Кристина Хуцишвили - DEVIANT
В Китае приятно находиться. Многие люди делают там баснословные деньги, но это история не только про деньги – попадая туда, ощущаешь, что тебе комфортно. И можно не задумываться относительно того, как все это устроено, – просто там приятно находиться, а в Москве – не очень. Москва очень больной город. Здесь люди забыли о том, что было им присуще, – забыли о гостеприимстве, добре. Слишком много зависти и злости.
Мы вообще слабеющая нация. Обратимо ли это? А черт его знает. Больной человек может выздороветь по разным причинам – попадется хороший лекарь или сам человек вдруг поймет, что очень хочет жить, наберется сил и спасется.
В то время, когда мы жили в Советском Союзе, было тяжело – многое нельзя было произнести вслух. А после перестройки мы увлеклись – посмотрели на Запад, скопировали их ценности, не раздумывая, смогут ли они прижиться на российской почве.
А у меня есть большие сомнения по этому поводу. Может, ценности сами по себе и неплохи, но подходят ли они нам, с нашей историей? Есть ли у нас вообще почва для демократии? А для протестантских ценностей, есть ли социальная склонность к этому?.. Для меня это большой вопрос.
И поэтому мы очень разные – умничаем тут в Москве, думаем, как бы сделать что-то лучше, и сами же очень далеки от тех, кто живет за Уралом, на Дальнем Востоке. А им что нужно? Какие ценности? Непонятно.
Даже за последние годы, если вспомнить, нет ни одного фильма, ни одного шлягера, который бы объединял людей, есть только большая беда – неприятие чужих ценностей, неприятие того, что мы все разные. А такая разрозненная страна не сможет преодолеть серьезных препятствий, она по чуть-чуть изнутри распадается, и этот процесс может длиться долго. Но что мы получим в результате?..
Есть даже христианская косность – люди в своей системе ценностей не интересуются какими-то другими подходами, агрессивно их воспринимают. Они не могут сесть, выслушать, заинтересоваться. Подумать: «Да, а в этом что-то есть». Это примерно так, когда видишь ханжу и тебя вдруг разбирает сказать какую-то пошлость, хотя в обычной жизни и в голову не придет.
Да и буржуазные ценности у нас приживаются неоднозначно – нет единой «буржуазной» идеологии. Эти люди, они ведь не составляют какую-то прослойку общества. Они так же разрознены, как и остальные.
Как и что делать, чтобы что-то улучшить, непонятно. Можно относиться к этому, как к игре: когда долго играешь, в какой-то момент можешь выиграть. Главное – не переставать играть.
Но есть много разных игр, и в каждой свой выигрыш. Все сложно – нужно еще правильно выбрать, в какую игру играть.
На самом деле, Маша, все, в принципе, сводится к простым вещам. Если ты, такая молодая, красивая, сильная, сумеешь устроить так, что те, кого ты оставишь после себя и их потомки на этой земле будут счастливы, считай – все, ты свое дело сделала.
Ты не расстраивайся, расскажи лучше, что тебя тревожит…Ну да, он умрет, он обречен на смерть…
Но я одного не понимаю… Почему ты жалеешь его?
Разве мы все не умрем?
Зачем ты хоронишь его прежде времени?
Вместе того чтобы оплакивать его, дай ему свою руку, и живите, сколько вам отмерено.
Мы ведь все умрем.
Ну а то, что он, вероятно, умрет раньше, что с того?
Что такое 40–50, даже 60 лет в сравнении с вечностью?
У вас было шестнадцать, и одиннадцать из них вы проваляли дурака,
Не ошибитесь хотя бы сейчас… * * *12 октября 2009 года
На самом деле единственное, что я хочу сказать, – я хочу тебя обнимать, просыпаться с тобой, целовать твое лицо, в шутку бояться, что ты меня задушишь, обнимая… и так провести остаток жизни…
Ты мне снишься. Каждую ночь. Но утром мне обычно бывает не по себе, и я все забываю. Но сегодня голова на редкость светлая, и я решился, наконец, тебе написать. Ты никогда не увидишь это письмо, если мы не встретимся. Если ты прочитаешь его, то на этом месте улыбнешься, – что бы ты обо мне ни думала, я тебя неплохо знаю. Ты подумаешь, какой дурак, даже сейчас не поумнел – письма отправляют, если нет надежды увидеться, а зачем прятать письмо, когда надежда есть?
