Кристина Хуцишвили - DEVIANT
И если бы были силы внешние, может, вывели бы их на чистую воду. Но у кого-то заботы, кому-то все равно, а другие боятся, что на них пальцем показывать будут, что, они, мол, ничего в этом не понимают. Сейчас же каждый в политике спец, как же им не понимать.
От них нет зла, но зачем же столько бессмысленных сущностей? Они пустые ведь, эти люди. Они ничего не создают.* * *12 ноября 2008 года
Все зависит от фазы сна. Ты можешь проснуться с пугающим сердцебиением, будто не хватает дыхания.
Очень неприятное ощущение. А можешь переждать десять минут, сознательно продлить сон на эти десять минут, и все – проснешься отдохнувший, бодрый как огурчик. Но почему-то оба эти варианта возможны только тогда, когда ты просыпаешься один. Как ни странно. Еще более странно, что я чувствую себя очень неплохо. Это странно, конечно, не само по себе, а с учетом того, что я болен, и до недавнего времени все шло по нисходящей.
И теперь, еще не пережив радостное удивление, я в мыслях своих пресекаю ростки надежды, которые все норовят пробиться. И еще сильнее закрепился в убеждении, что звонить домой не стоит. Раньше не стоило, потому что я не имел права их расстраивать. Сознательно ведь уехал – даже не в Лондон, а за океан, чтобы быть как можно дальше. В какой-то момент еще был такой до ужаса глупый полудетский-полуромантический мотив – уехать умирать не куда-нибудь, а в Нью-Йорк. Уехать в конце лета: осень в Нью-Йорке, все такое. Маша очень любит этот фильм.
Кстати, смешно получается. Видимо, я себя чувствую настолько хорошо, что даже о ней стал говорить в настоящем времени. А раньше – только в прошедшем. Интересно, как у нее дела. Наверное, как обычно. Она не может долго переживать: уже, наверное, улыбается, ходит на работу, в клубы, читает.
Так хочется к ней – вот стало лучше, и хочется к ней, в Москву, а до этого, когда было совсем плохо, хотелось, чтобы она сама здесь появилась. Хочется дарить ей подарки, покупать цветы, книги, диски, водить везде. Подарить новую машину.
Все равно она поймет. И конечно, простит и примет все как данность. В ней, на самом деле, очень много этого… христианского… человеколюбия, смирения.
Она не будет даже ничего спрашивать – просто скажет, что да, детей у нас не будет, но, например, можно усыновить. А потом она позаботится обо всем, а так – можно жениться и жить. Просто жить. Она всегда это умела.
Боже, как хочется к ней. Гулять, просто сидеть в кафе, гонять ночью – все, как раньше. Мы же остались, и деньги остались. И у нас все еще есть немного времени.* * *12 января 2009 года
E-mail To: [email protected]…com
Пустые улицы, по ним ходят пустые люди. Ходят – не потому что гуляют, а из-за пробок. Ходят, думают свое – если кто-то поскользнется, вряд ли подадут руку. Наверное, не потому, что они злые или какие-то другие – хуже по сравнению с теми людьми, что были раньше. Нет, совсем нет. И времена сейчас не самые плохие – с чего людям быть злее и несчастнее, чем раньше. Просто по инерции. Тело продолжает свободное падение в действительность. и если вдруг этому телу, уверенному в своей правоте, что-то мешает, например чья-то рука, внезапно схватившаяся за сустав, оно нивелируется. Тело знает свое дело, выполняет поставленную задачу. Установка дана. А рука и прочие препятствия – безлики и безразличны, им нужно дать отпор.
Сознание вторично. Оно поймет, что произошло, позже. А если захочет вернуться – вряд ли это сделает. Опять-таки издержки, да и стыдно как-то.
А есть еще и другие – перспективные. Они моложе и считается, что лучше. По крайней мере, они еще не затравлены, у них свежий цвет лица и живые глаза. Как правило, они действительно лучше: на их долю пришлось меньше горя, они строят иллюзии, кого-то из них взращивают мифами об американской мечте, но не говорят, что пересадка ее на русскую почву ( релокация , как говорят в бизнесе) дает непредсказуемый эффект. Чьи-то мифы обретут крепкий фундамент, чьи-то – будут развенчаны.
А в среднем – через пару лет это будут красивые одинокие люди, которые читают одинаковые книги.
Сохранено в черновиках * * *Не лезь в мою жизнь, не пытайся понять меня – ты все равно не сможешь. Я такая, я – ветер, непредсказуемая. А ты слишком обыкновенный, такой типичный человек, такой чистоплюй, что даже тошно. Ты не умеешь мечтать, хочешь троих детей, но, уверена, не будешь о них заботиться. Да, посмотрела бы я на идиотку, которая согласится тебе их родить.
