Иван Щеголихин - Снега метельные
Однако почему она сказала вскользь, что он старше ее лет на десять-двенадцать. Для чего она эту разницу отметила?
— Постой, постой, пошевели извилинами,— проговорил он себе и замедлил шаг, готовый снять шапку, остудить голову и поразмыслить. Лучше поздно, чем никогда.
А поразмыслив, прийти к выводу, что весь вечер она относилась к нему, как к старшему, как школьники относятся к учителю. Прежде всего, она не особенно смутилась при его появлении: смело положила руку на его рукав и, кажется, тут же у порога напомнила ему о разнице в возрасте, чтобы он, боже упаси, не вздумал за ней ухаживать. Значит, ты, Николаев, хлюст, если девушке понадобилась такая мера предосторожности. Затем последовало самое убийственное: без всякого стеснения она сказала, что мечтает стать матерью, сказала так, как говорят только старшим, отцу или матери, или, к примеру, бабушке. Вот такие дела. А он-то замок вздумал срывать, голова садовая!..
Николаев сердито пнул ногой дверь, в комнате распахнул форточку, сбросил пальто, пиджак, стянул галстук.
«Чёрт побери, да неужели я такой солидный, степенный, архисерьезный?!» Может быть, вся беда в том, что он слишком скован сознанием своей значимости? Не своей, вернее, а должностной. Какая все же она непосредственная, по-детски откровенная, открытая. Неужели все это только потому, что у них такая большая разница в возрасте? В простосердечии своем даже не подумала, что могут сказать в поселке: пошла на квартиру к одинокому мужчине.
Впрочем, к одинокому мужчине нельзя, предосудительно, а к секретарю райкома можно, какой он мужчина. Хотя и одинокий...
А может быть, зря он о ней всякую чепуху выдумывает. Просто она такая по натуре своей, непосредственная. Она не скрывала своей радости, ей хотелось бродить с ним хоть до рассвета. Тоже ведь одинокая, в сущности.
На глаза попалось письмо Сони Соколовой. Это она его растревожила своим признанием, словами о личной жизни. Что ей ответить?..
Женя, войдя в дом, задержалась в кромешно темных сенях. Она ничего не запомнила из сегодняшней встречи, ни слов, ни жестов, осталось только общее чувство радости, даже восторга. Ей хотелось добра и счастья себе, другим, всем на свете! Она закрыла глаза и в непроглядной тьме представила свое лицо с улыбкой и увидела будущее, неизвестное и огромное, как звездный космос.
К утру поземка усилилась, зашевелились сугробы, меняя свои очертания. Женя проснулась в сумерках, глянула на часы и ахнула: уже половина девятого! За окном синел полумрак и было удивительно тихо. Женя подбежала к занавеске, откинула ее — окно до самого верха было закрыто сугробом. Отточенный ветром край его на вершок не доставал до шиферной кровли.
29Третьи сутки мела непроглядная вьюга. Начались декабрьские метели, а будут еще и февральские... Опустели степные дороги. По Тобольскому тракту густо неслась поземка, заполняя неровности белыми клиньями, убегая за обочину, навевая сугробы. Не летали самолеты, молчали тракторы, до поры бездействовали снегоочистители. Шагнув за порог, люди тонули в снежной коловерти. Казалось, не просто снег и ветер, а колючие тугие сугробы обрушиваются на человека со всех сторон, бледная морозная мгла колышется спереди, сзади, сбоку...
И тут же вместе с бураном — предостережения и примеры.
Рассказывали, будто в «Изобильном» едва не замерзла повариха. Вышла из столовой за продуктами, добралась до кладовой, а обратно уже не вернулась. Пошли ее искать, обвязавшись веревкой, как альпинисты, и нашли в стороне от поселка, обессиленную, перепуганную досмерти, с обмороженными руками. В такую погоду не мудрено заблудиться и возле своего дома, собственной варежки не видно на вытянутой руке.
В другом совхозе парень на тракторе расчищал снег и не заметил, как снес угол своего дома. Где-то застрял вагончик с людьми, и вертолет ждал погоды, чтобы отправиться на розыски и сбросить им хлеба и дров.
Замерла жизнь в Камышном, стали машины, и только дизельная электростанция не выключалась – в домах заметало окна, и люди днем сидели при лампочке.
На четвертый день в поселке стало известно, метель захватила в кольцо бригадный стан неподалеку от Камышного. Оторванные от мира 120 человек сбились в тесных землянках. У них была кухня — вмазанный в глину котел, были дрова и уголь, но не было продуктов, их едва хватило на первые два дня. На третий съели всё, что собрали из личных запасов —ломоть сала, краюху хлеба, пачку сахара, консервы. Но брюхо злодей, старого добра не помнит. Стали варить пшеницу и ели ее из кружек, из солдатских котелков и прямо из котла. Утешали себя байками и анекдотами. На четвертый день снова варили пшеницу, проклинали погоду и ждали примет ее улучшения.