Да, я опять делаю все не так, как следовало бы. Да, считай это моей запоздалой оригинальностью – я же всегда действовал по шаблонам, делал то, что и другие. Хотя настаивал как раз на обратном. Копировал чужие действия, поведенческие механизмы, как ты любишь говорить, и видишь, я даже не изменился. Сейчас внаглую и очень неудачно пытаюсь скопировать тебя, твой стиль. Ты всегда очень хорошо говорила и постоянно вставляла какие-то словечки, термины. Не для какой-то там бравады эрудированностью, а просто так. Я заслушивался, и даже забывал, собственно, о чем ты. Сейчас, наверное, это опять будет нелогично – но хочу признаться, опять-таки с запозданием. Но ты ведь дашь мне шанс? По крайней мере, я очень на это надеюсь. Так вот, ты единственная женщина, которая на протяжении всей жизни производила на меня одинаково сильное впечатление.
Ты менялась всегда быстрее меня, всегда была на шаг впереди, и я тянулся за тобой. И это на самом деле никогда не ущемляло моей гордости, хоть я и намекал на обратное. Мне очень повезло с тобой. Почему-то эти слова оказались для меня очень сложны, труднопроизносимы, и даже сейчас они идут не так легко, как могли бы. Наверное, я всегда боялся того, что если скажу тебе, как ты важна для меня, все исчезнет, и магия разрушится.
И раз пришло время раскрывать секреты, я скажу еще кое-что. Ты очень пугала меня, с самого начала наших отношений. Когда мы более или менее узнали друг друга, я никогда не мог понять, что у тебя на душе. Когда ты обижалась, я даже не всегда мог понять, что сделал не так. Мне легче было десять раз извиниться и задарить тебя подарками, нежели выяснять это.
Еще выходил из себя, когда ты говорила, что я нечуткий. На самом деле это не совсем так. Это ты, ты другая. Ты необычная девушка, и за что я и благодарю Бога, несмотря ни на что, – так это за то, что Он свел меня с тобой. Хотелось бы, чтобы надолго, но это уже не нам решать.
И еще, если помнишь… Это совершенно не нужно сейчас говорить и неуместно, но раз уж я вспомнил. Тогда, в том загородном ресторане, когда я вернулся из бизнес-школы в Москву, чтобы передохнуть, я действительно был очень пьян.
И я и вправду не помнил ничего толком на следующий день. Но потом постепенно все стало проясняться, и потом я уже вспомнил, что, среди прочего, тебе сказал. и хочется сказать, что я был самодовольным дураком и поэтому ничего тебе об этом не сказал. Но в этом случае им я и остался. Дело, наверное, было в том, что я не мог смириться, что какая-то женщина своей волей оказалась сопоставима мне. Сейчас мне кажется, что ты этого не понимала. Ты не понимала, а я не хотел себе признаваться.
А сейчас мне уже нечего терять, и веры у меня уже не осталось, хотя ее призрак появляется в такие дни, как сегодня. Так вот, у тебя было все, чтобы я остался. Просто ты никогда не говорила нужных для этого слов. И за это я тебя и уважал. И сейчас я признаю, что твоя воля могла склонить мою в нужную тебе сторону.
А сам я не шел тебе навстречу не потому, что ты мало значила для меня, – просто я думал, что ты ошибаешься. Ты всегда ругала меня за мои планы, говорила, будто у меня на все есть план и все расписано. Помню, ты однажды кричала: я должен выдать, наконец, тебе свой сценарий на ознакомление , чтобы играть по ролям. Потом мы конечно же помирились, и ты, как ребенок, прижалась ко мне и спросила, понимаю ли я тебя. А я ответил: «Да». Ты хочешь, чтобы мы действовали так, как будто «сейчас или никогда», все сразу и нараспашку, а не так, будто бы у нас впереди еще много совместных лет. И добавил – отношения нужно строить, это такая же работа. И можно идти на компромиссы, но нельзя уступать. И я ведь тебе ни разу не уступил.
Потому как, черт возьми, думал, что у нас с тобой вся жизнь впереди.
А эта предпосылка оказалась неверна.
И я себе не прощу этого.
А тогда, в этом ресторане, я тихо сказал тебе, что хочу, чтобы ты стала моей женой. Я все помню.* * *Документ Microsoft Word.
Не назван.
Создан: 12 декабря 2009 года
Кризисы случаются постоянно. Некоторые проходят незаметно, другие стирают с лица земли то, избыток чего был их порождением. Тематике финансовых рынков нет и сотни лет, по крайней мере, в литературе. Почему это так? Наверное, потому что они были неразвиты и не казались людям существенной частью экономики.
Люди всегда знали, что имена надо давать в первую очередь тем вещам и явлениям, которые на что-нибудь да влияют. Зачем тратиться наименованием на то, что несущественно?
С 1925 года темпы роста реальной экономики США приблизились к уровню стагнации, тогда как ВВП рос. Значительный вклад в научную мысль внес Джон Мейнард Кейнс. До него ни классики, ни неоклассики внятных причин Великой депрессии не называли. (…)
