Родди Дойл - Ссыльные
Обзор книги Родди Дойл - Ссыльные
Родди Дойл
Ссыльные
The Deportees and Other Stories by Roddy Doyle
перевод М. В. Немцова
Глава 1
Настоящий Слим Шэйди
В музыке Джимми Кроллик разбирался. Нормально так в ней шарил. Хаял Моби, не успели его толком полюбить. Однажды в ДАРТе услыхал, как два пацана разговаривают про «Лефтфилд», — так с полным правом нагнулся к ним и сообщил: все это ахинея. И при этом понимал, что совершенно прав. Джимми знал: последний альбом «Рэйдиохед» такая дрянь, что его даже круто хвалить, однако сам не хвалил. Ну уж хренушки. Это выше моды. Хип — хоп, джангл — кантри, биг — бит, свинг — все это Джимми любил и ненавидел. Но ему уже стукнуло тридцать шесть, у него трое короедов, и жене, которая на шестом месяце, медведь на ухо наступил.
Джимми стоял у дверей в ванную и слушал, как она голосит под душем:
— ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО, А НЕ…
Он не выдержал:
— Ты это поешь, потому что в голову пришло или потому что нравится?
— Закрой за собой дверь, Слим, — ответила Ифа. — ПРОЩЕНО А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО…
В доме семьсот тридцать пластинок, и Джимми известно, где они все обитают. Большинство покупал он сам. Двенадцать подарили, а одна уже была в доме, когда они въехали. «Братья по оружию» «Дайр Стрэйтс» — валялась прямо на полу, где Джимми бы ее, блядь, и оставил. А Ифа подобрала.
— Ой, мне она так нравится.
Так и поселилась. Джимми знал, где — вроде как заныкана между блюзом и кислотным джазом. Его подмывало тайком вынести ее из дома и потерять, но он любил Ифу, и жена при нем ни разу эту пластинку не искала. Женаты они были девять лет, и за все время Ифа принесла в дом ровно шесть пластинок — это не считая «Баллад про убийство» Ника Кейва, которые он подарил ей на годовщину.
Но считая саундтрек к «Титанику».
Джимми отказался ставить его в раздел «Звуковые дорожки к фильмам».
— Почему?
— Я назначу ей собственный раздел. — Полное говно.
Она рассмеялась:
— Вот дурилка.
И они трахнулись прямо на кухонном столе под Селин Дион, мчавшую по просторам Атлантики.
И вот Джимми закрыл дверь ванной…
— НЕ ЗАБЫ… ТО…
…и спустился в гостиную. Встал перед теликом.
— Вам кому‑нибудь нравятся «Коррз»?
— Ага!
— Еще чего.
— Кака.
Он зашел на кухню и включил радио. «Легкое ФМ».
— Да еб твою…
Джимми терзал настройку, пока не нашел «Ручные звуки». Так‑то лучше. «Лэмбчоп». «Да здравствует народ». Великолепная музыка, и о ней никто не слыхал. Джимми закрыл кухонную дверь и добавил громкости. За «Лэмбчопом» поставили Сен — Жермена: «Я ХОЧУ, ЧТОБ ВЫ СОБРАЛИСЬ ВМЕСТЕ». И Джимми растянулся на кухонном столе.
Сколько месяцев он уже не бывал на концертах. Месяцев. Раньше‑то ходил все время. Раньше он их устраивал. Рулил бандами — некоторые были просто великими. «Повинности», например. («Ирландской группы лучше так никогда и не записали» — «д'сайд». «Гавно» — «Нортсайдские Новости».) Или «Наглики». («Секс и гитары» — «В Дублине». «Гавно» — «Нортсайдские Новости».) Клевое время, когда суток не хватало, когда сон был тратой времени[1].
А теперь у него дети и спать совсем невозможно. Он вечно просыпается в новой постели. Однажды он даже провел ночь в колыбельке — Махалия, младшенькая, отказалась в ней спать.
— Это не моя удобная постелька. Вот моя удобная постелька, — орала она, показывая на его, блядь, удобную постельку.
Уже перевалило за полночь. Джимми слушал пластинку Маршалла Мэзерза. Тут еще одна беда. Джимми по большей части нравилось такое, куда лепят наклейки о родительском контроле, поэтому приходилось дожидаться, когда уснут дети.
Джимми на цыпочках вошел в спальню.
— ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫ… ТО…
Она его ждала. Девять лет женаты, а до сих пор трахаются. Джимми подлез к ее спине и подумал, что́ она заметит раньше — брюхо или стояк. У него копятся фунты — и он не знает отчего. Никогда не ест, вроде, а пинту пропускал сто лет назад… недель, месяцев. Блядь.
— Как там настоящий Слим Шэйди? — спросила Ифа.
— Неплохо, коза, — ответил Джимми. — Зашибись.
— А чего вздыхаем? Ты как вообще?
— Я зашибись. Просто…
— Уй, — сказала она. — Пинается.
