Екатерина Бронникова - Медвежий угол
Обзор книги Екатерина Бронникова - Медвежий угол
Екатерина Бронникова
Медвежий угол
Действующие лица:
Наталья Гавриловна Драпалюк, 52 года.
Аня Семенова, 29 лет.
Мишка Карабан, 35 лет.
Борис Семенов, муж Ани, 40 лет.
Картина 1
Начало осени. Пост дежурного по железнодорожному переезду «44‑й км, станция Потьма». На улице перед домиком разбит цветник. Кое-какие цветы уже подмерзли из-за ночных заморозков, грустно сморщились и почернели. На их фоне красные копья гладиолусов горят как факелы. Из автомобильных покрышек сделаны фигуры лебедей, ярко-белых. Они, изогнув свои шеи, грустно смотрят куда-то вниз и соприкасаются клювами. У одного лебедя расправлены крылья, он словно хочет улететь и, непременно, сделал бы это, не будь рядом другого лебедя, с которым он сцеплен. Чуть в стороне фигурка то ли цапли, то ли аиста, с облезшей краской, прислоненная к домику. Птица стоит на одной ноге и тупым, невидящим глазом смотрит вдаль.
Сам пост построен из кирпича и покрашен синей краской. В нем располагается кладовка и комната дежурного. В комнате на стене возле входа висит большой стенд, на котором написано «Информация», на нем различные графики, расписания, схемы, плакаты и тому подобное, на другой стене – большие часы, аптечка, календарь. На одном столе стоят несколько телефонов, лежат рабочие журналы. На втором – ажурная салфетка, на ней электрический чайник, чашки, ложки, вазочка с печеньем. Рядом стул, покрытый круглым ковриком, бак с водой. Старая печь, на ней электроплитка, она раскалена докрасна. На окне занавески и горшки с цветами.
В домике Наталья и Аня. На Наталье поверх одежды надета оранжевая жилетка, в руках она держит бумаги, тычет в них пальцем, показывает Ане. Аня в летнем сарафане, сверху накинута мужская куртка. Она явно ей велика.
Наталья. Вот, я же показываю, вот написано, что не положено никого пускать. Не положено!
Аня. Я согреюсь только, руки хотя бы, прошу вас. Тетенька, я не знаю, как вас зовут…
Наталья (перебивает). Наталья я, Гавриловна. Драпалюк. Дежурный по переезду 44‑го километра станции Потьма́. Я на дежурстве, я на работе, и я в сотый раз говорю, нельзя на посту посторонним, нельзя!
Аня. Пожалуйста.
Аня трясется от холода. Наталья тяжело вздыхает, молчит, убирает бумаги обратно на стенд.
Аня. Я не помешаю, мне бы согреться только.
Наталья. Ладно! Трезвая вроде. Грейся.
Аня подходит к электроплитке, протягивает к ней руки. Дрожит.
Наталья. По погоде надо одеваться, тогда и мерзнуть не будешь. А то вырядилась в сарафан! Дверь не закрыла, как будто в трамвае родилась! Поражаюсь просто. У меня от вас скоро будет рак мозга!
Аня не отвечает, ее, словно, заворожила раскаленная спираль. Наталья закрывает дверь, долго смотрит на Аню.
Куртка с чужого плеча. Своровала?
Аня. Куртка? Ах, да. Мне ее мужчина дал, в электричке.
Наталья. Прям так и дал?
Аня. Говорит, что она все равно не застегивается, выбросить хотел.
Наталья. Какой добрый, однако! Обувью не поделился?
Аня молчит, ее трясет от холода.
Может чаю горячего налить?
Аня. А можно?
Наталья. Нельзя, конечно.
Наталья набирает в чайник воду из бака, включает его. Достает чайные пакетики, кидает их в кружки, чайник закипает, Наталья наливает кипяток.
Сахару сколько? Две? Три ложки?
Аня. Мне без сахара, если можно.
Наталья. Ну, садись. Садись, давай.
Аня садится на стул.
Аня. А вы куда сядете?
Наталья. Я-то? Да вот, некуда. Стул-то один остался.
Аня. Так вы садитесь!
Наталья. Сиди, сиди. Я сейчас.
Наталья выходит за дверь и возвращается с ведром.
Вот моя сидушка будет!
Наталья переворачивает ведро, садится на него.
Нормально! Правда, задница еле влазит, ну да ничего!
Аня. Садитесь на стул.
Наталья. Нормально, говорю, сиди! Тебя-то как зовут-то?
Аня. Аня.
Наталья. Пей чай-то, Аня, и ступай. Не положено тут у нас третьим лицам-то быть.
Аня берет чашку в руки, смотрит на пар. Наталья дует на чай, отпивает маленький глоток.
