Светлана Смолина - Медвежьи сны
Весь следующий день Маруся, выключив городской и мобильный телефоны, курсировала между спальней, кофеваркой и ванной в сопровождении собаки. К середине дня от кофе ее начало мутить, от горячей ванны кружилась голова, а валяться с книжкой в кровати было невыносимо, потому что в голову лезла всякая чушь. Впрочем, чушь была не всякая, а очень даже конкретная, и ей хотелось плакать, потому что из двух Дмитриев память выбирала того, который был территориально ближе. Она уговаривала себя, что это только из-за расстояния, из-за его медвежьего упрямства и напора, а тот, другой, в далекой Москве все равно самый лучший и самый любимый. Но цепочка мыслей все время замыкалась на вчерашних поцелуях. И тело напоминало, что можно отпустить желания на волю и начать жить, выбравшись из скорлупы прежних ошибок.
«Не поеду ни в какой лес! – обнимая Фильку, шептала она, будто мужчина мог ее подслушать. – Вот еще что придумал – проводить новогоднюю ночь в лесу! Тоже мне, Маша и медведи! Костер, петарды, шампанское… Бред какой-то! Посижу до половины первого и лягу спать. Сдался мне этот новогодний фарс!» Но слезы наворачивались на глаза, и приходилось снова идти в ванную, а мысли все бегали и бегали по кругу, как раскрашенные лошадки на карусели. Под «Иронию судьбы» она разревелась и все твердила про себя «с любимыми не расставайтесь…», словно эта магическая формула могла вернуть ее на год назад в ушедшую новогоднюю ночь, где они с Димой поссорились из-за его матери. Вернее, из-за очередной ее протеже, которую она пригласила к себе в дом, а Маруся оскорбилась, не желая встречать в подобной компании семейный праздник. «Она мне никто, ты понимаешь, никто! – кричала она, имея в виду очередную Олечку или Ирочку. – Ну, почему мы не можем побыть вдвоем, а? Так трудно встретить Новый год со мной, а не в компании черт знает кого?» Но Дима решил, что она про свекровь и его родню, разозлился и тоже стал орать, вынудив жену мгновенно замолчать и забиться в угол дивана. Из-за этой ссоры праздник был тусклым и скучным, хотя они и помирились уже на подъезде к маминому дому, а Олечка или Ирочка буквально накануне простудилась и не осчастливила их своим присутствием. Но все равно они даже спали в разных постелях, потому что Маруся ушла в комнату около двух, а Дима гулял до утра. Наутро он заявил, что был пьян и не рискнул идти на второй этаж, но она знала, что это ложь и он специально остался в гостиной, потому что не хотел ложиться с ней. И пусть под елкой с утра оказались шикарный бриллиантовый комплект с карточкой «Тебе, любимая!» и куча подарков от его родителей, братьев, сестер, кузенов и их детей, ничто не могло поднять ей настроение.
И вот теперь этот год заканчивался уныло и одиноко в кровати с книжкой, под занудную речь президента, в обнимку с бутылкой шампанского, которое она не любила, и обогревателем, без которого не могла пережить ни одну зиму.
В девять хозяин позвонил в дверь, но она лежала в ванне с книжкой и не открыла. Филька уговаривал ее, как мог, и порывался выйти в прихожую и обругать нахального гостя, но Маруся не позволила. Дмитрий Алексеевич был настойчив, но его угрозы пропали впустую из-за льющейся воды. Соседи в своих квартирах притихли, когда он витиевато выругался и, пнув дверь, ушел, но через полчаса вернулся, убедившись, что свет в комнате горит, а оба телефона не отвечают.
– Мария, если ты не откроешь, я вызову спасателей, они вскроют этот чертов замок, а ты проведешь ближайшие дни в ожидании, когда откроются магазины и тебе привезут новую дверь.
Она прислонилась к стене, за которой бесновался обманутый мужчина, и, зажимая собачью пасть, верила каждому слову.
– Машка, хватит уже! Не порть себе и мне праздник! Открой!
Она отрицательно помотала головой, словно он мог ее видеть, и обхватила себя руками. Ей не нужен был новый год, ей нужны были предыдущие двадцать лет и муж, который улыбался, когда она сердилась, целовал ее, пока в легких хватало воздуха, с гордостью садился в ее машину и дарил ей умопомрачительно дорогие подарки. Филька лизал Марусину коленку и вздыхал, посматривая на дверь, хозяин продолжал просить и требовать, а она мысленно решала судьбу следующего года.
– Ладно! – Похоже, мужчина готов был смириться. – Если ты думаешь, что без меня тебе будет лучше…
– Не будет, – вслух поняла она, кутаясь в халат на пороге своей квартиры.
Он оттолкнул покорившуюся бунтарку, прошел в комнату в ботинках и пальто и осмотрел комнату прищуренными глазами. И только потом вернулся, взял ее за плечи, чуть приподнял, как будто собрался встряхнуть, но передумал, и прижал к груди.
