KnigaRead.com/

Николай Верзаков - Таволга

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Николай Верзаков, "Таволга" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Они идут по заброшенной дороге, густо заросшей мятликом. Тепло. Пахнет смолой, валерианой, цикорием. Тишина такая, что пушинки висят неподвижно. Вьется облачко мошкары. А по бокам дороги, на обомшелых валунах, под которыми бьют холодные ключи, рассыпаны белые бусы брусники. У пней, на пригорках, алеет земляника. Зойка быстро набирает горсть, догоняет Костю и прилаживается к его широкому шагу. И чуть не наступает на маслят: топорщатся из-под палой хвои. Зойка останавливается, выковыривает их, торопливо очищает липкие шляпки.

— Не отставай! — кричит Костя.

— Ау! — Она бежит, стараясь не глядеть по сторонам, но прихватывает глазом бронзовую шляпку боровика. — Стой, Костя! — разламывает крепкую ножку, нюхает, дает понюхать Косте: — Дух-то какой!

Иногда лес расступается, пестрит разнотравьем некошеных полян. Среди зверобоя, ромашки и клевера голубеют колокольчики, тянут короны к свету конопатые лилии. Как на параде, в шапке с малиновым верхом, стоит татарник — далеко виден.

Дорога ведет под гору. Ухо улавливает неровный шум. Напахивает сыростью — и вот река. Костя сбрасывает рюкзак, поводит уставшими плечами:

— Хорошо!

— Хорошо, — соглашается Зойка.

Они набирают дров, оставшихся на берегу от паводка, высушенных ветром и выбеленных солнцем. Потом Костя разводит костер и разматывает леску.

— Я скоро, — и скрывается в кустах.

Зойка на камне, покрытом зелеными водорослями, чистит грибы. Вода в речке студеная, на дне видны камешки. На отмели струей заворачивает лист купальницы с белой изнанкой. На него старается сесть стрекоза и не может. Ветку ивы клонит течением, и она хлопает по воде.

Хрустнул сучок. Зойка вскинула глаза, увидела рогатую морду. Уронила нож и от страха зажмурилась. Открыла глаза — никого нет. Прислушалась — тихо. «Поблазнило», — подумала Зойка, вылавливая из речки нож.

— Гляди, какого поддел! — Из кустов вышел Костя, кинул в траву бьющегося хариуса. — Уху заварим, какой тебе и не снилось.

— А тут рогатый кто-то подошел и смотрит. — Зойка сдувает с носа комара.

— Сохатый пить приходил.

В костре потрескивает. Костя снимает котелок, достает хлеб и консервы, сырки, пучок зеленого лука и бутылку.

— А это зачем?

— Не бойся, не водка. — Он повертывает бутылку этикеткой и думает: «Вот, пожалуйста, Зойка уже покушается на свободу, а я должен давать объяснения».


После ужина Зойка присела на корточки у костра, прибирая остатки еды, а он отправился на берег.

Надвигалась ночь. Шумела речка на перекате. Шепталась куга, как шепчутся люди, когда у них есть тайное. Трепетно мелькала летучая мышь. Какая-то птица пела: «Спи-и-и, спи-и-и».

Подошла Зойка, села рядом, прижалась плечом:

— Вот все говорят: счастье да счастье, а какое оно?

— То-то что говорят, и всяк по-своему. А что о нем говорить?

— Хочется же счастья.

— Хорошо тебе сейчас?

— Не знаю. — Она зябко поежилась.

— Если хорошо, так это и есть счастье.

И снова подкатила волна томительного ожидания, и близость Зойки опять, как тогда в темных сенцах, стала желанной. Он перехватил ее дыхание долгим поцелуем. Она не ответила, но и не противилась, а только спросила:

— А дальше что?

— Дальше-то? Что дальше? Ничего… — И он опять поцеловал ее, но уже не по желанию, а потому, что не знал, что ей ответить.

— Обязательно, что ли, это? — спросила она и показалась ему покорной и слабой.

Он представил себе на миг, что все может кончиться сейчас, здесь, на берегу, под крик глупой птицы, нелепо. И Зойка, может быть, станет ему неприятной, как это было у него однажды с другой женщиной. И что тогда они уже не смогут просто вести себя, будут друг другу чем-то обязаны. И ему вдруг стало неловко от этой мысли и стыдно чего-то. Он наклонился, загреб пригоршней воды, плеснул в лицо и сказал:

— Конечно, не обязательно. — Встал и пошел к берегу.

Вышла луна. Стрекотали кузнечики. В болоте за рекой скрипел коростель. Слышался еще какой-то гортанный звук, что-то сипело, посвистывало, чавкало. А птица все кричала: «Спи-и-и, спи-и-и». Он всмотрелся и увидел ее. Она была величиной с дрозда, сидела на макушке ели, вытянув шею, и пела. Первобытная тоска слышалась в этой песне.

