Светлана Смолина - Медвежьи сны
– Шампанское, давайте разливать шампанское! – разом закричали несколько голосов, и Маруся в очередной раз ушла от далекого и почти нереального мужа в реальный мир.
В тот же миг елка вспыхнула сотнями огней и женский голос надменно произнес за спиной:
– Это ты серьезно?
Кутаясь в шубу и нервно переступая ногами, как породистая кобыла на стартовой линии, на нее смотрела Люська, Людмила Иванова – первая красавица и умница, модница, бизнесменша и подруга хозяина. Марусиными усилиями почти бывшая подруга.
– Про то, что он мне не нужен? – не стала отпираться Маруся, улыбаясь Любане, которая топталась поодаль.
– Про то, что ты наговорила. Что у тебя есть право подарить мне мужчину, который и так мой.
– Вот и следи за своим мужчиной, чтобы он не таскался по чужим домам! – мгновенно ощерилась всегда доброжелательная Маруся. – А не можешь уследить, так и не жалуйся, что у тебя отбирают самое дорогое.
– Пока тебя не было… – растерялась от ее напора Люська.
– Но теперь я есть, – перебила певичка, – и никуда не денусь. Так что, жени его на себе и успокойся на время, пока не появится кто-то интереснее и он опять от тебя не сбежит.
– Такие, как ты, всегда заглядываются на чужих мужиков!
– А такие, как ты, всегда их упускают.
– Девочки, девочки! Не надо ссориться. Через семь минут Новый год! – закричала Любаня и вклинилась между соперницами. – Одна отказалась, другая забрала. Все же решено!
– Решено! – стиснув зубы, подтвердила Маруся и встретилась глазами с Дмитрием Алексеевичем, идущим к ним сквозь толпу.
– Решено! – холодно кивнула другая и проследила за ее взглядом. – Так что, уйди с дороги!
Маруся буквально последовала ее совету и, развернувшись, пробралась между людьми, суетящимися у стола, к костру, где в огромном котле булькала вода и всплывали один за другим пельмени. Красавица Люська изобразила лицом неземное счастье и ухватила под руку растерявшегося хозяина.
– Димуль, ты мне нальешь шампанского? А то сейчас президент говорить закончит, а у меня даже бокала нет.
Любаня предусмотрительно сунула бокал ему в руку, он посмотрел вслед ушедшей Марусе и взял со стола початую бутылку.
Откуда у нее взялось шампанское, когда прозвучал последний удар курантов, и кто первым полез обниматься в кричащей «ура!» толпе, Маруся не помнила. Она рассеянно кивала, повторяла как попугай «с новым годом, с новым счастьем» и все время двигалась по кругу, уходя от приближающегося хозяина. Гимн сменился песнями, в тарелках задымились выловленные из котла пельмени, петарды взрывались и летели в небо, как во время артобстрела. А она расстраивалась, что впервые с последним ударом не загадала ни одного желания, потому что все желания в ее жизни закончились и поступление новых откладывалось в далекое и нереальное будущее.
Дмитрий Алексеевич незамеченным подкрался сзади, обхватил ее руками и развернул к себе.
– Ты меня избегаешь?
– С Новым годом, с новым счастьем! – затараторила она и постаралась искренне улыбнуться. – Как тут шумно! Ты рад?
– Почему ты меня избегаешь? – пропустив все сказанное и даже увиденное на ее лице, снова потребовал он. – Что я сделал?
– Все хорошо, Дима! – бормотала она и делала неуверенные попытки вырваться из его рук. – Я праздную вместе со всеми.
– У тебя на лице написано, что ты врешь.
– Здесь темно, ты не видишь!
– Машка, что случилось?
– Я замерзла! – внезапно нашлась она. – Отпусти меня домой, а?
– Как это я тебя отпущу? – опешил он. – Пешком уйдешь через лес? Все празднуют, кто тебя повезет, по-твоему?
– Не надо было мне вообще приходить… Сейчас бы выпила шампанского и спать легла. Дай мне ключи от своей машины, Дим! – попросила она. – Тебя же все равно кто-нибудь подвезет. Петр Евгеньевич…
– Так, – мрачно догадался он и заглянул ей в глаза. – Явно дело не в Евгеньевиче. Что тебе сказала Люська?
– А что мне могла сказать твоя подруга? – забормотала Маруся, пряча глаза. – Ничего такого… Ну, сказала, что болтают про нас разное, а я ей ответила, что между нами ничего нет и быть не может.
– Так и сказала? – нахмурился он. – Что не может?
– Не может, Дим, совсем ничего не может и не будет. Мы с тобой разные. У тебя своя жизнь…
– Еще бы мы были с тобой одинаковыми! – хмыкнул он. – А насчет того, что будет, а чего нет, не тебе решать.
– Но это моя жизнь тоже! – возмутилась она, но под его суровым взглядом поникла. – Дима, я не хочу проблем и сплетен. Дай мне ключи, и я не буду никому портить праздник.
– Кроме меня! Но тебя ведь не волнует, что я думаю?
