Константин Хадживатов-Эфрос - Высота взаимопонимания, или Любят круглые сутки
– Мне на работу с утра, – бесилась Бородкина. – На работу, на целый день. А он тут валяться будет до вечера. Завтра точно что-нибудь напортачу!
Бешенство ее постепенно растворялось в наползающем сне, и, проклиная мужа и приехавшую по делам подругу, Бородкина заснула-таки, зажав в кулаке угол подушки, будто выдавливая из него сок…
Под утро что-то холодное и тяжелое залезло под одеяло рядом с Бородкиной, залезло и заговорило:
– Татьян, подвинься-то, вот развалилась тоже! Я эту твою лахудру-подружку на кухне на матрац сунул. Пусть там дрыхнет. Да слышишь ты меня?
– Да, – скрипнула Бородкина.
Васечка просунул руку ей под шею и подвинул к себе.
– Чего тебе?! – обозлилась Бородкина. – Не налялякался, что ли?
Она вывернула голову, и в свете уличного фонаря, проникающем в щелку между шторами, заглянула в глаза Васечки.
– Как ты только мог? – обиженно сказала она.
Он погладил ее по голове.
– Ой, – вяло сострил Васечка, – а что это у нас?
– Мне на работу! – ответила Бородкина. – И вообще, о чем вы там столько времени болтали?
Она отодвинулась от мужа дальше, к краю дивана.
– Да чего там, – Васечка подхватил ее голову, – дура она и есть дура. Просто человек новый. Интересно ведь, чего у них там за городом, как они вообще.
Ему ничего делать не хотелось, кроме того, чтобы уснуть.
– А ты обиделась вроде? – на всякий случай спросил он. – Подумаешь, с человеком поговорил.
– Нет, – бессмысленно ответила Бородкина, – сейчас уже нет.
Она сунула свое лицо в подушку. Он отвернулся.
– Нет, не обижаюсь, – почти неслышно проговорила она, – все уже, Васечка.
Он молчал и смотрел на кусок светлого уже неба из-под полуприкрытых век. Бородкина продолжала шептать:
– Васечка, ну, сдурила я, правда.
– А зачем вид было делать? – сонно прошептал он и совсем закрыл глаза. – Чего тебе не хватает? А вот придет кто в дом, сразу косишься. Что она, чужой человек? Твоя же…
Бородкина лениво перевернулась на спину и тоскливо сказала:
– Знаешь, Вася, если честно, мне не светит Галку неделю кормить.
– А зачем же ты ее оставила тогда? Так и сказала бы: уходи мол, места нет. А то строишь из себя.
Васечка повернул сморщенное лицо к Бородкиной и укорил ее:
– А она ведь к тебе со всей душой!
– Она работать здесь хочет, вот и прилипла, – Бородкина нервничала, – там-то у них какая работа.
– Да, работать надо! – уклончиво заключил Васечка и почесал нос. – Дак, а кто ее возьмет, своим-то…
– Надоел ты мне! – буркнула Бородкина. – Одни обещания от тебя! Когда выполнять будешь?
Васечка надул губы и резко отвернулся.
– Стерва! – зло шепнул он. – И есть ты, и всегда ей была. Только и знаешь, как за больное место задевать!
– А ты – подлец! – завелась Бородкина. Она набрала воздуха в легкие и, привстав, громко прошептала в ухо Васечке. – Всю ночь с ней на кухне проторчал и еще смеешь меня винить! А что ты сделал? Что ты сделал?
– Замолчи! – скрипнув зубами, выдавил Васечка. – Тошно!
Он накрылся с головой одеялом и тяжело задышал.
Бородкина разнервничалась совсем, спать оставалось часа полтора, но решение она так и не смогла принять. Злоба на Васечку врезывалась острой болью в ее голубые глаза. Она почти уже сделала все, чтобы успокоиться и ничего не выяснять, но будоражащая ее ревность глушила все добрые намерения. И где-то еще бродила надоевшая до чертиков совестливость, все время мешавшая двигаться дальше, цепляющая в самые важные, решающие моменты.
Подруга Галя сопела на кухне, и это ее сопение теперь еще больше подогревало ревность и злость, доводя Бородкину до точки кипения.
А Васечка продолжал кряхтеть, укрывшись одеялом с головой.
– Что, она к тебе сама лезла? – съязвила Бородкина.
– Ты с ума сошла, Таня? – глухой голос Васечки из-под одеяла переполнился возмущением. Он открыл нос, потом все лицо и навис над Бородкиной. – У тебя с головой как вообще?
– Не пялься! – огрызнулась она. – Знаю я все!
Васечка состроил глуповатую гримасу и чуть не расхохотался в голос:
– Ну, насмешила, Таня! Ты соображаешь?
– Я ее сейчас разбужу, вместе и сообразим! – сказала Бородкина и слезла с дивана. – Мне даже интересно, как ты лихо-то!
– Таня, Таня, Таня, – быстро заговорил Васечка, – успокойся. Не надо человека будить. Пускай. Давай это… поспим!
