Михаил Лифшиц - Почтовый ящик
Говорили, что таких способных, можно сказать талантливых специалистов, нужно поддержать. Но так как лучше Молодцова никто дела не знал и не понимал, то ни один не сказал: «Давайте-ка сделайте для нас колпак на основе ваших теорий!»
Сережа зашептал своему начальнику.
– А пусть они для нас посчитают.
– Денег на это никто не даст. К тому же, я думаю, что Молодцов правильно говорил: они – шарлатаны. Я деньги под это дело пробивать не пойду. Пока, во всяком случае, – тоже вполголоса ответил начальник.
Сережа не сразу сообразил, причем тут деньги. Но после слов начальника понял, что смысл сегодняшнего совещания для новаторов как раз и состоял в том, чтобы заинтересовать какой-нибудь институт, чтобы им открыли работу, дали задание, приняли результаты. Пусть работа будет чисто теоретическая, а деньги небольшие, это было бы шагом вперед.
– Пусть без денег посчитают, раз они такие энтузиасты. Покажут, что могут, тогда будем с ними иметь дело, – сказал Сережа.
– Пожалуйста, занимайся, не буду препятствовать, – с улыбкой закончил тихие переговоры Сережин начальник.
Получив добро, Сережа подсел к докладчику, который помоложе, и предложил поработать вместе. От остальных участников совещания никаких предложений не поступало, а это было хоть что-то. Молодые энтузиасты посоветовались друг с другом и согласились. Обмениваться данными решили по почте, а то на двух электричках через Москву не наездишься. Спешки никакой нет. Понадобится – созвонимся и встретимся.
Полгода шла переписка. Сережа посылал исходные данные, не связанные ни с какой конкретной работой, чтобы не раскрыть какой-нибудь секрет. Ему приходили просьбы уточнить то одно, то другое или согласиться на какое-нибудь упрощение задачи. Потом стали приходить промежуточные результаты с длинными объяснениями, как их можно использовать. Но такого результата, который бы убедил в правильности нового метода, с которым можно было пойти к начальству, пока что не было…
А через полгода эта игра закончилась. Молодые энтузиасты поругались, так как не смогли решить, кому первому защищать докторскую диссертацию, основанную на их совместных работах. Исчерпав все возможности договориться, тот, который постарше, пришел поздно вечером в свою лабораторию, вынул из ящика письменного стола того, который помоложе, Сережины письма и отнес их куда следует, приложив докладную записку о том, что секретная переписка проводилась по открытым каналам.
Никаких секретов в письмах не раскрывалось. Но в них употреблялись такие жуткие слова, как «антенна», «полоса частот» и «пеленгация», на что настойчиво указывал бдительный соавтор. К тому же всем надоела неприличная ссора двух научных работников. Младшему энтузиасту предложили на выбор: или уволиться добровольно, или делу дадут законный ход. Тот увольняться не захотел. Тогда его лишили допуска к секретным работам, в связи с чем и уволили. При таком исходе дела скандал бил рикошетом по Сереже: к нему в институт прислали копии писем с предложением разобраться.
Сережа по молодости лет очень испугался. С ним беседовали. Один говорил, что его поступок – непростительное разгильдяйство. Второй говорил, что это – преступление. Сережа просыпался по ночам в холодном поту и думал, посадят его или только выгонят с работы.
Однако, во-первых, ревнивого соавтора у Сережи не было, наоборот, был начальник, который его ценил и защищал. Во-вторых, в письмах действительно не содержалось недозволенной информации, если очень не стараться за уши притянуть. Поэтому дело кончилось выговором в секретном приказе, хотя Сережа был автором писем, а тот, пострадавший молодой энтузиаст, – только получателем. С приказом Сережу ознакомили под расписку. Кроме Сережи приказ читали еще пять человек начальников разного уровня. Никаким другим наказаниям, вроде лишения квартальной премии, Сережа не был подвергнут. И хорошо.
Чтобы не волновать жену и ее родителей, Сережа ничего не рассказывал дома про эти перипетии.
Глава 14
Сережу разбудил чей-то назойливый голос над ухом, повторявший одно и то же снова и снова.
– Алик, где она?…Алик, я умираю…
Сережа полежал с закрытыми глазами, пытаясь сообразить, где он находится, и откуда этот противный голос. Ничего не вспомнил и открыл глаза. Виднее не стало, тьма кромешная. И опять:
– Алик, где она?…Алик, я умираю…
На этот раз в ответ раздался раздраженный шепот.
– Отстань, нет ничего.
– Алик, я знаю, ты оставил…
– Отстань, паразит, люди спят.
– Алик, я не могу, я умираю…
«Я в колхозе», – вспомнил Сережа. Действительно, он спал на кровати в физкультурном зале сельской школы. Рядом спали, а вернее проснулись и зашевелились, еще тридцать мужиков.
