Николай Гарин - Таежная богиня
Два последующих дня ушли на сборы. А на третий вместе с двумя студентами-горняками выехали в Ивдель.
Ощущение беды у Никиты появилось сразу, едва поезд тронулся. Сначала его все крайне раздражало. Было что-то не так. И вагон — старый, дрожащий, скрипел, визжал, стучал, ходил ходуном. Кроме того, он был удивительно грязным, с устоявшимся запахом затхлости, который перебивался запахом горящего угля, идущим из топки, и курева.
Никиту раздражало, как неудобно устроилась их группа, как разложила свои рюкзаки и лыжи, как тускло горят светильники, и вообще все раздражало. Было стыдно за все это, стыдно и... тревожно.
После вечернего чая ребята разобрали чудовищно смердящие комковатые матрацы и безмятежно улеглись спать. Никита прилег на свое место, но вскоре понял, что уснуть не сможет. Гладкая деревянная полка то и дело норовила выскочить из-под него, отчего он оказывался все время на краю, готовый свалиться в густую грязь прохода. Держаться было не за что. Наконец, обессилев от поединка с полкой, Гердов поднялся. Сидя у окна и поглядывая то в его бездонную черноту, то на вторую полку, где довольно мило спала Валерия, Никита продолжал копаться в себе. Он никак не мог понять, отчего такое скверное настроение и чувство тревоги.
Глаза Никиты привыкли к темноте, к тому же вышла луна, бездна за окном преобразилась, стало светлее. Черная стена леса, несущаяся в обратную сторону, то и дело прерывалась, и тогда за окном раскидывалось залитое мертвым, потусторонним светом снежное пространство. В такие моменты поезд точно пугался лунного простора, замедлял ход и на цыпочках крался по неживой территории. Вагоны тише скрипели, колеса мягко постукивали. А когда опасная территория заканчивалась, пропадал таинственный свет и он вновь заскакивал в лесной коридор, то опять срывался на бег, точно убегал от погони, и с прежним ожесточением бил, свистел, громыхал всем, чем мог.
Крайне редко в этой черной лиловости встречались поселочки в пять-десять домов, без единого огонька, точно призраки.
Никите не спалось. Он будто ждал чего-то или кого-то. Он даже стал чаще поглядывать в проход, словно действительно кто-то должен был появиться. Вдруг за окном замелькали огни. Их было неожиданно много. Огни тянулись цепочкой вдоль какого-то бесконечного забора. Никита придвинулся к стеклу. Сначала он не понял, что это такое — длиннющий забор, поверх которого в несколько рядов колючая проволока, на столбах фонари в железных абажурах и вышки, а в них неподвижные силуэты в шапках и тулупах. Поезд шел, не сбавляя хода.
— Что это, Никита? — неожиданно прозвучало сверху. Никита вздрогнул.
— Думаю, зона, — ответил он как можно спокойнее.
— Значит, вот они какие, эти загадочные “места не столь отдаленные”, — так же тихо и бесцветно добавила Валерия.
— Ты что не спишь? — Никита был даже рад, что, кроме него, не спит еще кто-то.
— Уснешь тут! Это не вагон, а пыточная! Мне кажется, у него и колеса-то не круглые. Видимо, раз Север, то можно всякий хлам людям подсовывать...
Тем временем одна зона закончилась, началась другая. За колючкой едва проступали придавленные снегом длинные крыши бараков. Они, будто стыдясь своего убожества, присели, прячась за забором от посторонних глаз.
— Ник, как ты думаешь, кто здесь сидит?
— Как кто — наверное, преступники.
— Они что, лес валят?
— Не знаю.
Девушка с тревогой и страхом продолжала вглядываться в тянущуюся печальную панораму лагерей.
— От сумы и от тюрьмы! Я бы ни за что не выдержала. Я бы сразу под поезд или в петлю.
Никита молчал. Он впервые видел “романтическую” пристань миллионов и миллионов людей страны.
— Смотри, и еще одна зона, — с удивлением отметила Лера, встречая взглядом еще один наплывающий на них забор с вышками и огнями. — Да сколько же их?! А еще на Колыме, и в этой, в Воркуте!
— Да где их нет, — поддакнул Никита и пошел курить в тамбур.
Так и не сомкнув глаз, они доехали до Ивделя. Тревога не покидала Никиту. Город показался ему уютным, с сахарным снегом в огромных отвалах, с бревенчатыми домами, из труб которых поднимался прозрачный дымок, и кудрявыми кедрами, стоящими прямо посередине города.
В ожидании почтовой машины, которая должна была их подбросить до поселка Вижай, решили прогуляться. Погода была отличная. Утренний морозец бодрил, призывал к активности. Взошло солнце, и весь городок, расположенный на пологом склоне лицом к юго-востоку, золотисто-оранжево засветился. Редкие прохожие, звонко поскрипывая подмерзшим за ночь снегом, торопились на работу, по делам. Магазины были еще закрыты.
