Курилов Семен - Ханидо и Халерха
И он чуть не замахнулся. Однако пальцы его сами собой разжались.
Какой-то голос подсказал ему, что с этого нельзя начинать большую жизнь. Да тут кстати из тордоха выскочил Ниникай, а за ним спокойно вышел Куриль. Все, кто столпился возле самого входа в тордох, притихли.
— Что тут за шум? — спросил Куриль, обведя всех будто бы удивленным взглядом.
— Старые умные люди в игрушки играют! — зло ответил старый ламут. — Не достойно это, хозяин.
— Подождите, я ничего не знаю. Когда мне играть! Я вижу здесь почти всех женихов нашей красавицы! А вы-то чего пришли? Молодые, красивые, а бросились вот на эту тухлятину. Последнее дело — унижать соперника… Ты опять, Кака, хотел сплетню пустить, да испугался чего-то? Так я больше не потерплю. Собрал приезжих, которые не знают, что ты на обмане и злобе живешь. Говори о моем сыне что хочешь. Ну, говори!
— Э, чукчи! — смело пошел через толпу Ниникай. — Мы, может, прокатим его в тундру шаганий на пять и там бросим? Не бойтесь: он не шаман.
— Погоди, Ниникай, — громко сказал Пурама. — Я, однако, поеду встречать казаков, а если их нет — подамся к исправнику. Скажу, что Кака смуту начал.
И попятилась, поползла толпа в стороны, освобождая вход в высокий тордох.
Куриль повернулся и скрылся за дверью.
— Уезжай из стойбища, — задержался возле Каки Ниникай, направлявшийся за Курилем. — Или ночь для тебя будет очень холодной.
Круто повернувшись, Кака бросился в тордох Куриля.
А хозяин тордоха уже сидел у стола-доски и тянулся рукой к бутылке, которую успела поставить догадливая жена. Увидев Каку, он громко сказал:
— Э, сын, Ниникай, а ну дайте под зад этому человеку, которого нельзя назвать человеком.
— Куриль! — бросился к середине тордоха шаман и скорей упал на колени. — Это не я начал. Он, твой звереныш. Он заехал ко мне и бросил к ногам зарезанного, всего залитого кровью волка. Мы так не договаривались!
— Какого волка? — удивился Куриль, переводя взгляд на Косчэ-Ханидо, остановившегося у входа.
— Он обманывает, — ответил на его взгляд Косчэ-Ханидо. — Это не волк. Это его келе, его злой дух. Я убил его злого келе.
— Да вы что — черти! — стукнул Куриль дном бутылки о доску. — Откуда у него келе, и ты что говоришь, адо?
— Был у него келе, — серьезно стоял на своем парень. — Он его напустил на меня, когда я оказался в тундре один. Теперь его нет.
— Ха-ха-ха! — вдруг засмеялся Куриль, откидываясь назад. — Был и нету? А? Как же ты теперь-то будешь, Кака? — Он снова изменился в лице, потянулся к миске, взял из нее кость-мосол от бедра — и бросил ее шаману. — Держи. Это подарок мой.
— Зачем мне кость! Я не собака! — оскорбился Кака. Он бросил ее обратно на доску, повалив сразу стакан и бутылку.
— Возьми, я сказал! — сверкнул глазами Куриль. — Грызи ее. И думай. Я буду к тебе приезжать, а ты будешь показывать мне эту кость. Если она пропадет, я буду знать, что ты забыл мое последнее предупреждение. Я все слышал, что ты шептал моему сыну, сволочь! — Он так стукнул своей пухлой рукой по доске, что вся посуда подпрыгнула и загремела.
Кость опять оказалась возле шамана.
— Куриль, — вступил в разговор Ниникай. — Я вчера разговаривал с Мельгайвачом. Он ждет русских. Хочет, чтоб они ему жалобу написали. Решил забрать у Каки свой табун. Надо помочь ему. Сайрэ — его сын — должен жить побогаче…
— Олени мои! — рявкнул Кака.