Она взяла Джимми за руку и возложила себе на живот. Он дождался следующего ребенкина пинка. И вдруг как‑то сразу обессилел. Скоро припрутся дети, навалятся грудой сверху. Джимми старался не засыпать. Тыц, еб твою, тыц. Он исчез, потом снова проснулся. Тычется? Ткнулся? Не спать, не спать.
— Думаю собрать группу, — сказал Джимми.
— Ох господи, — вздохнула Ифа.
Глава 2
«Нортсайд — Люкс»
Но что за группу? Вот вопрос.
Хотя на самом деле никакой не вопрос.
— Ты пошутил, да? — сказала Ифа, когда Джимми объявил об этом ночью в постели.
Повисла пауза — такая долгая, что младенец ткнулся в ладонь еще дважды, а Джимми пожалел, что вообще раскрыл свою дурацкую пасть.
— Правда? — спросила Ифа.
Вот в чем вопрос.
— Опять пинается, — сказал Джимми. — Левая нога у него будь здоров, а?
— Правда? — переспросила Ифа.
— Ну, — ответил Джимми. — Нет. Неправда.
— Зачем?
— Ну, — сказал Джимми.
Еще пинок.
— Ты ж понимаешь. Мы с музыкой. Сама знаешь.
— Почему теперь? — спросила Ифа.
— На ум взбрело, — ответил Джимми.
— Дурака не включай, Джимми. Почему теперь?
— Когда ты беременна и все такое?
Еще пинок — на сей раз от матери. Не больно, только Джимми ей не сказал.
— Когда у Стиви Уандера жена ходила с пузом, он записывал «Внутренние видения», — сообщил он.
Ифа ничего не ответила. Не пошевельнулась.
Она любила эту пластинку. Ну, по крайней мере, уверяла его, что любит. Учтите, любить музыку с такой же силой, как Джимми, не способен никто. Однажды он встретил Саймона Ле Бона — во всяком случае, этот чувак сказал, что он Саймон Ле Бон, — в «Кафе — ан — Сен», в городе, много лет назад — и ушам своим не поверил, когда Ле Бон не смог припомнить название их первого альбома. Да и пофиг, потому что Джимми все равно собирался ему сказать, что пластинка — параша.
От Ифы тем временем — ни звука.
Джимми поцеловал ее в плечо и пропел:
— ПРОЩЕНО, А НЕ ЗАБЫТО. ПРОЩЕНО…
— Джимми, — сказала Ифа.
— Чего, коза?
— Иди отсюда.
Он забрался на верхнюю койку в комнате у пацанов. Марвин, старший, залег к брату, Джимми — Второму, на нижнюю, а скоро оба перекочуют на кровать Ифы и Джимми. Так бывало каждую ночь. Стало быть, ничего из ряда вон — он просто немножко рано. Но сегодня все иначе, и Джимми это понимал.
Впервые в жизни она его выгнала.
Джимми прислушался. Ему показалось — она плачет. Поди разбери.
Он вообще ничего не слышал. Утром скажет, что пошутил. Вот принесет чаю и скажет. А что, похоже на правду. Не очень‑то и хотелось по новой.
Депрессия случалась у него единственный раз — и длилась пару недель после того, как распались «Повинности». Много лет назад, он еще и с Ифой не познакомился, но саднит до сих пор. Вот он прикидывает первый контракт на пластинку с «Идиёт Рекордз» — и вот они уже лопнули. Бах — и нету, повсюду кровища, ошметки амбиций по всей лавке, ни группы больше, ни пластинки. После он носа наружу много недель не казал, не разговаривал ни с кем, ничего не слушал — особенно соул. У «Нагликов» распад случился не так болезненно. Вокалист Мика Уоллес на полтора года сел в «Маунтджой» за то, что раздел дядюшкин «форд — капри».
— Маманя башку ему откусила, что сдал меня, — говорил Мика. — Да он‑то при чем? Он же не знал, что это я машину раздел.
— А зачем раздел?
— Я ж не знал, что она его, — ответил Мика. — Откуда я знал, что он тачку, блядь, купил? Прости, что с бандой так, а вот.
— Мы тебя подождем, — сказал Джимми.
— Только, нахуй, попробуйте не, — ответил Мика.
Но когда Мика откинулся — а просидел он все полтора года, первый человек в истории, что оттрубил срок от звонка до звонка, — у Джимми до свадьбы оставалось три недели, а «Наглики» даже из памяти стерлись.
Потом были «Нортсайд — Люкс», мальчуковая группа Джимми. За много лет до того, как шустряк Луис Уолш изобрел «Бойзоун», Джимми пришло в голову собрать вместе пяток смазливых парнишек и натаскать их на звезд. Прослушивания он устраивал у себя в новом доме, чтоб кандидатов отбирала Ифа. Но к концу пятого вечера, после того как у них в кухне — без холодильника, без плиты — побывали сто семьдесят три молодых человека, Джимми пришлось‑таки сделать вывод, что на всем севере Дублина даже одного пристойного на вид парняги не найдется, не говоря уже о пятерке.
— Господь с ними, — сказал он тогда.
Ифа все записывала.
— Девяносто два, — сообщила она, — пели «Я слишком сексапил».