В колхоз поехали на две недели, «на картошку». Работа была известно, какая. Инженеры собирали выкопанные трактором клубни в широкие корзины с двумя целыми или отломанными ручками, ссыпали картошку из корзин в мешки, завязывали мешки и грузили их, когда подтаскивали тракторную тележку.
Их лаборатория подготовилась к поездке, как всегда, очень хорошо – народ походный. Взяли с собой каны, такие высокие и узкие котелки с плоским дном, костровое оборудование, специи, даже соль. Каждый вечер, на зависть неподготовленным, устраивали костер, варили картошку то в мундире, то чищеную. Пару раз пекли, но молодая печеная картошка не очень-то, отварная лучше. Водочки тоже взяли, чтоб не местный сиводрал пить. Ну, и все шло как по маслу. В обеденный перерыв где-нибудь в стогу по чуть-чуть, под сырок с хлебушком. Вечером уже по-настоящему: наварят картошечки, расстелят телогрейки, сена подложат, чтоб не на земле. Валера Полоскин на гитаре играл, все пели, есть музыкальный слух или нет, все равно пели… Истории всякие текли.
Валентина Михайловна рассказывала, как по неопытности выкинула в урну корешки от спецблокнота. Сдала блокнот в машбюро. Там все листочки оторвали, а на корешках расписались. Листочков чистых не осталось, вот Валя и выкинула корешки. Многие эту историю уже раз десять слышали или даже помогали Валентине Михайловне выброшенные корешки из урны добывать. Но слушали с удовольствием, в свете костра видны были улыбающиеся лица. Следили, улавливает ли молодежь смысл истории, совсем зеленым объясняли, что такое спецблокнот и где там корешки.
Царьков рассказывал, что был у них Тимур Кабирович, кандидат наук, «татарин, но хороший человек». Теперь ушел в учебный институт преподавать, работает три раза в неделю по шесть часов и удивляется, как раньше выдерживал режим «ящика», а своих бывших сослуживцев считает мучениками. Царьковские истории все одинаковые. Кто-то ничего не делает, но много получает, у другого жена в райкоме, одной икрой питаются. Еще обязательно нужно, чтобы был еврей или татарин, а жил хорошо, не то что мы, дураки. Слушали и Царькова, пусть болобонит.
Костер угасал, народ блаженствовал. Сережа отходил в сторону, находил стог, ложился на спину и смотрел на звезды. Сколько же в небе спутников! Вот разлетались… Сереже было лет шесть или семь, когда в Читинской газете напечатали, в какое время и в какой стороне на территории области будет виден спутник. Они с отцом подготовились, взяли компас, фонарик и пошли поздно вечером в степь за поселок смотреть на спутник. Еле нашли на небе эту бегущую звездочку. А теперь спутники летают, как мошки. Надо будет Генке показать. Не сейчас, конечно, маленький еще…
Все шло по графику, но вдруг вчера объявили, что время пребывания в колхозе сокращается, и назавтра назначили отъезд. Не везти же назад! Вот вчера и добили запас, употребили сверх нормы. Альберт Тарасович эти дела знал и бутылку заначил на утро, подлечить, кого потребуется. Но Дмитрий Иванович, пожилой старший техник из другой лаборатории, не мог терпеть до утра.
Кончилось тем, что зажгли свет, Альберт Тарасович достал бутылку и налил страдальцу полстакана со словами: «Все, Дмитрий Иванович, больше тебя в нашу бригаду не возьму, будешь с другими в колхоз ездить!» Но Дмитрий Иванович ничего не слышал, не видел, а только ждал, что сейчас ему станет полегче…
Нельзя представить себе жизнь «почтового ящика» без поездок в колхоз, работы на овощной базе, на стройке. Специальные люди занимались на предприятии организацией таких работ. Групповые поездки, когда в колхоз выезжала вся лаборатория, например, на неделю, или на овощную базу, все и на один день, бывали нечасто. Чаще выдергивали по одному человеку из лаборатории. Инженеры, как правило, с неудовольствием воспринимали такие «левые» работы, пытались «откосить». Но бывало, что молодой человек, попадавший «на новенького», чаще других на базу или в колхоз, так и не находил себя в технике, привыкал к такой жизни, появлялся на рабочем месте только между колхозом и овощной базой, находил уже удовольствие в таких командировках: там можно пораньше уйти с работы, домой унести качан капусты, без опасений выпить в рабочее время. «Ты зачем опять согласилась ехать в колхоз? Ты же недавно вернулась!» – спросил как-то Сережа молодую незамужнюю женщину-конструктора, которая все никак не могла закончить для него простенький чертеж. «А что? Мне нравится, – спокойно ответила девушка. – Тут нужно все время голову ломать, а там идешь за трактором и ни о чем не думаешь…»
