Наталья Парыгина - Вдова
— В райком партии зачем-то вызывают. Хомутов сказал — звонили, велели зайти. Два, говорит, дела справишь: и хлеб сдашь, и в райком сходишь.
— А зачем — не сказал?
— Не сказал. То ли не захотел сказать, то ли сам не знает.
Красный обоз с хлебом для государства отправился из Леоновки чуть свет. Десять лошадей с розвальнями, груженными зерном, в струнку стояли друг за другом. На каждых розвальнях сбоку был укреплен флаг, а дуги обвиты красными лентами, как на свадьбе. У переднего вороного коня ленты и в гриву были вплетены.
Даша вышла проводить Василия. Полдеревни, если не больше, сошлось у правления провожать обоз. Хомутов стоял на крыльце в кавалерийском полушубке, который сохранился у него еще с гражданской войны, в сдвинутой на затылок старой шапке.
— Готовы? — спросил зычным голосом.
— Все на месте, — сказал Василий. — Можно ехать.
От передних саней, где он стоял, держа в руках вожжи, поглядел на Дашу. Она кивнула ему. Василий сел на мешки, тронул вожжи. Полозья заскрипели. Одна лошадь в середине обоза куражилась, не хотела идти. Возница огрел ее кнутом. Не помогло. Соскочив с саней, парень потянул за повод. Капризница поняла, что придется покориться, скорым шагом нагнала оторвавшийся авангард обоза.
Даше без Василия сделалось тоскливо. То год жила — ничего, а теперь два дня не знала, как скоротать. Чтоб скорей время шло, старалась заняться делом. Пол вымыла. Печку побелила. Взялась вязать Василию шерстяные носки. Вечером Матвеевна наладилась было корову доить, Даша потянула у ней из рук подойник.
— Дай, Матвеевна, я подою.
Корова у Матвеевны была старая и смирная. Даша сидела, прислонившись лбом к выпуклому, жесткому коровьему боку, проворно двигала пальцами. Молочные струйки с чистым звоном цвиркали о ведро.
«Вот ведь как душа с душой смыкается, — думала Даша, — и день без Васи нерадостен, и ночь немила».
Ей пришлось провести без Василия не одну, а две ночи. Вторую Даша почти не спала, прислушивалась, не заскрипит ли снег под ногами Василия. Не скрипел снег. Только Матвеевна переливчато храпела на печи.
Перед утром Даша заснула. И не слыхала, как вошел Василий. Проснулась, когда сел на кровать у нее в ногах. В избу пробивался слабый свет, окошки казались сиреневыми.
— Приехал! — обрадовалась Даша.
Василий сидел одетый, в шарфе, в шапке, только полушубок тут же, у кровати, сбросил на пол.
— Что ж не раздеваешься? — спросила Даша. — Намерзся небось?
— Намерзся, — хрипло сказал Василий.
— Да ты никак простудился? — встревожилась Даша.
— Нет. На стройку меня направляют, Даша.
Она растерянно села на постели.
— Кто направляет, Вася? На какую стройку?
— Три на выбор назвали. Я попросился на твою. В Серебровск.
— А дом? Ведь малость не достроили дом. Откажись, Вася! И деньги у нас на корову собраны...
Василий сжал Дашину руку в большой холодной ладони.
— Не могу я отказаться, Даша. Партия меня посылает...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СЕМЬЯ
1
Поднимались заводские корпуса, иные уже стояли под крышей, тянулись под землей и над землей стальные артерии таинственной волшебницы-химии, и вызревала в сердцах строителей гордость за свершенный подвиг — гордость созидателей, от которой прибавляется силы и смелости. А сила была им нужна, чтоб достроить эту махину. И смелость нужна была — чтоб войти в просторные корпуса и встать хозяевами у невиданных аппаратов и приборов.
Зима выдалась лютая. Пронизывающий злой ветер носился над Серебровском, яростно щипал красные щеки строителей, пробирался сквозь рукавицы, до бесчувствия леденил пальцы. В белой изморози лежали железные балки и трубы, и каменщики маялись с раствором: замерзал в корыте.
На площадке горели костры. В столовке непрестанно бурлил кипяток в двух огромных медных самоварах. Но не огонь, не кипяток, не одежда спасали строителей. Привычка спасала. К тяжкой работе привыкли. К пшенной каше да хамсе. К осенним дождям. К зимним морозам.
Бригаде Доры Медведевой повезло: работали под крышей. В цехах начался монтаж оборудования, девчат раскрепили в помощь слесарям. Слесари разбирали новые компрессоры. Даша мыла в керосине валики и шестеренки и всякие иные части машин, которым и названия не знала. Работа против прежней, когда копала землю да носила кирпичи, не тяжелая. Только от запаха керосина первое время болела голова. Потом — ничего, притерпелась.
