Курилов Семен - Ханидо и Халерха
Положив на пол широкую доску, поставив на нее деревянный поднос с кусками юколы и сняв с крюка чайник, Пайпэткэ посмотрела прямо в глаза гостя, в глаза человека, который не захотел взять ее ни третьей, ни четвертой женой, но который своим приездом принес ей радость, долгожданное предчувствие перемен. От этого жаркого, благодарного взгляда в душе чукчи что-то перевернулось: он замер, затих, глаза его перестали моргать, а подбородок вздрогнул от движения кадыка.
Сайрэ хватило бы и одного косого глаза, чтобы увидеть все это.
Разлив по белоглиняным кружкам чай, Пайпэткэ бросилась устанавливать полог. Постель она стелила старательно, аккуратно, понимая, как важно все сделать хорошо и приметно. Раньше ей было все равно, на чем и как спать, а, сегодня первый раз в жизни она подложила под ави [43] двойной ряд стелек-шкур, чтобы всем было мягко.
Нетерпение пожирало ее, и, чтобы скорее собраться с мыслями, успокоиться, она разулась, разделась и юркнула под одеяло в одной парусиновой грязной рубашке.
Мягкая оленья шерсть приятно ласкала босые ноги, и Пайпэткэ почувствовала, что теперь ей стало совсем хорошо.
Пайпэткэ верила в бога и даже знала имя его [44], а шаманской веры не понимала, боялась её. Поэтому-то сейчас она не хотела и не могла припоминать то, что знала и что рассказал ей Сайрэ. Она боялась запутаться и снова увидеть себя скрученной по рукам и ногам. Ей было легче и желаннее думать по-своему, проще, надеясь на божью милость… Вот они оба — Мельгайвач и Сайрэ, теперь уж почти не враги, — вместе вышли наружу, чтобы дать корма оленям, вот сейчас они вместе вернутся и лягут рядом. Они заведут разговор — нет, не о ней, а о делах, о себе, о будущей жизни. Они все до конца объяснят друг другу, все поймут и все увидят, как есть. Один из них очень богат, он лучше всех знает о ее чувствах к нему и видит несчастье, другой стар и мудр, он убедился, что жизни нет и не будет, он знает, что люди не бросят его… Проснувшись, оба они удивятся: а почему и зачем спит с ними рядом племянница Амунтэгэ? И кто-то ласково скажет: "Нарта готова, олени ждут; сейчас ты будешь в лесу, в кочевье охотников, а хочешь — в тундре, среди пастушьих семей… Возьми, что нужно тебе, а потом мы еще привезем…"
Так она думала, убаюкивая себя, и не заметила, как заснула…
Холодная, костлявая коленка растолкала ее колени, рука пробиралась под спину.
— Погрей, совсем я замерз…
Пайпэткэ выгнулась, точно большая рыба в руках человека, хватившая смертельного воздуха.
— Что ты? Чего это так? Я же замерз…
Красный огонек трубки подсказал Пайпэткэ, что Мельгайвач рядом, и она, опомнившись, проговорила:
— Обнимаешься… при гостях… Все трое долго молчали.
Стыд — оправдание. Но Пайпэткэ все равно сильно встревожилась. Не виновата она, что так резко и шумно оттолкнула Сайрэ, — само собой это случилось, спросонья. Но ведь старик может подумать, что она нарочно при Мельгайваче высказала свое отвращение. Что же будет теперь?
Немного согревшись, старик Сайрэ приподнялся и сел. А молчание продолжалось. Но вот в кромешной тьме засветились уже два потрескивающих огонька, и у Пайпэткэ отлегло от сердца.