— Врешь. Не твои. А тридцать шкурок привез? Или нет?.. Расплачивайся. А потом уходи с нашей дороги: мы раздавим тебя.
— Но сперва я убью вот этого выродка, — остервенел Кака, пальцем показывая на Косчэ-Ханидо.
— О-о ты какой! — отшатнулся Куриль. — Значит, не зря шептал — все-таки крови хочешь?
— Мы с тобой враги, Куриль. На всю жизнь. Но мы взаимно связаны. И ты тоже иди на уступки. Не трожь мой табун и поклянись новой верой, что позволишь мне шаманить по-прежнему, и тогда я не трону его и буду нем, как налим.
— Так. Не ошаманил и ставишь условия? Кровь или уступки? Хорошо: если ты так, то и я так. Ханидо! — крикнул Куриль. — Что стоишь — у него нож в руке!
— Какой нож? — вздрогнул Кака, не сообразив, что надо скорей оглянуться.
Ханидо прыгнул, повалил шамана спиной на шкуры, моментально придавил коленом одну его руку, а вторую руку начал крутить, вставляя в кулак шамана нож.
— Ниникай, Пурама, зовите народ, откройте дверь! Он хотел убить меня!
— Куриль, подожди. Останови. Что ты делаешь! — трепыхался Кака. — Я согласен на все. Останови…
— Нет. Хватит. Мне надоело. Я должен убрать тебя.
— Пожалей, Куриль… Ноги буду лизать… — И он зарыдал.
— Ладно, — смягчился Куриль. — Прекратим.
Приподнявшись, Кака закрыл руками лицо и спрятал голову между колен.
Наступило молчание. Шаман был сокрушен. Куриль между тем взял бутылку и стал наливать водку.
Под бульканье водки Кака тихо проговорил:
— Не думал я, что ты на такую подлость способен… Я подлый, но и мне далеко до тебя.
— Ты меня с детства помнишь, Кака. Это вот Ниникай дрался. А я за всю жизнь никого не толкнул. Но теперь вижу, что зло языком не перешибешь. Силой буду давить. Выпей, забирай кость и вон с моих глаз. Во второй раз я доведу до конца дело.
Кака ушел, даже не вытерев рта и не оглянувшись; кость он засунул в карман на ходу. Сразу вслед за ним ушел и Ниникай, узнавший от Куриля больше, чем думал узнать, и не захотевший продолжать прерванного разговора.
Исчез и Пурама.
Властелин тундры остался один на один с молодым богатырем, своим преемником.
— Ч-черт! Времена наступили… Говоришь, что не хотел говорить, делаешь, что не собирался делать. Ни голове, ни ногам отдыха нет, — пожаловался он. — Ты, Ханидо, согласен жить такой жизнью, какой живу я? А-а, не отвечай: согласен не согласен — придется. Я начал с сомнения в силе шаманов. А к чему пришел? Слышал, о чем спорил я с Ниникаем? Не забыл, что шаман говорил тебе в ухо? Ты начинаешь с ненависти ко всякому злу, сразу и действуешь. А чем кончишь? Подумай! Сто раз подумай. Боюсь я, что ты раньше времени шею сломаешь. Зла много, и зло разное. Разберись, с каким злом как надо бороться. Юкагирский род и так вымирает. Уполовинились наши стойбища. К погостам подходить страшно. Сделаешь шаг неверный — зло объединится и восторжествует. Но торжествующее зло мстительно и пощады не знает. Не всякий совет принимай, не всякому разговору верь. Нетерпеливых людей развелось нынче много. Почему не сказал мне, что собираешься волка подкинуть Каке? Послушал Ниникая и Пураму? И чуть за ножи не схватились?
Дверная занавеска заколебалась, и в тордох просунулась голова Пурамы.