Никита с Валерией решили подняться по длинной улице-горе к верхней части города. Пройдя полпути, оба как по команде обернулись на странный звук. От вокзала вслед за ними, натужно ревя, медленно поднималась колонна машин. Первой шла крытая тентом и с фиолетовой мигалкой на кабине. А вот за ней, неимоверно дымя, темно-зеленые, точно сказочные Змеи Горынычи, запряженные в длинные полуприцепы, в гору карабкались КрАЗы. Их было штук пять. Замыкали колонну еще две крытые машины с мигалками. Страшный рев и необычный вид КрАЗов никого из прохожих не интересовал, видимо, это было довольно распространенное явление для городка. А вот Никита с Валерией замерли и смотрели на приближающуюся колонну с любопытством и тревогой. Если Никита сразу догадался, то Валерия тихо ойкнула, лишь когда стало совсем понятно, что за автопоезд тащится в гору. Машины с мигалками — шестьдесят шестые “газоны” — сильно смахивали на неимоверно раздувшихся мопсов, в чревах которых сидели солдатики с автоматами и огромными собаками. Покуривая, солдаты нагловато поглядывали по сторонам, а псы злобно облаивали все, что двигалось по обочинам дороги. КрАЗы, с их длинными моторами-мордами и задранными в оскале крыльями-брылами, походили на огромных волков. Длинные полуприцепы-утробы были набиты людьми. Из-за высоченных бортов торчали только головы в черных куцых ушанках. На ухабах они вместе с машинами синхронно покачивались из стороны в сторону. В передней части каждого полуприцепа прямо над головами людей была устроена площадка из металлических прутьев. На этой площадке, раскорячив ноги, сидели по два солдата с автоматами.
Из проходящих “мопсов”, силясь перекрыть рев КрАЗов, солдатики что-то выкрикивали редким прохожим, напрягая тонкие шеи и пуча глаза, после чего дружно ржали и снисходительно помахивали руками. Что-то явно неприличное, судя по выражению пунцовых лиц-рож, досталось и Валерии с Никитой. В то время как лица из-за бортов смотрели угрюмо, равнодушно и покорно. Казалось, они смотрят мимо торопливых прохожих, не видя ни домов, ни людей, не замечая начала весны.
Вдруг из последнего КрАЗа, из плотной, спрессованной толпы людей, в Никиту точно кто выстрелил. От неожиданности его даже качнуло. Он готов был поклясться, что в последнем полуприцепе мелькнуло лицо Армянина и мгновенно пропало.
— Это он, стойте! — Никита неожиданно сорвался с места и побежал за колонной.
— Ник?! Ты что?! Ник! Что с тобой?! — вслед за Никитой рванула и Лера. Она схватила Гердова за рукав. — Ник, что случилось?!
Тотчас раздался гогот солдат. “Давай, мужик, — под лай собак неслось из “газона”, — давай в КрАЗ, а девку к нам!”
— Он там, там, — Никита приходил в себя. Он остановился и рассеянно смотрел вслед машинам, — понимаешь, этот... ну, в общем, он там! — уже спокойнее повторил Никита, продолжая смотреть на удаляющуюся колонну. “Вот, значит, чем вызвана тревога!..”
— Пойдем обратно, Ник, — Валерия ежилась, как от холода.
— Пошли, — согласился Никита и повернул обратно к вокзалу.
Если Валерию, как единственную даму, усадили в кабину, то остальным часа три пришлось подпрыгивать на сваленных в кучу посылках и собственных рюкзаках, причем в полнейшей темноте почтового автофургона.
Вижай встретил белым и чистым снегом. Огромные сугробы наполовину закрыли плоские дома, заборы. В центре поселочка высоким бревенчатым частоколом, смахивающим на средневековую славянскую крепость, стояла зона. Почти каждый прохожий в поселке был военным.
Группе пришлось расположиться в штабе, поскольку добраться до Ушмы можно было только попутной военной машиной, которая должна была пойти рано утром.
На прогулку по необычному поселку вдоль высоченного забора, откуда постоянно доносился глухой собачий лай, не решились. Пообедав, кто завалился спать, отлеживать отбитые почтовой машиной бока, кто взялся перебирать вещи, кто занялся еще чем-то. Валерия, сославшись на головную боль, тоже расстелила спальник.
С Никитой происходило что-то странное. Он едва дождался, когда можно было наконец взяться за альбом. Еще в Ивделе он почувствовал неудержимый зуд в руках, хотелось зафиксировать мысли, чувства, ощущения именно графикой. Никита не видел вокруг себя цвета, все произошедшее с ним было черно-белым. Для него даже солнце было светлым пятном, и только. Схватив альбом, он погрузился в процесс. Видя, с каким ожесточением и страстью Никита набросился на работу, Валерия поморщилась. Однако это была не только зависть, неожиданно в ней проснулась боль. Та боль, которую она не смогла обмануть, не смогла оставить в Москве, а привезла с собой. Тупая, гнетущая, она ломала Валерию изнутри... Незаметно достав из заветного мешочка лекарства, Валерия выпила целую пригоршню и заручилась впредь есть только то, что взяла с собой из диетического.
