Уэллс Тауэр - Дверь в глазу
Удивительно было видеть, с каким удовольствием слушает его Люси. Она наклонила голову к плечу; на шее выступила красивая жилка. Лицо ее помолодело от застенчивой радости. Горло мне забило песком — я увидел в жене отца ту, кого вожделел много лет назад.
Только отец не разделял общей радости. Челюсти его свел обычный тик. Он сжал нож с такой силой, что побелели костяшки, и я испугался, что он разобьет им тарелку. Но как раз тут Дуэйн закончил торжественной фанфарой. Люси зааплодировала первой. Дуэйн повел ящеричными глазками из стороны в сторону.
— Обычная компенсация за выступление такого формата — пять долларов.
Люси рассмеялась.
— Я дам вам пять долларов, но до этого вы должны спеть мне еще одну песню.
Дуэйн пожал плечами.
— Вы ценовую политику человека втаптываете в грязь, но ладно. Попробуем.
— Хватит! — рявкнул отец. Он раздраженно водил взглядом по столу, словно что-то не туда положил и оно пряталось где-то на самом виду. — Хватит песен! Это ресторан, черт возьми, и, кстати, может мне кто-нибудь сказать, куда, к дьяволу, делась телятина?
— Замолчи, — сказала ему Люси. — Ты можешь заткнуться, Роджер? Хотя бы один раз?
У отца раздулись ноздри, и лицо исказила глумливо-презрительная гримаса. Приставив ладонь ко рту, он повернулся к Дуэйну.
— Я не знаю, кто эта женщина, — произнес он так громко, что услышали все в зале, — и не знаю, почему она со мной в моем доме. Но буду с вами откровенен. Думаю, я не прочь ее поиметь.
Дуэйн разразился лающим смехом, и вместе с ним — мужчины у бара и парень в бабочке-регате, задержавшийся у двери. Лицо у Люси было каменное. Совершенно спокойно она протянула руку через стол и вынула сигарету из пачки «Ньюпорта», которая лежала возле локтя Дуэйна. Потом встала и сорвала пальто со спинки отцова стула. Отец слегка подался вперед. Его вилка стукнулась о пустой бокал, и раздался высокий чистый звон, еще длившийся, когда она вышла за дверь.
Я заглотал свои ньокки с такой скоростью, что они образовали бейсбольный мяч в пищеводе, а отец и Дуэйн еще пыхтели и чмокали над скалопини. Меня разбирала злость из-за фарсового этого ужина, из-за впустую потраченного вечера, о котором отец завтра даже не вспомнит. Как только Люси вернется к тарелке застывших говяжьих щек, решил я, откланяюсь и уйду.
Но прошло десять, пятнадцать, двадцать минут, а Люси не появлялась. Я встал. Ее не было в баре, и на тротуаре она не курила. Завербованная мною неразборчивая официантка не обнаружила ее и в дамской комнате.
— Между прочим, она ушла, — сказал я отцу.
Он нахмурился и заворчал, будто я зачитал ему огорчительный заголовок статьи на тему, не вполне ему понятную. Я позвонил Люси на мобильный. Он заиграл в брюках у отца.
Мы посидели еще минут двадцать за кофе. Ресторан уже наполнялся, и официант без нашей просьбы подал счет. Отец посмотрел на сложенную бумажку, но не развернул. Глаза у него были усталые и слезились от коктейля.
— Сто семьдесят пять, папа, — сказал я. — Да, кстати, спасибо.
— Я не могу заплатить, — сказал он.
— Почему?
— Бумажник в пальто.
Я вздохнул и сунул свою кредитную карточку в пластиковый кармашек.
Дождь перестал, но осенний холодок на улице сменился настоящей стужей. Отец в рубашке обхватил себя руками и втянул голову в ворот.
— Я посажу тебя в такси, — сказал я. — Ты в какой гостинице?
— Не знаю, — сказал он.
— Сукин сын! — завопил я. — Ты не знаешь?
Я схватил отца и вывернул его карманы в поисках ключа от номера или карточки. Он покорно терпел обыск, глядя на меня испуганными глазами.
— Это круто, — усмехнулся Дуэйн, неизвестно почему до сих пор не распрощавшийся с нами. — Так трясти родного папашу.
— Не встревайте, — огрызнулся я. — Теперь ее надо искать. Разорюсь на такси к чертовой матери, пока будем искать ее на улицах.
— Если не возражаете, — сказал Дуэйн, — в моем распоряжении имеется автомобиль. Я с удовольствием повожу вас, друзья.
— У вас машина, Дуэйн? — спросил я.
— У меня — да. Прямо за углом. Сейчас подгоню. Только одно затруднение. Там, где она оставлена, мне нужен двушник, чтобы ее вызволить.
— Чего он хочет? — спросил отец.
— Он хочет двадцать долларов.
— Так дай ему.
— Не думаю, что дам.
— Не валяй дурака, — сказал отец. — Уже поздно, я устал. Дай ему деньги.
