Валида Будакиду - Буковый лес
Паша, как и было обещано, приехал ровно к восьми вечера. Стрелки часов, приятно похожи на привокзальные из волшебного города Сочи. Звук» Со-чи» похож на «сок» – прохладный, освежающий. Очень вкусно.
Они спустились вниз к приёмному покою.
Коридор абсолютно пуст. Последние два посетителя медленно бредут куда-то вглубь здания по, натёртому до блеска линолеуму, ритмично, в такт шагам, позвякивая посудой в небольших целлофановых пакетах. Головы низко опущены, они ничего не замечают вокруг.
Машина в больничном дворе стоит рядом с Приёмным покоем, куда подъезжают только «скорые». Каждый шаг даётся с огромным трудом. Слава Богу, Линде не надо идти до паркинга.
Это уже вовсе не синяя «газель» с торжественной оранжевой росписью «Новая мамка» канал «Орион». Странная подержанная иномарка с включённым двигателем. Водитель новый, совсем незнакомый. Паша открывает для Линды заднюю правую дверь, ждёт пока она сядет, резко, почти бесшумно захлопывает за ней дверь и сам опускается на переднее сиденье, рядом с шофёром. Он продолжает доброжелательно улыбаться, но это уже улыбка под занавес, вышедшего на поклон актёра.
Гостиница на другом берегу Днепра. Скоростной лифт быстро поднимает Линду на седьмой этаж. Паша, пропустив её вперёд, несёт за ней полупустой чемодан. За всю дорогу он не произнёс ни слова. Эх, так она не побродила по городу и не купила ни одного сувенира, даже Сашке маленького подарочка не достанется. Как всё это, однако, неприятно. Горький осадок останется на долгие годы.
– В час ночи я снова за тобой заеду, – наконец Паша нарушил обет молчания. Голос резкий и хриплый.
– Почему так рано? – Линда намеревается в номере хоть немного поспать, – Таня сказала в три.
– Так надо! – Он тяжело, как камень бросает каждое слово и отточенным, выверенным движением кадета, щёлкнув каблуками, выходит за дверь.
Линда медленно подходит к балконной двери.
Седьмой этаж.
Киев… Внизу раскинулся Киев. Он похож на кучу светящихся гирлянд, лежащих под крылом самолёта, когда тот один одинёшенек в бескрайнем чёрном небе летит над чужими городами. В каждом доме под крылом тепло и уютно; уставшие от дневной суеты, но счастливые люди льют из своих окон ласковый свет. А вот под крылом и вкусный город Сочи, тихий и прекрасный как сказка Веймар, славный Киев.
Он похож на множество горящих светлячков, разлетевшихся по поляне в июльской душной ночи. Или Киев отсюда, с высоты седьмого этажа – алмазная россыпь, мерцающая в огоньке тонкой свечи. И всё это так далеко от маленького, одинокого самолёта, затерявшегося в ночи и в тумане.
Как всё в этой жизни эфемерно и недолговечно! Как всё призрачно и непостоянно! Вчера, только вчера ты на коне, а сегодня ты песок. «Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои!» Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем!».
Она, не раздеваясь, легла на кровать и поджала под себя колени. Кажется, всё-таки закончилось бесконечное киевское лето, и в Золотые ворота стучится зима. Как холодно! Встать, открыть чемодан чтоб достать оттуда запасные носки просто нет сил. Ничего… надо перетерпеть…
Линда дремлет.
Она проснулась резко, как от окрика. Тело затекло. От холода свело мышцы, и они подрагивают сами по себе словно чужие.
Линда всё же встаёт с кровати и деревянными пальцами через силу приподнимает крышку чемодана.
– Господи… как я могла забыть?! Мне же вернули мобильный телефон и можно позвонить домой, – она смотрит на часы. Пол первого ночи. Звонить уже поздно.
«Сашенька милая моя, любимая девочка спит. Как я по ней соскучилась! Соскучилась до спазмов, до крика по её хрупкому детскому тельцу по запаху волос, по всему, по всему!»
Руки Линды продолжают шарить в чемодане в поиске тёплой одежды. Внезапно она натыкается на что-то твёрдое:
– Алечкина иконка! Я же сама сняла её со стены перед отъездом! – Линда как последнюю надежду с силой прижимает к груди Богородицу и зажмуривает, намокшие от слёз, глаза. Сердце готово выпрыгнуть из груди, по щекам её предательски струятся капельки ноябрьского дождя.
«Как жутко, как безумно плохо и жутко в этом пустом гостиничном номере без никого! Ну и пусть я всех разбужу! Пусть Андрюшка ругается сколько ему влезет, я всё равно сейчас позвоню домой!» Она судорожно, не попадая по нужным цифрам, давит немыми пальцами по цифрам старенькой «Нокии».
В это мгновенье в дверь постучали.