Шаманы курили, а со стороны казалось, что какое-то чудище, может быть, самый свирепый дух, корчит рожу, прищуривая то один глаз, то другой…
— Апай… — тихо и доверительно заговорил Мельгайвач. — Скажу тебе правду: я Никогда в жизни не видел ни Одного из всех своих келе. И не знаю я, какие они — с рогами, волосатые или голые. Я даже не слышал топота их копыт. Но ты их видел, гнался за ними. Я этому верю. Одному шаману обманывать можно — как обманывал я. Но когда говорят четыре шамана, говорят при людях… Если б все это было неправдой, разве бы столько людей по всем тундрам из рода в род передавали такую неправду? Да я и сам видел, как один охотник ходил только к тем капканам, в которые попадались песцы; к пустым не ходил, а я проверял — и верно: они были пусты… Духи есть. Они подсказывают… Но ты скажи, какие духи мои?
— Да… — протянул в ответ Сайрэ. — Не можешь ты вдохновение получить, не можешь. Потому и не видишь келе…
Сайрэ не ответил Мельгайвачу — это Пайпэткэ хорошо поняла. Но ей было теперь совсем безразлично, кто и как отвечает, тем более что она уже наслушалась всяких толков о духах. Главное, беседа мужчин уже не сулит ничего плохого.
— …Отдай своих духов Каке, — продолжал старик, — отдай. Что тебе делать с ними? Вдохновение-то не приходит. Пусть Кака мучается. А тебе легче будет…
На озере опять раскатисто ухнул лед.
Наступило молчание. Мельгайвач просунул руку под полог и выбил о землю пепел из трубки. Он нащупал кисет, снова стал набивать чубучок табаком.
В этой-то тишине Пайпэткэ наконец спокойно и крепко заснула. Уж если разговоры шаманов казались ей мирными, добрыми, то разве могло насторожить ее их молчание?
Но шаманы не зря подолгу молчали.
Совет хозяина, которого гость называл ласково — дедушкой, был страшным советом. И Мельгайвач думал о дедушке вовсе не ласково. "Разоряет, косой сатана… — Чтобы не выдать волнения, он старался тихо дышать, а прикуривать не спешил, боясь, что огонек осветит лицо — Отдать духов Каке! Да меня же ощиплют купцы, как жирного гуся. Со всех сторон налетят, и Кака — первый.
Без бубна я ничего не стою… А говорят еще, что колченогим ума не хватает.
Этому-то хватает. Двойную выгоду чует: меня распотрошит до конца — прославится, начнет воевать с Какой — еще столько же мешков затащит в тордох. И за Пайпэткэ отомстит. Вот они и разговоры о том, что жирных оленей режут… Ладно — посмотрим…"
— Слушай, Сайрэ, — сказал он. — Отдать Каке духов я не могу. Нет, не отдам. Пусть будет так, как сейчас. Ты ведь нападать на меня больше не станешь? Я вот сам приехал к тебе, приехал мириться, совета просить, я лег с тобой рядом, зла тебе не хочу. А начнешь опять нападать, что про тебя скажут люди? Это уже не шаманство будет, а месть, И еще вот что тебе скажу. Ко мне как-то приезжал русский — тогда у меня гостили Куриль и Кака. Так вот, каюр говорил, что тундру портит русский шаман Чери. Сам-то шаман умер, и могилу его придавили камнем, но духи могут и вылезти… Ты хорошенько подумай. Может, зря меня все обижают? А духов шамана Чери не сравнить с моими. Спроси охотника Пураму — что о нем говорил каюр.
— Знаю, что говорил каюр, — сказал Сайрэ. Сказал — и задумался. Огонька в трубке Сайрэ уже не было, но он продолжал с силой сосать ее — и Мельгайвач догадался, что юкагирский шаман сейчас решает самое главное. Молчать было нельзя.
— Дай мне, Сайрэ, вдохновение, — попросил он. — Дай. Подскажи, как его получить. Я завтра же пригоню к тебе четверть стада… нет, половину: лучше возьми ты — Кака обманет меня, а тебе я верю, ты великий шаман. Наймешь пастухов и заживешь с молодою женой лучше, чем я…
