинокий тордох, шурша, облизывали его и катились дальше по скату холма. Ветер дул с озера, а такой ветер самый жестокий. В тордохе зашевелился полог. Костер давно уж потух… Перемена погоды не настораживала Мельгайвача — он ничего не слышал, кроме своего собственного одинокого голоса.
Сперва он говорил с остановками, припоминая давнее прошлое и даже раздумывая, как это мог он совершить такое гадкое дело. Но потом вспоминать стало легче, а раздумывать больше уж не хотелось, и речь потекла быстро и ровно. Покачиваясь, даже распевая слова, он говорил, говорил, говорил. И лишь когда вспомнилась совсем юная, белолицая, плохо одетая Пайпэткэ, слова его будто наскочили на крутую едому. Скорее, чтобы Сайрэ не заметил этой заминки, Мельгайвач с усердием принялся перечислять, что он ругал в природе — волну, пургу, дождь, луну.
Ветер уже сильно давил на тордох, а пурга шумела вовсю, когда он облапил лицо руками и ткнулся головою в колени.
— Сайрэ, — тихо сказал он, — Сайрэ… Пусть меня по дороге домой растерзают волки, пусть я замерзну и останусь без рук и ног, но я теперь буду добрым шаманом. Дай мне вдохновение, дай. Как ты, буду подарки брать за хорошее дело, как ты; буду приказывать духам своим нападать на злых духов…
— Ты все сказал? — спросил старик, не шевелясь.
— Нет. Я не открыл тебе еще одну тайну. Но я открою ее; когда сяду на нарту.
— Пусть будет так… Но после того, что услышал я, трудно сказать, придет ли к тебе вдохновение.
— Придет. Я знаю. Ты только скажи, что делать дальше, как и когда делать.
— Осталось немного… Ладно, расскажу, если так просишь. Ты сделаешь это в первый весенний день, когда увидишь проталину. Ножом проткнешь кожу ниже пупка — насквозь. Будет кровь. Этой кровью ты вымоешь руки и щеки. Смоешь грехи. Но это не все. Потом, от появления новой луны до конца луны, ты не должен ничего есть, кроме жиденького мясного навара. Голодать будет трудно, но если не стерпишь — вдохновение придет и быстро уйдет…
И еще Сайрэ дал много разных сложных советов и указаний.
Выслушав все, Мельгайвач долго сидел молча, погрузившись в раздумье. Но потом он встал на колени, вынул трут, кисет — закурил. Стал одеваться.
— Ты что это, мэй? — зашевелился Сайрэ.