Шестой день реалити
Вошёл Паша-продюсер. Он деловито взял Линдин чемодан и направился к дверям гостиничного номера. Чего он всё время молчит? Он и во время съёмок не отличался разговорчивостью, а тут уж совсем. Не то что молчит, даже не утруждает себя вымученной улыбкой, всего несколько часов назад в больнице кривившей его лицо. Линда еле поспевает за ним, продолжая прижимать к груди Сашкину Богородицу. Когда за ней приехали, она неожиданно растерялась и не успела положить иконку обратно в чемодан. Услужливый портье в бордовой ливрее склонился перед ними в прощальном поклоне. Другая, совсем незнакомая машина, даже не та, на которой они уехали из больницы, стояла опять прямо перед самым входом в гостиницу. Паша снова открыл правую заднюю дверь для Линды, и снова сел вперёд.
Ехали молча, ни глубокий вздох, ни шорох не нарушили звенящей тишины. «Наверное, в могилах на Замковой горе так же скорбно», – с тоской думала Линда, не отрывая глаз от кромешной тьмы за окном. Страшно и муторно. Кто-то невидимо присутствующий здесь металлическими крюками тянет из Линды жилы. Линда помнит, да, была такая пытка в средние века – человека подвешивался за вывернутые руки к Позорному столбу, и палачи железными вилами сдирали с него плоть, обнажая живые кости.
Почему в Киеве такие мрачные ночи?! В Салониках, видимо, сам морской залив Термоикос днём впитывает в себя солнечный свет, и он потом, не дожидаясь ночи, прямо с вечера сочится из под солёных брызг, окутывая дома, дороги и поднимается к бездонному небу, рассыпая по всему городу чудные искры. Гуляющие по набережной до самого рассвета-«пареи», компании с удовольствием купаются в этом свете. Они похожи на развесёлых человечков, вывалявшихся в звёздной пыли. Им всё смешно. И старички, и школьники, и студенты все друг с другом шутят, громко разговаривают, почти кричат, размахивают руками и делают вид, что хотят с горячего бетонного берега кинуться в ласковые воды.
В Салониках дома белые с голубыми ставнями. Улицы как полки в библиотеке параллельны друг другу, будто Сам Небесный Архитектор выверял все линии по своему, Высшему расчёту. А, вот с высоты, между белыми домами прямо на головы людям валится небо цвета ультрамарин. Белое с голубым – цвета греческого флага с огромным христианским «ставросом» – крестом в верхнем левом углу. Это всё моё, это принадлежит мне, и скоро я вернусь домой!
Дорога к аэропорту бежит через лес, через поле, извиваясь плоской змеёй, пряча во мглу своё настоящее зловещее лицо. Кругом черным черно, только редкий покосившийся фонарный столб вдруг бросит терпко оранжевый свет на заброшенную автобусную остановку с покосившейся скамейкой. Линда предпочла бы сразу умереть страшной смертью, чем стоять здесь одной и ждать автобуса поэтому когда их машина внезапно съехала на обочину и остановилась, сердце её от ужаса бешено забилось в глупой надежде выскочить, убежать и спастись. Линда не сразу поняла о чём ей говорил Паша, указывая куда то в сторону:
– …Вон в ту машину. Дальше поедешь с ними.
Он, выйдя из машины и обогнув её, ловким, элегантным движением выхватил из багажника Линдин чемодан и в полной уверенности, что она следует за ним, направился в сторону, припаркованного поодаль, авто. Ветер рвал полы Пашиного плаща, и Линда вместо того, чтоб удивиться непредвиденной пересадке, медленно и равнодушно решала: «Зачем ему в этом почти юном возрасте такой плащ?» В Греции все ребята ходят в куртках и в хлопковых жакетах спортивного стиля. «В этом чёрном, длинном пальто в свете фар Павел похож на графа Дракулу», – с тоской подумала она, вяло посмотрев в сторону, куда ей указывал Пашин перст, обтянутый тонкой лайковой перчаткой.
Тусклый свет неонового фонаря на остановке резал и без того воспалённые глаза. Линда не могла разглядеть ничего вокруг, ни силуэтов деревьев, ни машины, в которую ей предлагали сесть. Она только заметила, что машина массивная, с низкой посадкой похожая на танк и, видимо, очень дорогая.
Как она всего несколько дней назад боялась, что ребята из съёмочной группы, встречавшие её в аэропорту «сдадут» на ливер её «на органы»! Как ехала с ними в «газели», скрючивалась, сворачивалась, поджимала ноги и тряслась от страха! «У меня в печени живёт старый эхинококк!», – чуть торжественно не возвестила она тогда, лишь бы никто из присутствующих на эту самую «больную печень» со «старым и опытным эхинококком» не польстился. Всё было так давно, так далеко, в прошлой жизни. Было ди? Точно? А, может вовсе и не было ничего? Может странная и безумная поездка просто кошмар, просто сон? Сон разума рождает чудовищ?