На временной электростанции сипло прогудел гудок, возвещая конец работы. Слесари оживились, заторопили своих помощниц:
— Кончай, девчата! Шабаш... Пускай завод без нас поскучает.
Завод... Все чаще теперь звучало это слово. И отступало перед ним такое знакомое, привычное, накрепко связанное с судьбой тысяч рабочих: стройка. Стройка умирала, в муках рождая завод.
Строители и монтажники со всех сторон просторного заводского двора спешили к проходной. «Неужто Василий опять останется на сверхурочную?» — с досадой подумала Даша.
На развилке дорог она отделилась от общего людского потока, направилась к электростанции. Здание ТЭЦ в сумерках казалось многоглазым великаном, раскинувшим в стороны мощные руки: с одной стороны электростанции тянулась к распределительному щиту перекидная галерея, а с другой — стремительно взбегал вверх коридор углеподачи. Четыре трубы высоко врезались в вечернее небо.
Отворив дверь электростанции, Даша остановилась в недоумении: под потолком горели огни и на полу — огни. Пар обволакивал людей и машины белыми клубами, словно в бане. Только не теплый — морозный пар. Было тут ненамного теплее, чем на улице.
Приглядевшись, Даша поняла, что за огни на полу: жаровни с горящими углями стояли под трубами. Видно, перемерзала в трубах вода. Механик первый заметил Дашу, крикнул в облачную муть:
— Василий, жена соскучилась!
Василий вынырнул откуда-то сбоку.
— Авария у нас, — озабоченно и торопливо объяснил он. — На временной электростанции малый дизель отказал. Боимся — трубы разморозит. Жаровнями греем — не помогает, сейчас факелами будем пробовать.
— Хоть поесть приходи.
— Некогда, Даша. Нам талоны принесли дополнительные, в столовку сходим по очереди, как маленько с аварией совладаем...
— К ночи-то управляйся, — попросила Даша, отворяя дверь.
Сказал ли что в ответ Василий — она не расслышала. Где-то на электростанции громко, с присвистом зашипел пар. И что ж за адская работа — ни сроку, ни отдыха. Сам напросился в слесари. Как мечтал о машинах, так к машинам и прибила его судьба. Трактором грезил. А довелось электростанцию монтировать. В будни гаечным ключом орудует. В воскресенье над слесарным учебником мается...
Даша не сетовала. Она довольна была, что Василию нравится работа. Только больно уж неровно поделила Василия жизнь между работой и женой. Одни ночи оставались на семейную радость, да и от ночей оба краешка откромсал завод.
Вечер уж до чернильной сини затемнил небо. Бараки стояли рядами по обе стороны дороги, кое-где тускло светились окошки, из труб тянули дымы.
Вот и семейный барак. Из темного коридора пахнуло подгорелой картошкой, детскими пеленками, керосиновыми лампами и застарелой сыростью. Даша ощупью отыскала свою дверь, достала ключ.
Комнатка у Даши с Василием была невелика, но так как всей мебели у них — кровать, стол да три табуретки, то и малая комната казалась просторной. Полка с посудой прибита к стене, сундучок прячется под кроватью. Одежда висит за занавеской. Печка с врезанной в нее плитой примостилась у двери.
Вспомнила Даша избу, что строил Василий. Своя изба! Просторная. Теплая. Окна на три стороны. Русская печь. Летом огород бы засадили. Птицу развели. Корову б купили. Колхоз личному хозяйству не противник. Да не успели завести хозяйство. Избу недостроенную продали. Партия приказала Василию ехать достраивать завод.
Вздохнув о своей избе, в которой не довелось пожить, Даша принялась щепать лучину. Комната настыла — пар шел изо рта. Стекла доверху затянуло льдом. Какой-то мудрец придумал для экономии бараки строить без фундаментов, и оттого по стенам в теплое время паучьими пятнами расползалась сырость, а зимой намерзал иней. Придешь с холода — и согреться негде.
Но едва разгорелись в печи дрова, как Даша повеселела. Пока варилась похлебка, вымыла с голиком некрашеный пол. Покончив с уборкой, пережарила лук с салом, заправила суп. Две тарелки поставила на стол, поджидала, не подойдет ли Василий... Может, вместо столовки добежит до дому? Нет, не добежал. Пришлось обедать одной.
Она ела, а старый, купленный на толкучке будильник громко тикая, неутомимо толкал да толкал по кругу свои стрелки. Меньше часу оставалось до занятий. Даша сполоснула тарелку, поставила на среднюю полочку и тут же с верхней сняла ученические мятые тетрадки. Прибавив в лампочке огня, опять села за стол, крепко стиснула в пальцах химический карандаш.