Костя нагнул ломкий стебель таволги, с ее шапки брызнули росинки, сверкая холодным светом. Обломил стебель: аромат горьковатый, нежный. И вспомнил он, что в армии, а потом на Севере, в тайге и в Казахстане ему не хватало именно этого запаха, напоминающего родное и близкое, а что — пока вспомнить не мог. Он наломал букет и понес его Зойке.

Костер угасал. На искристую траву падала ажурная тень ветвей. Костя подбросил охапку сучьев. Огонь оживился, облизывая сушняк. Ярко вспыхнула еловая ветка, раздвигая сумрак и высоко подбрасывая искры.

— Этот запах напоминает мне детство. — Зойка утопила лицо в мокрой таволге. — Помню яркое утро и мокрый, желтый от лютиков луг. Мы с мамой куда-то идем.

— Рассказывай, — он сел рядом.

— Это другая мама, родная. Она умерла… давно уже, — тихо сказала Зойка. — Идем мы с ней. Я устала и прошусь на руки. А мама показывает: «Вон, видишь белый цветок? Дойдем до него и отдохнем. Но за этим цветком, впереди, оказывался еще цветок, потом еще и еще… Ничего я не помню больше — ни откуда вышли, ни куда и зачем шли. Только залитый солнцем луг, желтый от лютиков, белый цвет и этот запах. И теперь бывает… когда думаешь, что счастье-то — вот оно, и хочется остановиться, я слышу мамин голос: «Подожди, видишь вон там, впереди, белый цветок?»

Косте вдруг показалось, что он давно знает Зойку, с самого детства, и что здесь, на берегу, они сидят тоже очень давно. И никого вокруг нет, костер только да луна, да белый призрачный блеск берез, да их двое. Да под рукой его, как метроном, стучит Зойкино сердце.

— Ты виновата, — сказал он.

— В чем?

— В том, что я не уехал, не ушел с завода, не провалился в тартарары. В том, что я здесь, и, наверное, в том, что не могу без тебя.

И качнулись звезды, и повалились темные пики елей.

Небо светлело. Восток опоясала неяркая полоска зари. Ночная птица устало тянула: «Спи-и-и, спи-и-и»… Над речкой садился туман.

Первое, что почувствовал он после пробуждения, было ощущение тишины, нежности, восторга и едва уловимого беспокойства. Он рад был, что мысли, тревожившие его ночью, не оправдались. Он любил ее, как никогда и никого еще не любил. И будущее теперь представлялось ему долгой дорогой, по которой они идут вдвоем. Они идут, а за каждым поворотом открывается неожиданный вид. «Давай отдохнем», — просит Зойка. А он смеется: «Вон, видишь впереди белый цветок?»

Голова его лежала на Зойкиной руке. Ветерок покачивал травы. Высокие, вершины елей скрадывали бездну неба.

— Моя, — прошептал он.

— А вот возьму и сбегу, — улыбалась Зойка.

— Ах, ты подслушиваешь? — Он подхватил ее на руки и закружил. — Хочешь, закину на солнышко?

— А жить-то как без меня будешь?

Потом они поплескались в речке, собрались и пошли в горы по едва заметной тропе, ведущей через мочажины, завалы валежника и каменные россыпи. А когда забрались на самый верх, глазам открылась удивительная панорама. Горы, сколько ни гляди вокруг, горы да леса. Редко где осколком сверкнет прудок, либо речка на перекате. Камень, на котором они стояли, гол, даже лишайник не рос на нем. От высоты захватывало дух. А внизу россыпи, трава, ниже кустарник, мелкая сосна и лиственница, с исковерканными ветром вершинами, потом пихтач в бородатом лишайнике, еще ниже густая, трудно проходимая щетина леса. В самом низу, в поймах речек — буйное чернолесье. Ветер свеж, воздух ослепительно прозрачен. В стороне царственно парит птица.

— Смотри, — Костя передал бинокль. — Видишь? Орел!

Здесь, на высоте, Костя по-особенному ощутил строгое величие гор. Немые камни мудро смотрят на бег веков. Тишина и покой. Только ветер звенит в ушах да треплет волосы.

А внизу люди построили заводы, города, возделали пашни. Там жили великие мастера, там ломались в схватках клинки и лилась кровь, там люди трудились и трудятся из века в век. Там любили и продолжают любить.

В голове рождались хорошие мысли и неслись над мелкими заботами, не касаясь их.

Костя думал о жизни, о заводе, о людях, и они казались ему сейчас сильными и красивыми.

И сам себе он казался сильным, красивым и добрым.

Орел пологой спиралью спустился на неприступную вершину гребня, вытянул лапы, сел, сложил крылья и слился с камнем.

— Жизнь, как картины Врубеля, нельзя рассматривать очень близко, иначе увидишь лишь бугорки да полоски. Надо отойти, поднять себя, чтобы увидеть дальше; так подняться, чтоб выше уж и нельзя было. — Костя смущенно посмотрел в глаза Зойке: не слишком ли путано он говорит. Но она слушала внимательно, и он был ей благодарен за это, и ему хотелось говорить еще и еще умными словами о самом хорошем, что есть на свете.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*