Иван Щеголихин - Снега метельные
Обзор книги Иван Щеголихин - Снега метельные
СНЕГА МЕТЕЛЬНЫЕ
Известный читателям роман «Снега метельные» посвящен героическому прошлому целины, сложным судьбам целинников Кустанайщины. События того времени стали уже историей, но интересная, насыщенная драматизмом жизнь на целине тех лет не может оставить нас равнодушными и сегодня.
Отличительные особенности произведений И. Щеголихина — динамичный сюжет, напряженность и драматизм повествования, острота постановки морально-этических проблем. Жизнь в произведениях писателя предстает во всем многообразии и сложности.
Памяти Федора Ивановича Панферова
1
Женя спала на току, зарыв ноги в пшеницу, и проснулась от холода. Сизое низкое небо просвечивало у края степи реденькой желтизной. Доносился ровный говор комбайна, уборка шла всю ночь. Дремотно пропел зарю далекий петух.
«Как он попал сюда?»—сонно подумала Женя..
Рядом темнело на зерне примятое крыло плащ-палатки, на ней с вечера укладывалась спать Ирина Михайловна. Сейчас она куда-то исчезла. Ежась от холода, Женя потянула на себя плащ-палатку в сладкой надежде согреться и вздремнуть еще часок-другой. Неподалеку, за веялкой, которая уже начала краснеть в свете зари, послышался тихий смех. Наверное, кто-то еще ночевал на току кроме них. Женя услышала приглушенный мужской голос, ласковый, хотя и не разобрать слов, затем послышался насмешливый голос Ирины Михайловны:
— Ехал к Фоме, а заехал к куме...— и опять едва слышный смех.
Женя нагребла на ноги побольше зерна, укрылась плащ-палаткой и легла, ощущая во всем теле томительную сонливость.
Разбудил ее, теперь уже окончательно, лязг самосвала. Темный, торчмя поднятый кузов закрывал солнце, задний борт, выпустив тяжелую, как вода, пшеницу, покачивался па весу и железно громыхал. Кузов медленно опустился, солнце брызнуло в лицо Жене, и она счастливо зажмурилась от тепла и света. Пахло волглой пшеницей и теплым бензином.
— Э-гей, медицина! С добрым утром, Риголет-та!— прокричал-пропел незнакомый шофер в майке с мазутными пятнами.
_ Доброе утро,— ответила Женя с улыбкой и по-детски отмахнулась ладошками, дескать, хватит, парень, больше ничего не говори.
Машина ушла, за ней подошла другая, потом третья... Пронизанная солнцем желтая пыль повисла над током.
Теперь Ирина Михайловна спала на прежнем месте, возле Жени, подстелив под голову красную шелковую косынку. Как будто никуда и не уходила, как легла с вечера, так и спит. Ее румяное лицо было спокойно, губы разомкнулись, обнажив белую полоску зубов.
Женя любовалась своей старшей подругой. Какие у нее густые каштановые брови, и она совсем не думает их выщипывать, потому что знает, ей так больше идет; какие роскошные ресницы, с такими ресницами Женя вообще бы не поднимала глаз, чтобы они были виднее, и какие буйные волосы с рыжим отливом, под цвет пшеницы... Женя отвела взгляд, опасаясь, что Ирина Михайловна проснется и они встретятся глазами. Жене этого не хотелось сейчас, не хотелось оказаться застигнутой врасплох, хотя она в сущности ничего такого особенного и не делает, просто смотрит, но тем не менее...
Что было ночью, она не знает, но на заре Ирина Михайловна уходила, это точно, и она, Женя, продрогнув, натянула на себя плащ-палатку и спала, как последняя эгоистка. Ирине Михайловне пришлось лечь прямо на пшеницу. Она деликатная, не стала будить Женю.
Не стала будить, возможно, по другим соображениям. Допустим, чтобы не выдать себя.
Вполне возможно, ночью что-то произошло. Что-то такое-этакое. Какая-то туманная встреча, голоса, какие-то особенные интонации. Ночью, спросонья, все кажется таинственным и значительным. Но мало ли что может показаться ночью, в темноте. Свет разума должен развеивать мрак сомнений. Никакие такие встречи никак не вяжутся с милым обликом Ирины Михайловны. Она не просто красивая, она добрая, умная, а главное, она любимая — Леонид Петрович в ней души не чает. У них сын, маленький Сашка. Ирину Михайловну любят не только дома, но и в больнице, в поселке. Она на самом деле голубка, как называет ее Леонид Петрович потихоньку, таясь от других, но постоянно, неизменно нежно, Женя видит. Она вообще очень чутка ко всему, что происходит в семье Грачевых. И если Леонида Петровича она не всегда понимает, он замкнутый по натуре, то Ирина Михайловна всегда открыта, для Жени во всяком случае, глядя на нее, не вспомнишь пресловутое «чужая душа потемки».
