Курилов Семен - Ханидо и Халерха
Особенно тревожило появление Ниникая. Конечно, оно вроде бы и хорошо было, что рядом, под рукой, оказался сильный и решительный человек, да и в тяжкое время на выручку не может спешить безнадежный враг. Однако голова юкагиров, когда-то пригревший Ниникая — беглеца из Восточной тундры, но разошедшийся с ним, понимал, что на выручку бросился хоть не враг, но и не друг. Уже вырвавшись из сплошной снежной осыпи, из сугробов и редко вскакивая с нарты, Куриль так думал о Ниникае: "Палка без руки. Понимает, что рука — это я. Сгорю я — он пить начнет или попадет в темный дом из-за опасной игры и опасных выходок… Заблудиться бы ему сейчас, а найти проклятый тордох через сутки… Э-э, не заблудится…" Еще больше не нравилось Курилю, что Ниникай прилетел вместе с шурином, который не только переживает и хочет помочь, но еще и злорадствует, злорадствует по-родственному, куда острее, чем Ниникай, — в этом он не сомневался. "В дороге-то они сорок раз останавливались — сговорились… Теперь будут давить…"
Все впереди было плохо, даже при самом счастливом конце.
Постарел Куриль — обессилел. Сугробов попадалось все меньше, олени часто переходили на шаг, а он не спешил теребить вожжи. Лицо его было мокрым все время, но глаза казались сухими, безжизненными, будто их забивало песком, а не снегом.
К рассвету лицо Куриля почернело, щеки ввалились, а скулы выпятились, как коленки оленей.
Случилось так, что с приходом рассвета ужасная ночь, полная неопределенностей и тупиков, будто канула в вечность. Олени вдруг сделали заворот, остановились и понюхали снег. Дорога! Следы от нарт. На скользкой корке старого снега, облизанного ветром, были хорошо видны полосы-вмятины, и не две, а много.
Куриль встал ногами на нарту, выпрямился и начал оглядываться. Снег в этих местах, видно, лишь перепархивал, а сейчас только ветер дул. Куриль без особого напряжения различал вдалеке, на подъемнике, два пятна. Кто это — Нявал с сыном или Ниникай с Пурамой? Сердце забилось: а вдруг?.. Но кто бы там ни появился, Куриль не сдвинется с места — пусть к нему едут. Это не важно, что самого Куриля и его упряжку различить трудно, потому что все сплошь облеплено снегом. Должны заметить, если он их заметил. Он уселся на нарту, стал ждать.
И точно: пятна разделились, и одно из них начало двигаться вниз. И только теперь Куриль тронул упряжку. А пятно остановилось, потом повернуло назад. Правильно, в ту сторону надо ехать. Нет, счастье не улыбнулось в черное лицо уставшего, наказанного судьбой человека. Это были Пурама и Ниникай.
Сильно позавидовал Куриль Ниникаю — чукча был бодр, ветер подрумянил его лицо. Что ж, человек еще молодой и самонадеянный. А в глазах у Пурамы и во всем его узком лице — возбуждение и решимость.
— Черт не сумел нас запутать, и никакие духи не завязали глаза, — сказал Ниникай, когда все поднялись на ноги, чтобы поговорить.
Это можно было воспринять как намек: уверенность не покинула за ночь попутчиков.
— Ниникай, — сказал Куриль. — Тогда, в Среднеколымске, исправник хотел посадить тебя в темный дом. Может, не сразу, а потом, но хотел. Спас тебя я. Даже подозрение от тебя отвел. Скажи: зачем ты сорвал пир у исправника?
Чукча задумался — начал закуривать.
— Один человек сказал мне, — стал отвечать он, глядя в чубук: — "Если русские купцы и царские люди обнимутся с нашими богачами, то вместе они разорвут тундру, как волки оленя". Из-за пушнины, шкур, мяса, рыбы, клыков, жира… Наши богачи знают это, хоть и боятся только за свое добро. Исправник хорошо понял меня.
Куриль отвел взгляд в сторону от трубки и рук Ниникая.
— А что ж ты теперь задумал? — спросил он. — Громкое дело?.. Против шаманства?.. Народ обозлить хочешь?
— Да ты что! — выхватил изо рта трубку Ниникай. — Ты меня все парнем [94] считаешь. А я давно повзрослел… И ты всю ночь думал об этом?.. Конечно, мой ум нельзя сравнить с твоим. Но я тоже стал многое понимать. Они на реке Лоне в своих стреляли — помнишь? А теперь война. Исправник пришлет казаков — и от стойбища останутся одни котлы, ножи и ножницы.
— Но ты сказал, что все можно повернуть против Каки…
— А-а, — облегченно улыбнулся Ниникай. — Тут твои мысли шли по слишком большой дороге. Мы мельче думали… Просто… — Он поглядел на Пураму в знак согласованности с ним. — Обрежем ему косы — и все!
— Что! — испугался Куриль. — Косы обрежете? Это верно: мелко думали. Я разбил Тачане бубен — она умерла. Ну ты — ладно. А они? — Он кивнул на шурина. — Они-то должны понимать! Шаманство же! Он — самое лучшее — ум потеряет…
— Мы об этом подумали, — сказал Ниникай. — Поглядим. Что решать, если дела не знаем. Почему Ханидо прыгнул с горы в болото? Может, ты скажешь? Кто виноват? Почему вышло так?.. Вот узнаем — и бить по слабому месту будем.
Может, слова подействуют. Я на это рассчитываю. А не подействуют — перехватим Каку, привезем сюда и скажем: вынесешь отрезанные косы или завезем к белым медведям, а упряжку угоним.
— И ты сделаешь так?
— Подлый человек всегда трус. Послушается. А нет — увезу. Хватит ему чукчей позорить.
— Насилие в тундру приходит, — вздохнул Куриль.
Ниникай обозлился:
— Исправник не принуждает? Царь не принуждает? Царь своих врагов из теплых стран сюда, в ледяную тундру, шлет! Хватит говорить — поехали.
— Постой. А бог? После шаманства как парня посылать в святой дом?
— Открывай карты, Афанасий Ильич, — сказал Ниникай. — Был бы бог, он своему избраннику — тебе дорогу бы не перекрыл. И не позволил бы, чтоб будущий служитель его, да еще первый от нас, в шаманство подался. Ты веришь в бога?
— Ты, однако, далеко заехал, — заметил Куриль. — Опасно это. Крест-то у попа как целовал?
Ниникай было повернулся, чтобы идти к упряжке, но не стерпел — ответил:
— Знаю: некоторые попы сомневаются в боге. — И он прыгнул на свой яэттэк.
ГЛАВА 6
Сиротливый, наполовину заваленный снегом тордох путники увидели, однако, лишь к вечеру. С полудня сомнений не оставалось, что Нявал прячется где-то неподалеку: на зализанной ветром тундре стали попадаться то там, то здесь настороженные пасти и пасти с песцами. Теперь было ясно, что Нявал пустил ложный слух, будто уехал к устью Новой реки. Если бы не догадливый Пурама, изучивший следы северней стойбища чукчи-шамана, никому бы и в голову не пришло искать этот тордох возле устья Большой Куропаточьей речки. С полудня знали точно: дорогу наездил Кака, и побывал он здесь множество раз.
Путники все приближались и приближались к тордоху, а собачьего лая не слышали и из хозяев никто не показывался. Собак у Нявала могло и не быть, а высокий сугроб возле тордоха, наверно, скрадывал звуки. Решив, что отшельников можно застать врасплох, Куриль наконец сильно стегнул оленей. Пурама с Ниникаем тоже.