– Я не стану извиняться, потому что… Просто не стану!
Она одобрительно кивнула, и он подождал ответа, но Маруся, умеющая оставить последнее слово за собой, на этот раз молчала. Положила голову ему на плечо, не обнимала сама, но и не отталкивала. И тогда он осознал, что до начала празднования еще два часа. А если уж быть до конца честным, то сдалось ему это празднование! Можно не ездить и ничего не потерять. Что он, первый раз в жизни Новый год встречает? К тому же, этот самый Новый год никуда не денется, наступит, бог даст, а вот женщина снова сбежит. Из рук, из шкафа, из его жизни. Он каждой клеточкой тела желал ее, но опасался даже шевельнуться, как будто она была лесной птицей, случайно севшей к нему на ладонь, и даже вздох мог ее спугнуть. И то, что он намеревался сказать, могло оттолкнуть ее и испортить им обоим жизнь окончательно и бесповоротно. А даже если и не окончательно, то уж с такими поворотами и виражами, что только держись.
– Маш, – вкрадчиво начал он, – может, пришло время поговорить?
– Не пришло, – отказалась разговаривать она и в знак примирения потерлась щекой о его свитер.
– Откуда ты знаешь?
– Я весь день думала.
– И что ты надумала?
– Ничего.
– Ясно! – Он, помедлив, поцеловал ее в макушку и выдохнул: «обошлось». – Тогда марш одеваться. Без нас не начнут!
– Без нас не начнут Новый год? – осторожным шепотом переспросила она и посмотрела хитрыми русалочьими глазами из глубокого омута.
Дмитрий Алексеевич подумал, что провокационная кровать с упавшим на пол одеялом сейчас совсем некстати со своими намеками, и, коротко глянув на часы, подтолкнул ее в комнату, но сам не пошел. Спорить с ним было бесполезно, как торопить асфальтоукладчик. Маруся сбросила халат на пол и принялась натягивать легкие брючки и джемпер, пока Филька крутился рядом и одобрительно улыбался. Хозяин без слов взял за руку, подвел к шкафу и, покопавшись пару минут, выбрал джинсы и теплый свитер, которые куда лучше соответствовали месту празднования, и, не слушая ее робких возражений, снова ушел на кухню. Потом он ругался по поводу ее сапог на шпильке, ворчал про короткую дубленку и модные кожаные перчатки не по сезону, но она только пожимала плечами.
– И откуда ты такая взялась на мою голову?
– Тебе не нравится?
Он посмотрел так, что она съежилась в своей дубленке, втянула голову в плечи и стала на полголовы ниже и на пару размеров меньше.
– Вот и не болтай, – в сердцах сказал он, и это был вполне определенный ответ на ее вопрос, и ничего другого ждать от такого ужасного медведя не приходилось.
На его строгий вкус Маруся была на редкость безалаберной, несмотря на свои сорок с хвостиком и успешно обмененную ламборгини. Настолько безалаберной, что по утрам могла обнаружить пустой холодильник и непритворно изумиться в лицо гостю. И будь в ее доме тараканы, они бы носили ей еду, потому что никак иначе не получилось бы заставить ее жить, как нормальные люди. Она накупила тонну шампуней и гелей, загадочных баночек и удивительных пузырьков, но не могла вспомнить, куда девался банальный нож для сыра или щетка для обуви. Она пять раз умудрялась забыть на кассе мобильный телефон, и менеджер, ругаясь на чем свет стоит, посылал к ней охранника с пропажей. Зато у нее на туалетном столике лежал неизменный томик Есенина, над которым она плакала, как в первый раз, когда не находилось других причин, и кормила уличного пса салями, красной рыбой и мороженым, как будто он был не собакой, а наследным принцем.
Дмитрий Алексеевич носил ей подарки, нужные и бесполезные, видел, как она восхищается трогательными безделушками или примеривает очередные туфли, и чувствовал себя не просто хорошо, а божественно хорошо, прямо скажем, великолепно. Но почему в его душе зажигался теплый огонек, он не понимал и не изводил себя самокопанием.
За эти месяцы он столько дел наворотил благодаря ей, что чувствовал себя если не Мамонтовым, то уж точно Рябушинским. Ладно клумбы на дорогах и во дворах, не велика проблема цветочков насажать. Детские площадки тоже дело нужное, куда ребятишкам еще податься? Ремонт в доме престарелых давно назрел, но у администрации, то есть у лоботряса Сергея Дмитриевича, все руки не доходили распорядиться. Оборудовать новую лабораторию в больнице стало в копеечку, хотя кто, кроме него, об этом беспокоился? Но передать часть своих охотничьих трофеев в краеведческий музей, открыть там же зал для местных художников и скульпторов и провести в каникулы во дворце культуры фотовыставку, в которой основное место заняли работы детей инвалидов, – это уже был явный перебор с меценатством. Одно дело – стать личным спонсором певички из ресторана, другое – выкидывать миллионы в толпу. Впрочем, куда еще тратить эти миллионы?