Я дал Дуэйну двадцать, и он не спеша пошел прочь. Отец обнимал себя, машины гудели, мимо текла толпа пешеходов, и ветер трепал его редкие седые волосы.
— Да, хорошо сейчас залезть в машину, — сказал отец.
Я сказал:
— Машины нет. Он не вернется. Я выбросил из-за тебя двадцать долларов.
Отец качался взад-вперед и смотрел в ту сторону, куда ушел Дуэйн.
— Скажи, что ты сожалеешь, — сказал я ему.
Он щурился от ветра: лицо его было как кулак.
— О чем? — спросил он. — О двадцати долларах? О бумажке?
— Ну да. Начнем с нее. С двадцатки. Скажи, что сожалеешь о ней.
Отец посмотрел на тротуар, туда, где голубь клевал пластмассовый меч для тартинок. Он ухватил его клювом за лезвие, важно заковылял дальше и исчез за поворотом на Минетта-Лейн. Отец вздохнул и произнес что-то тихим, покаянным голосом.
— Что? Скажи еще раз, чтоб я слышал.
Он скорчил гримасу и чуть согнулся, как будто у него схватило живот.
— Слон, — сказал он и отвернулся.
— Слон, — повторил я.
— Слон на g-5 запирает черного коня перед ферзем.
Через несколько секунд подъехал старый белый «Мерседес». Из него на нас лукаво смотрело широкое зеленоватое лицо Дуэйна. Он наклонился вбок и распахнул переднюю дверь.
— Вы вернулись, — сказал я.
— Верно, — ответил Дуэйн.
Заднее сиденье было завалено газетами и спальным тряпьем. В салоне воняло мочой и грязным бельем. Мы с отцом втиснулись на переднее сиденье. В окно с нашей стороны задувал ветер, и, когда я перегнулся через отца, чтобы покрутить ручку, из двери выполз зазубренный стеклянный горизонт, а на колени отцу посыпались осколки.
— Да. Разбил какой-то мудак, — сказал Дуэйн.
Отец молчал. Зубы у него стучали, мокрая губа отвисла. Он выглядел до ужаса старым, расширенные глаза были пусты. Меня пронзила печаль, я мог бы обнять его или взять за руку, но Дуэйн нажал на газ, и машина рванулась через Хаустон-стрит. С тяжелым стуком мы переехали выбоину. От толчка закачались висюльки под зеркальцем — масленичные бусы, безделушки с перьями, спортивные медальоны. Отец смотрел на качающееся барахло, как младенец, зачарованный погремушкой над колыбелью. Он протянул руку, поймал миниатюрный автомобильный номер штата — Нью-Мексико и, нахмурясь, смотрел на выпуклую надпись «Очарованный край».
— Что это? — спросил он.
— Да какую-то ерунду подобрал на дороге, — объяснил Дуэйн.
— Нет, вот это слово здесь: «очарованный». Это что значит?
— Черт, — сказал Дуэйн. — Что такое «чары» знаете, Роджер?
— Конечно, — сказал отец.
— Ну вот, вроде того — как бы чары.
Отец привалился ко мне, разглядывая оранжевый брайль.
— Край чар, — сказал он.
Вниз через долину
Перевод В. Бабкова
Когда Джейн ушла от меня к Барри Крамеру, мне было по-настоящему паршиво, но вообще-то к тому времени, как она с ним связалась, наш брак давно висел на волоске. Мы только и делали что препирались или искали повод для очередной ссоры. Барри был ее инструктором по медитации — этим он занимался до того, как стал ездить по разным компаниям и развивать у их менеджеров коммуникационные навыки. Я пропускал мимо ушей советы приятелей и не возражал против визитов Джейн к Барри, потому что благодаря им она стала спокойнее и почти бросила привычку напиваться до горючих слез и ругать меня за годы, которые не могла вернуть назад. Как-то днем я явился домой и увидел в нашей залитой солнцем гостиной Джейн в одном лифчике и Барри с руками на ее голых плечах, и приятного в этом было мало.
Когда я вошел с нашей дочкой Мари, они оба аж подскочили, а потом понесли какую-то чушь насчет того, что это, мол, новые упражнения по системе шиацу. Я накинулся на Барри с куском гофры, которую принес, чтобы поставить в ванной под раковиной. Дочка от моих криков заплакала. Я кое-что разбил и пообещал, что дальше будет хуже, и тогда они ушли все вместе — Барри, Джейн и Мари.
Помню, как Джейн стояла на пороге нахмурившись, с охапкой вещей в руках, и сказала, что я еще пожалею о своем поведении.
И она не ошиблась: я и правда пожалел, но не сразу и не то чтобы очень. Джейн выкупила мою долю нашего дома за приличную цену. Я поселился за городом в небольшом домишке на шести акрах земли, с ручейком во дворе. Домик был бы вполне ничего, если бы не полчища черных ос, которые прогрызали дыры в стенной обшивке. Эти твари поднимали жуткий скрежет, и по выходным, когда тоска становилась совсем нестерпимой, я немного отвлекался от мрачных мыслей, опрыскивая их норки ядом.