Бородкина легла и закрыла глаза, она думала, все еще не решаясь говорить. Васечка дергал правой ногой, и диван слегка раскачивало. Бородкина представляла картину истинных событий и пыталась отыскать нужные мысли. Но все они блуждали и липкими тонкими линиями обкручивали тело; ее бросало в горячий и уже нездоровый пот.
– Когда ты, наконец, скажешь правду, а? – шепнула Бородкина и сорвала одеяло с себя и Васечки.
Он испуганно вскрикнул:
– Ты чего творишь? Дай одеяло!
– А вот шиш! Мерзни вместе со мной! – зло съехидничала Бородкина. – Или только с ней тебе нравится?
Она вытащила из-под одеяла руку, указала в сторону окна.
Белизна превратила лицо Васечки в плоский блестящий лист.
– Ты со мной так теперь! Хорошо, буду спать так! А тебе на работу пора! – захрипел он и сунул голову под подушку.
– Как ты так можешь! – удрученно сказала Бородкина. – Когда ты только успел? Это ж надо! И с кем?! А я знала, что это именно она.
– А я знал, что ты знала! – Васечка выставил нос наружу и стал передразнивать жену. – А кто она-то? И почему?
– А вот потому! Вон отсюда! – она спихнула его с дивана. – Иди к своей новой, пусть тебя накроет. Сам расскажешь или я поднимусь и все выясню?
Васечка разлегся на полу и закинул ногу на ногу. Ему было холодно и отвратительно неудобно.
– Нет, вы видели?! – причитал он. – Она все знает! Знает она! Чудовище! И только подойди к ней, вот только подойди! Я тебе устрою минуту молчания!
– Всю ночь мне нервы мотаешь! – свесившись с дивана, огрызнулась Бородкина.
Васечка снизу посмотрел на нее и мечтательно заметил:
– Вот Галя – нормальная женщина, нежная, добрая. Жалеет меня. Она-то понимает. Вообще другой человек.
– Ну, все, хватит! – Бородкина мотнула головой и прищурила глаза. – Понимает – ступай туда! А ко мне ни шагу, лимит исчерпан!
Она подняла одеяло с пола и накрылась им.
– Одного понять не могу, – мстительно заговорил Васечка, – ты сама все решила, сама там все уже придумала… Меня куда-то посылаешь… Я вообще с тобой не спорю, мне все равно. Но вот только подумай, сколько зла ты своим идиотизмом принесла… Швабру свою сегодня в руках держать не сможешь, вместе со шприцем! Разбираться она собралась, выяснять! А то, что я тридцать пять лет на тебя ишачил, а ты меня котлетами магазинными кормила?! А теперь ушел, так каждый божий день только и слышу: иди работай, иди работай! На хрена тебе деньги сейчас? На гроб?! Так уже не надо… Человеку до пенсии чуть осталось, а дышать уже нечем… Проработал всю жизнь с этими долбаными больными, с этими больными, не выздоравливающими никогда! Не хочу я их больше видеть! Понимаешь?.. Вот что ты в жизни сделала?.. А нашелся удивительный человек, удивительный…
Васечка перевел дыхание и, услышав писклявое подвывание Бородкиной, все-таки продолжил:
– Господи! Господи! Почему я так поздно опомнился?.. Она почему-то меня уважает, сочувствует мне… Не знаешь, почему? – он вдруг задумался, а потом разъяренно зашептал. – Кто тебе про Катю рассказал? Какая сволочь? Или выслеживала?
– Она мне сама сказала! – пробурчала Бородкина. – Она подошла сегодня вечером ко мне около парадной и сказала, чтобы я вообще-то тебя попросила к ней не ходить больше, а то уже соседи косятся.
Бородкин вскочил на ноги и подбежал к окну, там совсем рассвело.
– Как ты была дубовой медсестрой, так и осталась! – скрежетал он. – Я тебе не верю.
Он стал постукивать по оконному стеклу ногтями.
Минут через пять, устав слушать стекольный звон, Бородкина позвала его:
– Вася, иди ложись, потом разберемся. Галю разбудишь. Я удивляюсь, как она еще не проснулась.
Бородкин стоял у окна, его сжимало жуткое чувство мести и страха от того, что все вылезло наружу.
– Еще Галю принесло не вовремя, прямо в такой день. Я даже не знаю, что и делать, – бормотала Бородкина.
– Так я и понял. Так вот, – он подошел и сел на диван, – так вот, сегодня я и уйду к ней. Лягу там у порога!
Он ткнул пальцем в потолок.
– Позора совсем хочешь?! – устало выдохнула Бородкина. – Мало тебе глупостей на старости лет? Ей-то ты зачем? Тебя скоро под ручку водить надо будет. Куда я тебя теперь отпущу?
Васечка взглянул на потолок, в почти светлой комнате перед ним замаячила тень окончательного одиночества.
– Неужели ты не понимаешь? – успокаивая мужа, заговорила жена. – Сними ты с себя этот зарок. Тебе и работать-то придется только по вызовам. Ты же не виноват, что кто-то ошибся… И потом, ведь надо накопить денег, надо, Васечка. Сын все-таки, полгода уже… Там есть недорогие и хорошие памятники.
