Валида Будакиду - Буковый лес
Как «четвёрки» на «пятёрки» в школе, как «хорошее поведение» на «примерное». Может одним движение разорвать эту полусгнившую связующую супружескую нить? Что тогда будет с Сашенькой? Она совсем другая. Она маму любит, а папа красивый и добрый. Папа катает её на каруселях и покупает мороженое по воскресеньям. Мама не надевает красивые платья и с ними гулять не ходит. Мама говорит, что «воскресенье – единственный день, когда она может «побыть одна» и «собраться с мыслями».
Сашенька не знает, что такое «собраться с мыслями». Она хочет гулять и с папой и с мамой. Бедный ребёнок! Она ни разу не видела, чтоб папа встал из-за своего компьютера и сварил для неё суп, потому, что он не работает, а мама пришла с работы и очень устала и потому, что он маму любит и жалеет её.
Но, Линду никто не сватал! Она сама вышла замуж за Эндрю. Вышла всё по тому же учению чокнутого – философа Аристотеля, которого сама же потом публично и распяла. Где, где, где обещанное древним учёным, «семя отца», обеспечивающее «существу» полное «соответствие форм и духа» своего «родителя»?! Где тяга Эндрю к полному своему «отождествлению» отцу, описанное Великим Греком в его главе «О чудовищной природе женщины»?! Можно подумать, что в бочке с мочой жил не Диоген вовсе, а сам основоположник полового расизма Аристотель, и именно его собственная моча в голову ему и стучала!»
… – ещё когда-нибудь встретимся, – Инка смотрит так, что Линду выворачивает наизнанку. В этом взгляде озёрной синевы слилось всё – и неподдельное восхищение, и боль расставания, и дружеское сочувствие. И ещё много, ох как много всего недосказанного, недодуманного. Она уходит, глаза её кричат, молят, просят и хотят, наверное очень хотят от чего-то предостеречь?…
Иннеска, обернувшись к Тане, скупо по-рабочему кивает Линде и выходит из палаты. А, синева её глаз не ушла. Она осталась на всём: на холодных стенах, на крахмальной больничной подушке, в, пропитанном карболкой запахом, воздухе.
– Значит, договорились? – Таня отступает назад и продолжает слабо жать бледные пальцы Линды. Она не хочет отпускать руку, но шланг капельницы натянут до предела. Надо согнуть локоть, иначе игла сорвёт лейкопластырь и выскочит из вены.
Во рту пересохло. Нет слюны. Снова Линда ощущает запах звуков и прикосновение запахов, снова слышит звук цвета. И этот звук – скрежет металла по стеклу, это какофония не в ушах, она прямо в голове.
– Встретимся, – вторит Линда глухим эхом, и свинцовой тяжести веки сами ползут на глаза.
– Паша подъедет часам к девяти вечера и привезёт твой чемодан с вещами. До трёх утра пробудешь в гостиничном номере, а потом за тобой приедут.
Линде всё равно, приедут, не приедут. Хочется забыться сном или уйти. Ей не интересно, что рассказал Вальдемар о «сборе цветов», она сейчас отдала бы полжизни, чтоб его никогда больше не видеть.
– Таня! – Линда силиться приподняться на подушке, – Таня, как называется та гора, где мы… Где эти…
– Ты про какую гору спрашиваешь? – Таня хорошо осведомлена о маршруте их прогулок, – Которая возле Андреевского спуска, где вы смотрели на город? Это знаменитая Замковая гора. Или ты спрашиваешь про ту, где растёт спорынья? Вы там были вчера. Это Лысая гора. Вы пошли посмотреть форд, историческую постройку Петра Первого. Пока Владимир Леонидович осматривал вход в штольни, ты решила нарвать цветов, а так как было душно и безветренно, надышалась спорами этого гриба и отравилась. В этом году цвет спорыньи. Врачи сказали из-за затянувшегося в Киеве лета в больницу привозили и другие случаи отравления, и с Лысой горы, и с других мест, так что ты не первая. Жаль, жаль, – ещё раз повторила Таня, – что-же? Мне пора, прощай.
Таня в мгновенье исчезла за дверью палаты. Расплылась, растворилась, растаяла в неоновом свете.
«Белый, белый цвет… он противно пахнет. Он воняет запахом тухлых вод и гнилой рыбы. Может эта вонь идёт из многочисленных колодцев с Лысой горы, где замурованы заживо три тысячи крепостных крестьян? И их бессмертные души никак не хотят упокоиться, жаждут мщения и плачут по ночам? Плачут как выпь кричит. Выпь кричит чёрно-синим.