Ой, что-то горячо. Тебе холодной воды плеснуть? Чтобы быстрее остыло.
Аня. Нет, спасибо, мне так хорошо.
Наталья. А я добавлю себе.
Наталья встает, подходит к баку, зачерпывает воду ковшиком, доливает себе. Убирая ковш обратно на бак, задевает Анину кружку, обжигая Аню кипятком.
Аня. Ай, ай!
Наталья. Матушка моя! Обварила!
Начинается суета, Аня соскакивает, оттягивает сарафан, Наталья машет на нее руками, дует, набирает ковш воды, выливает на Аню. Почему-то на лицо.
Батюшки!
Аня. На лицо-то зачем?
Наталья еще раз обливает Аню, льет уже на грудь.
Наталья. Господи! Я же говорила! Нельзя посторонним на посту находиться! У меня от вас будет рак мозга! Больно? Сильно больно?
Аня. Да нормально, холодно только.
Наталья. Платье снимай.
Аня. Что?
Наталья. Платье говорю, снимай! Его просушить надо.
Аня скидывает куртку, снимает сарафан. Надевает куртку обратно.
Давай сюда.
Наталья берет у Ани сарафан, выходит, почти сразу возвращается.
Солнечно сегодня. Быстро высохнет. И пойдешь сразу отсюда.
Аня. Хорошо.
Наталья. Еще чай будешь?
Аня. Нет, спасибо.
Наталья. Печенье бери тогда. А то худая, как незнамо кто. Вот и мерзнешь. И руки не держат.
Аня. Простите.
Наталья. Да ладно. Это ты меня прости, бабу неуклюжую. Места тут, видишь сама, мало.
Наталья начинает прибирать на столе, вытирать воду на полу, выжимая тряпку в ведро.
Аня. Зато хорошо, тепло так, красиво.
Наталья. Правда? Так я же на работе, можно сказать, половину жизни провожу! Дежурство по двенадцать часов. Занавески я сама пошила. Из юбки старой. Цветы вот развожу. Так что у нас тут как дома, хорошо. Не стыдно гостей пригласить. Жаль, что не положено.
Аня. А вы давно тут работаете?
Наталья. Семнадцать лет, как на посту. Совхоз-то наш развалился. А есть хочется. Вот отучилась на курсах, и сюда устроилась. И рада-радехонька. Другой-то работы все равно нет. Хотя и тяжело бывает. Особенно зимой. В эту зиму что-то много снега было, весь день лопатой машешь. От переезда в обе стороны попробуй-ка по пятьдесят метров путь прочистить. Иногда и болты закручивать приходится. Да чего я рассказываю, неинтересно это. Молодежь тут не задерживается. Я да Галка, работаем. Два дня дежурства, два – отдыха. Первый день работы с утра до вечера, второй с вечера до утра. Ночью мне труднее отчего-то. Спать охота. А нельзя. Летом полегче, тепло, снега нет, берешь метлу – и метешь, метешь себе. О своем думаешь. На путях траву дергаем, цветник вон какой у нас. И нам хорошо, и у машинистов глаз радуется.
Аня. Тихо тут у вас, спокойно.
Наталья. Медвежий угол, что ты хочешь! Хотя всяко бывало. Особенно раньше. Когда я только начала работать, домик наш из пистолета обстреляли. Придурки какие-то на машине ехали, и обстреляли. Просто так. Не нашли их. Один раз пьяный мужик ночью стучится: «Где я?» – спрашивает. С электрички не там сошел и заблудился. Бывало, что водители с кулаками бросались за то, что перед ним шлагбаум закрыла. Авария даже один раз была. Правда, не в мою смену. Мишка Карабан дежурил. Под статью попал, из-за аварии-то. Его признали виноватым. Посадили. А потом, через несколько лет, почему-то опять разбираться начали и выяснили, что он по инструкции все правильно сделал, как положено. Выпустили. А что толку-то? Ему там башку-то отбили, и он того, ку-ку теперь. Раньше все по имени отчеству к нему, а теперь просто – Мишка, а за глаза и вовсе придурком лагерным зовут. Был такой хороший мужик, видный. А теперь что? Ку-ку-ку. Каждый день ходит поезда встречать, не могу, говорит, без них. Эх, сволочи, такого мужика испортили! Так что, много чего было. Это кажется, что работа не бей лежачего, а на деле совсем по-другому. А теперь ты откуда-то нарисовалась. В сарафане. А ну говори, кто такая?
Аня. Я не хочу про это говорить.
Наталья. А придется. Придется, моя дорогая. Я ведь в любой момент полицию могу вызвать. Или ревун врубить! Кроме того, у меня сигнальная дудка есть. Если понадобиться, я даже сигнал ядерной воздушной тревоги могу просвистеть.