Шикарный выпад: «Уговорю на троих, а четвертый – по инерции». Сам ты по инерции, тупой ограниченный болван! Я не уверена, что ты вообще читал в жизни больше одной книги не по экономике. Да ты даже в экономике не разбираешься. Ты меня раздражаешь, со своими бессмысленными эгоистичными разговорами, ты больной, совсем больной – и это в твоем-то возрасте.
Просто проваливай.
* * *Как вы понимаете, что любите?
«Поджилки трясутся, жду звонка, гипнотизирую телефон. И все чувствую. Мы даже звоним друг другу синхронно, не договариваясь, представляете…»
«Это глупо звучит, но, когда люблю, мне кажется, что я могу выйти живой из огня, идти по углям, нырять глубоко-глубоко, дышать без воздуха».
«Мне в этом состоянии не хочется говорить, я так счастлива, что, когда я с людьми, мне хочется подпрыгнуть. А если одна, я просто иду и улыбаюсь. Наверное, глупо, да?»
«Когда я смотрю на него, и мне хочется плакать. Но я не могу, потому что это странно, согласитесь. И поэтому пытаюсь уткнуться в его плечо, чтоб он не видел мои глаза».
«А я всегда смотрю в глаза, когда мы о чем-то разговариваем, даже о незначительном».
«Использую любую минутку, чтобы понять, как он ко мне относится. Это неприлично, да?»
«Если я понимаю, что попала, то мне сначала хочется выкинуть чего-нибудь такого, пойти с другим гулять или даже изменить. А потом уже это проходит, признаешься себе, что попала, и уже никого другого не хочешь».Любовь – идиотская, непредсказуемая штука. Шутка, которая может случиться с тобой – посреди чистого поля, на полпути к мечте, в вяжущей повседневности от ожидания к ожиданию. Иногда она случается и в жизненном потоке. Или, наоборот, в пустоте, когда уже ничего не ждешь, а она вот возьми и выскочи убийцей. Бывает очень странная жертвенная любовь – за примерами обращайтесь к Федору Михайловичу. Но, может, она только с виду не такая, как у нас? Может, она была уместна, хороша для своего времени? Каковы критерии?
О любви до пошлого много сказано, и есть все основания полагать, что эта тема так просто не отпустит умы; love, pop, art , что-то еще, разные компоненты, опять love. Но меня всегда привлекал один аспект взаимоотношений – точнее, любовь в одном из ракурсов.
Любить ведь можно по-разному: можно любить, можно порабощать. Меня всегда интересовали механизмы доминирования.* * *Метаморфоза: явление второе
Она зажималась, когда была очень юной. Меня это даже возбуждало. Это было очень сексуально. Мне нравилось делать с ней разные вещи. Кто-то говорит, что любовь – это уважение. Взаимоуважение. Глупости. Может, есть разная любовь, разные виды любви с течением времени. Но этому слову никогда не удастся обобщить наши развлечения того периода. Любовь – это и унижение. Разве нет?
Взаимоунижение. Это тоже любовь. Гораздо больше, чем что бы то ни было.
Мне нравилось смотреть ей в глаза. В отношениях все могло быть плохо и сложно, но это было неважно. Ей не нравилось, когда я смотрел ей прямо в глаза. Логично, потому что невозможно имитировать и притворяться.
Незащищенность, маскируемая красотой. Красивее, чем обычно, – в такие моменты. Перед оргазмом. Очень красивое одухотворенное лицо. Мне хотелось ее фотографировать.
Ей не нравилось не то, что я смотрел в глаза, а то, что я там видел. Она была прозрачной.
«Скажи, ты любишь меня?» – обычный женский вопрос. Банальность и глупость. Мы менялись местами. Я просил. Ничего не получал. Потому что если бы получил, я мог бы делать с ней все, что хочу. Она боялась стать моей собственностью. Боялась быть порабощенной. Думала: «Если я скажу да, он поймет, что можно делать все что угодно, не теряя меня».
Мы сбегали друг к другу отовсюду и ото всех. У нас были другие, мы жили подолгу врозь. Но она любила только меня.
И каждый раз, когда я в этом убеждался… В спальне, в гостиной, в кабинете, на полу в ванной…
Я был в ней и смотрел ей в глаза. Следил за каждым движением, за каждым моментом дыхания. Чтобы она не забывала дышать, чтобы, следя за ней, дышать не забыл и я.
Иногда я сжимал ее руки слишком крепко, тогда ей было больно. Но в подавляющем большинстве случаев она терпела, а чаще – не замечала. Я тянул ее за волосы, пробовал все возможные позы.
Потом понял, как ей нравится больше всего. Все было банально и прекрасно – ей нравилось обнимать меня. Нам надоели эксперименты. Мы обнимались и занимались любовью. Иногда я просто склонял ее вниз – и она была полностью моей. Такое бывало, когда невозможно было ждать. Мы бросались друг на друга, как только закрывались двери.