Землю опоясывает гигантская змея. Чешуйки её похожи на горы, разделённые синими реками. Синие глаза у Иннесы. Змея себя не хочет. Ей тошно. Она кусает себя за хвост. Голова-хвост, хвост-голова… всё это Лысая гора. Место для капища, место для вызывания духов, место Силы…
«Великий киевский князь Володимир Святославович в девятьсот восемьдесят восьмом году принял в Корсуне крещение по православному обряду»
Снова Вальдемар?! Он здесь? Нет! Нет! Не надо! – у Линды, судороги. Она хочет зажать пальцами уши. Больно. Капельница коротка, игла рвёт вену. Больно. Тихо! Тихо! Здесь нет Вальдемара. Здесь – Лысая гора с чёрной травой.
«Князь Володимир вернулся в Киев, – голос сладкий, как молоко с мёдом, – и когда пришел, повелел опрокинуть идолы – одних изрубить, а других сжечь. Перуна же самого, вооруженного воина, мчащегося на золотой колеснице, запряжённой белым и чёрным конями, приказал привязать к хвосту кобылы и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. Делать это велено не потому, что древо боли чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе. И чтобы принял он возмездие и наказание от людей за обман. «Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои! Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем!», – Воскликнул Володимир во всю мочь. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, потому как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр.
И приставил Володимир к нему людей, наказав им: «Если прибьётся где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдёт пороги, тогда только оставьте его». Они же исполнили, что им было сказано. И когда пустили Перуна и прошел он пороги, выбросило его ветром на отмель, и оттого прослыло место то с тех пор Перунья Отмель. В Новгороде Перун поднял палец и проклял народ, швырнув на мост через Волхов свою палицу.
Огнем и мечом крестили русский народ, не рассказывая и не объясняя ему ничего. И с тех давних пор живёт в душе славянской гордой любовь к своему Богу Перуну и горькая обида за него! И с тех пор наш народ три раза в год гуляет на празднествах, угодных богу Перуну. Горит Земля под ногами на коляду, да при встрече весны и жгёт душу на Ивана Купала».
Линда проводит рукой по лицу. Можно открыть глаза. Голова светлеет. За окном ничего не видно, палата светится голубоватым светом ночной лампочки. Уже ночь? Значит, скоро за ней приедет Паша и отвезёт её в гостиницу. До рейса остались считанные часы. Считанные часы осталось провести в Матери Городов Русских, в Киеве.
Она больше не участница шоу. Она просто отработанный материал. Шлак. Использованный, и высыпанный на отвал. Она не смогла дотянуть до конца съёмок. Она нарушила контракт, и всё только потому, что Володимир оказался фанатичным язычником. В пику своему тёзке что ли, который двадцать веков назад согнал славян в Днепр объявил им, что отныне они «православные»?
Линдин взгляд скользит по серому потолку, и на потолке нет ни одной точечки, чтоб взгляду за неё зацепиться. Взгляд доползает до края потолка, и всё начиналось снова. «Они год подбирали ему пару. Год ушёл на то, чтобы найти меня. И это называлось «Новая мамка»?! Только «мамкой» я не была. Всем остальным была, даже водителем танка и снайпером, а вот «новой мамкой» для Машеньки я так и не стала. Может никакая» мамка» изначально и не была нужна и в замысле проекта было показать что-то, касающееся христианства?
Греция – единственная страна Европы, где прямо на государственном флаге огромный христианский крест. Может они хотели показать как легко человек может снова из «христиани ортодокси» всего за неделю, польстившись на обещанные ему красоты, изменить своей вере и вернуться к язычеству? Хорошая тема для чьей-то диссертации! Или на самом деле хорошая тема для передачи: вот они какие эти» православные» на самом деле – продажные, лживые, мелочны.
Тогда получается… тогда выходит, что сам телевизионный канал, сам «Орион» языческий или вообще сектантский?! И так при помощи лже-реалити и масс-медиа идёт вербовка новых адептов? Масштабно… масштабней быть не может… Но меня нельзя назвать фанатично верующей, тогда почему я? Разве мало других русскоязычных в Греции, живущих под тем же бело-голубым флагом с христианским крестом?! Тема второго сезона реалити – исчезновение христианства? И все эти записи полуночных дневников на камеры с разными вопросами, беседами…», – при мыслях о бесконечных «дневниках», похожих на допросы в подвалах НКВД, Линде смертельно захотелось чего нибудь с бромом.
Паша, как и было обещано, приехал ровно к восьми вечера. Стрелки часов, приятно похожи на привокзальные из волшебного города Сочи. Звук» Со-чи» похож на «сок» – прохладный, освежающий. Очень вкусно.