– Дима, пожалуйста, я замерзла! – заныла она, едва сдерживая слезы. – Я домой хочу в ванную… и спать!
– Я тоже хочу с тобой домой. И в ванную. И спать я тоже хочу. С тобой.
– Я этого не слышала! – Она закрыла воротником уши и помотала головой. – Ничего не слышала. Все кричат, тут громко! Песни поют… Так весело! А я не по сезону одета! Я поеду, да?
Он оторвал ее руки в перчатках от воротника и крепко сжал в своих, наклонился и громко сказал, не опасаясь, что его услышат.
– Я хочу поехать с тобой домой прямо сейчас, и чтобы у нас было все!
– Но, Дима…
Она готова была заплакать, ее бездонные омуты опять кто-то баламутил изнутри, не давал расслабиться, отдаться течению времени и позволить судьбе действовать так, как было задумано в написанном где-то наверху сценарии.
– Ладно! – Он мгновенно убедил себя, что это не окончательный отказ, а блажь, обида, ошибка, и через некоторое время можно будет все повторить, и тогда случится то, чего они оба хотели еще вчера в его кабинете. – Мы останемся и будем праздновать. Тебе просто надо выпить. Шампанское не подходит. Будешь пить водку.
Маруся с постным лицом праведницы без фанатизма сопротивлялась, пока он тянул ее к столу под недоумевающими взглядами толпы, долго отнекивалась, когда он совал ей в руки рюмку, и морщилась, прихлебывая ледяную водку.
– Закусывай, Маруся, закусывай, а то я тебя не донесу до машины! – смеялся он, протягивая ей вилку с наколотым пельменем. – Умница, а теперь еще рюмочку!
– Ты напоить меня собрался! – догадалась «умница», и он расхохотался и потащил ее к елке, вокруг которой, взявшись за руки, водили хороводы нетрезвые собратья по новому счастью.
– Ну, оттаяла, снегурочка? – закричал он над ухом, когда она, тяжело дыша, вырвалась из цепочки танцующих и попыталась сбежать к костру.
– Да, только руки еще замерзшие…
– Давай их сюда!
Он бесцеремонно схватил ее ладони, стянул кожаные перчатки на рыбьем меху и принялся дышать водкой и чесноком на побелевшие пальцы.
– Дима, на нас смотрят! – пожаловалась она и потянула к себе руки. – Отпусти!
– Они завидуют! – заявил тот, не уточнив, кто кому завидует, и прижался горячими губами, глядя ей в глаза.
– Однажды твои женщины придушат меня в подъезде.
– Тем более тебе нужно мое покровительство! – уверенно констатировал мужчина и сунул ее руки себе под свитер. – Так быстрее согреешься.
– Что ты делаешь? – зашептала она, обливаясь потом при мысли, что со стороны этот жест выглядит совершенно определенно как объятие. – Тебе так холодно!
– А тебе так тепло?
– Да!
– Ну, тогда не сопротивляйся! А то отведу в машину, включу печку… И дальше не обессудь. Я пьяный, и ты пьяная.
Она, стараясь отвлечься от мыслей о Люське, которая с ненавистью смотрела ей в спину, потрогала пуговицы на его рубашке, провела пальцами по груди, и его глаза тут же потемнели и сузились. Он обхватил ее свободной рукой, и Маруся растеряно заморгала и подняла домиком тонкие брови: «не надо!», но тело снова обманывало ее, неуловимо двигалось ему навстречу, пока голос разума кричал во все горло, что этого делать нельзя. Теперь он совсем отпустил ее руки, но они никуда не девались из-под свитера, поползли за спину, угрожая выйти из-под контроля.
– Поедем к тебе, Машка! – попросил он. – Не могу же я прямо здесь целовать тебя, как в шкафу.
– Меня не надо целовать! – как во сне откликнулась она. – Тебе нельзя меня целовать, у тебя есть женщина.
– Если тебя не целовать, ты замерзнешь! – Еще не хватало думать о Люське и обсуждать с ней своих бывших, и он пропустил глупую реплику мимо ушей. – Или умрешь от собственных сомнений! А когда ты целуешься, ты настоящая.
– Не смей говорить такие вещи!
– Ты сама напросилась! Значит, прямо здесь!
– Дима, Маша, идите в круг! – срывающимся голосом закричала Люба, правильно оценившая глубину проблемы, как только увидела слившуюся в объятии парочку на краю поляны.
Праздник вклинился между ними, разъединил, снова потащил под переливающуюся гирляндами елку, в смех и пьяные крики веселящихся людей. Он успел ей сунуть в руку свои перчатки, и хоровод унес Марусю от опасного искушения, грозившего перерасти в скандал. С другой стороны елки надрывно веселилась и грозно сверкала черными глазами Люська. Но водка, музыка, петарды и накопившаяся за прошлый год усталость сделали свое дело, и Маруся танцевала и веселилась так, как не веселилась никогда в своей жизни, отпустив глупые сомнения в лес, за пределы светового круга от полыхающего костра.