И все-таки что-то такое-этакое сегодня произошло, Женя смутно это ощущает. Можно считать, примерещилось со сна, пригрезилось, но из головы не выходит. Лучше бы ей не просыпаться тогда. Но ведь не нарочно же она проснулась, а от холода. И от говора тоже, от их голосов. А теперь вот придется лицемерить, притворяться естественной, а Женя не может, не хочет, она быстро устает играть роль. Да и нехорошо фальшивить. Ей хочется всегда и во всем быть естественной, в самых сложных положениях оставаться прямой и честной. Говорят, это трудно, но что поделаешь,— надо. У нее в самом разгаре сейчас процесс самовоспитания.
Женя вытряхнула пшеничные зерна из складок платья, повязала на голову марлевую косынку, приспособила спереди картонный козырек от солнца и открыла походную аптечку.
— Ты что так рано вскочила, Женечка?—услышала она хрипловатый со сна голос Ирины Михайловны. — Л я бы спала да спала еще, совсем не выспалась,— продолжала она, зевая и потягиваясь.
«Еще бы!»— отметила про себя Женя.
— Как у нас с вакциной, Женечка, хватит на сегодня?— продолжала Ирина Михайловна уже обычным своим, певучим и беспечальным голосом.
— Вакцина есть, Ирина Михайловна.— Голос Жени звучал, как всегда, отзывчиво, словно существовал отдельно от ее подозрений. Услышав свой голос, Женя насупилась, он ей показался притворным.
— Скорее бы домой, по Сашке соскучила-ась!— протянула Ирина Михайловна.— С кем он там весь день, Леня-то из больницы не выходит.
Не расчесывая волосы, она скрутила их на затылке в толстый пучок, быстрыми легкими взмахами стряхнула с себя зерно и встала. Женя отвернулась.
Но зачем ей, спрашивается, отворачиваться, почему ей должно быть неловко, разве она в чем-то провинилась?
Женя медленно повернулась к Ирине Михайловне и открыто, смело, в полном соответствии с нравственной, как ей думалось, нормой глянула ей в глаза.
–– Что с тобой, Женечка, на кого ты похожа? Господи, настоящий Бармалей!— Ирина рассмеялась от всей души, не пряча от Жени своих ясных глаз.
И девушка не выдержала и через мгновение тоже улыбнулась в ответ. Все-таки очень трудно подозревать дурное в человеке, которого любишь!
Облегченно посмеиваясь, Женя рассказала свой сон: будто Ирина Михайловна сбежала от нее на рассвете и с кем-то говорила и смеялась вон за той веялкой.
— С кем же?— весело поинтересовалась Ирина Михайловна.
–– Извините, пожалуйста, глупый сон,— смутилась Женя.
— А может быть, это был сам чёрт, Женечка, а? Внимание: черти на целине!
Ирина Михайловна ласково потрепала Женю по щеке, потом неожиданно сильно прижала ее голову к своей груди.
— Ребенок, какой ты еще ребенок! Завидую тебе, воробышек!— она перестала смеяться и вздохнула.— Ну, что ж, поедем в поле?
— Поехали!—звонко согласилась Женя. Снова посветлела, похорошела жизнь. — Поехали, по-е-ха-ли!— пропела девушка и, завидя на дороге машину, подхватила сумку и побежала навстречу.
Приближался открытый газик. Женя вышла на середину дороги и подняла сумку с красным крестом. Газик остановился. За рулем сидел молодой человек лет тридцати в яркой рубашке в белую и красную клетку.
— Выходите из машины!— скомандовала Женя.
–– Ох, как грозно!— молодой человек усмехнулся, откинул дверцу и легко спрыгнул на землю. Он оказался довольно высоким, русым и оливково загорелым.
Усвоившая на полевой работе командирский тон, Женя невольно придержала язык: незнакомец совсем не походил на шоферов с их лениво-самоуверенными движениями.
— Дайте, пожалуйста, руку, я вам сделаю прививку.
— Против чего?
— Против туляремии и бруцеллеза.
— Вы уверены, что мне не делали прививок?
— Уверена. Я помню всех, кому мы делали.
Женя с трудом, но все еще сохраняла наступательный тон. Когда работаешь на прививках, нужна решительность, прежде всего.
— Неужто вы всех помните?— продолжал молодой человек, слегка усмехаясь.
— Вас я вижу впервые, это уж точно. А вообще, что вы торгуетесь, как на базаре? Это же комариный укус, господи!— сказала Женя тоном Ирины Михайловны, сама того не желая.
— Действительно. Какую вам руку?
— Обе. Бруцеллез на правую, туляремию на левую.