Их было сто двадцать душ, и никто всерьез не думал о гибели, хотя уже появились больные, несколько человек мучились животами. Они терпеливо ждали спасения, верили, про них помнят и придут на помощь любой ценой. Тем не менее, жевать пшеницу и томиться в землянках с промерзшими стенами было не сладко.
В Камышном на автобазе борт к борту стояли бесполезные сейчас машины. Шофера, слесари, ремонтники сидели в тихом гараже у костра и курили, когда вошел Николаев с двумя парнями из райкома комсомола. Они сняли шапки, выбили снег о колено, шапками отряхнули валенки. Возле костра, не спеша, расступились, примолкли. Пахло гарью, жженой резиной и дустом.
— Товарищи, на втором стане сидят наши рабочие, сто двадцать человек,— сказал Николаев —У них нет продуктов, нечего курить, появились больные.
Эти трое, Николаев с двумя комсомольцами, совершили в сущности подвиг — прошли от поселка до автобазы. Почти километр в пургу. Они обошлись без посыльных, явились лично, чтобы показать, насколько важна задача.
— Там нелегко,— негромко продолжал Николаев.— Хотим с вами посоветоваться, товарищи, как оказать помощь второму стану.
...Может быть, потом, спустя годы, когда жизнь на целине устроится, секретарь райкома не будет принимать личного участия в подобном деле, найдут другой, может быть, даже более оперативный способ убеждения и связи. Но сейчас, когда целинная жизнь только налаживалась, всем и каждому приходилось в любом важном деле принимать участие лично...
Шофера пока молчали. Николаев не приказывал, не доказывал, не взывал к совести. Они молчали из чувства собственного достоинства.
— Газик райпотребсоюза пробивался целые сутки,— сказал комсомольский секретарь белорус Гулькевич.— Не мог пробиться. Шофер передал по рации из совхоза имени Горького, что застрял, заблудился.
— Надо было ДТ-54 послать,— сказал один из шоферов.
— На газике только па охоту ездить, зайцев гонять,— отозвался другой.— При ясной погоде.
— Мы не можем оставить в беде наших товарищей,— продолжал Николаев.— Надо пробиться к ним и как можно скорее. Давайте вместе прикинем, кому из самых смелых и надежных ребят мы поручим этот ответственный рейс.
— А чего тут прикидывать,— слегка вызывающе проговорил Сергей Хлынов.— Лично я не прочь размяться. Думаю, братва со мной по мелочам торговаться не станет.
— Спасение людей — не мелочь,— холодно осадил его Николаев.
— Я это так, к слову,— хмуро оправдался Хлынов.— Короче, я готов поехать.
Он шагнул вперед. Вслед за ним, как привязанный, шагнул и Курман Ахметов.
— Вдвоем поедем. Для страховки.
Курман с лета перебрался в Камышный вместе с Оксаной и уже тремя детьми, тремя всадниками. Именно из-за них они сюда и переехали. Тот памятный день — первые роды Оксаны — оставил глубокий след в сердце Курмана, и он все ждал случая, чтобы перевезти семью поближе к хорошим медикам. Так будет всем спокойнее — и Курману, и Оксане, и самим медикам.
— Медлить нельзя, товарищи, дорога каждая минута. Кто может поехать немедленно?— спросил Николаев, будто не слыша ни Хлынова, ни Курмана.
— Да и я могу, только тулупчик дайте!— послышался голос.
За ним другие:
— Тулупчик без возврата...
— И полбанки.
— Для компресса...
— Но мы же первые вызвались,— повысил голос Сергей.— А-а, не доверя-яете,— злорадно протянул он, догадываясь.— А штрафных, между прочим, посылали на передовую, да еще в самое пекло.
— Штрафных посылали,— негромко повторил его слова Николаев, пристально глядя на Хлынова, видимо, колеблясь.
— Значит, договорились!— Сергей притворно сладостно потянулся над костром, даже зевнул слегка.— Едем, Курман. Только трактор давайте, Юрий Иванович, вернее будет.
Не прошло и часа, как друзья на тракторе ДТ-54 с прицепом подъехали к складу райпотребсоюза. Они легко выпросили пол-литра водки на дорогу — оттирать конечности на случай обморожения, тут же хватили по глотку-другому, нагрузили в прицеп мешки с продуктами, укутали их брезентом и затянули веревками.