Андрей Зарин - Кровавый пир
Василий поспешно вскочил и, чтобы отогнать впечатление сна, быстро вылез на палубу. Яркое солнце уже играло на воде.
V
– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, – громко кричали астраханцы и бежали толпою за Стенькою Разиным, когда он на другое утро въезжал в город, окруженный своими есаулами, с Фролкою и Васильем подле себя.
– Здравствуйте, детки! Здорово, ребятушки! – говорил весело Стенька и, выехав на площадь, остановил коня и поднял руку. Толпа сразу замолкла. – Говорили вам вчерась мои есаулы про славное казачество! – заговорил Стенька. – Ну вот, так все вы теперь казаки будете. Идите в поле, и там я присягу возьму с вас!
– В поле, в поле! – закричали вокруг, и толпа бросилась бежать к городским воротам.
Площадь опустела. Стенька Разин оглянулся.
У раската грудою лежали трупы: лдни были с отсеченными головами, другие с разбитым черепом, третьи просто удушенные. Казалось, все они намокли в крови, потому что вокруг них была топкая кровавая грязь. То тут, то там валялись руки и ноги…
– Закажи яму вырыть, – сказал Стенька Шелудяку, – да всех их туда. А то смердеть дюже станут!
– Где яму‑то копать?
– Яму? А ну, тут Троицкий монастырь есть. Пусть братья и постараются. Много? – спросил он, указывая на трупы.
– А вчерась считано четыреста. Да опосля приводили.
– Ладно! Так им и надо, псам! Иваша, – обратился он к Терскому, – тащи на поле попов‑то! Пусть с книгой придут да крестом. А мы поедем!
Он тронул коня.
– Дорогу атаману! – закричали в толпе, едва он показался из ворот, и толпа разом раздвинулась на две стороны.
– Ну, детки, – сказал Стенька, не сходя с коня, – сейчас попы придут. Станете крест целовать на честной службе. Богом поклянетесь стоять за великого государя да за меня, Степана Тимофеевича, атамана Разина, да за честное казачество. Богом поклянусь вам и войску честно служить, изменников выводить!
– Дорогу, дорогу! – раздались возгласы. Толпа снова расступилась. Впереди ехал Ивашка Терской, сзади него шло восемь священников в оборванных рясах, с растрепанными волосами, и их окружали казаки с плетьми.
– Едва повытаскал, – сказал Терской, подъезжая к атаману. – В чуланы, в подвалы попрятались, что кроты! А кресты из церквей взяли. Вот!
Терской опустил руку за голенище сапога и вынул оттуда три напрестольных креста и поднес их атаману. Толпа безмолвно стояла в ожидании церемонии.
– Ну, три попа, берите кресты и держите! – крикнул на священников Стенька. – А вы чередом целовать крест станете, а потом мне кланяться. Ну!
Но священники стояли неподвижно, опустив головы.
– Ах вы, длинноволосые! – закричал Васька Ус. – Али не слышите, что батюшка вам приказывает? Ну, ты! Иди! – он схватил одного старика за плечо и с силою толкнул к атаману.
Стенька протянул ему крест, но старик вдруг выпрямился, глаза его сверкнули, бледное лицо залил румянец.
– Не оскверняй святого креста, богоотступник! – громко сказал он. – Поругатель святыни, антихрист! Братия! – закричал он народу. – Образумьтесь. Се не человек, а дьявол во образе человека!
– Голову его, голову! – завопил в ярости очнувшийся от изумления Разин.
– И сказано в Писании, – кричал священник, – придут дни и…
Толпа охнула. Сабля Уса сверкнула на солнце как молния, и отрубленная голова священника упала на грудь, вися на окровавленной коже. Тело упало на землю, и кровь пошла широкой струею. Толпа в страхе отодвинулась.
Стенька дрожал от гнева, и глаза его метали искры.
– Иди ты! – сказал он молодому священнику. Тот выступил и твердо ответил:
– Богу служу, а не дьяволу!
– Ну, ну! – заревел Стенька. – Ой, казаче, отсеките ему руку одну да ногу одну! Пусть другие поглядят на свово батьку! Ну!
Страшное приказание было исполнено мгновенно. Истекая кровью, священник лежал на земле рядом с отсеченными рукою и ногою.
Стоявшие близко слышали, как он молился, и невольно крестились.
– Ты! – показал Разин на следующего.
– Невместно и мне свой сан порочить! – ответил третий.
– Ин! – сказал Стенька. Лицо его окаменело в зверском выражении. – Вы ему, казаче, две руки отрубите, а тому, четвертому, две ноги! Так вот! А вы будете крест держать? – спросил он угрюмо у оставшихся.
– Смилуйся! – воскликнул устрашенный молодой священник.
– То‑то! Ну, иди, держи крест, – сказал Стенька, протягивая ему крест, – и вы!
Священники подошли и взяли кресты в руки.
– Ну, детки, подходите на целование! – обратился Степан к толпе.
Народ дрогнул и длинной лентою потянулся мимо атамана. Каждый, крестясь, целовал крест, кланялся Разину и отходил в сторону.
Священники стояли бледные, дрожащие от ужаса и держали кресты перед собою, стараясь не видеть страшных трупов своих собратий, залитых кровью. Народ испуганно косился на мучеников, а Стенька Разин, страшный, как карающая судьба, как неведомый антихрист, недвижно сидел на коне.
Часа четыре длилась церемония присяги. Наконец она кончилась, и Стенька облегченно вздохнул.
– Ну, други, вот вы и казаки стали! Нет над вами воевод и бояр. Сами себе вольные! – сказал он. – Разделитесь вы теперь на тысячи, и будут у вас от вас тысячники, а каждая тысяча на сотни, и у сотни свой сотник будет, а сотни на десятки с десятским. Правиться все кругом радою будете. Как што, сверитесь и думайте сообща. А для порядку вам атаманом вот он будет! – Стенька указал на Ваську Уса. – А его есаулами – вот они! – он указал на Федьку Шелудяка и Ивашку Терского. – Им во всем верьте! А теперя выберите тысячников да посылайте их в городок. Дуванить добро станем!
– Многая лета Степану Тимофеевичу! – заревела обрадованная толпа.
– А, испить теперь! – сказал уже весело Стенька и, ударив лошадь, погнал ее в город.
При самом въезде у ворот стояло кружало. Длинная изба с широким навесом, под которым стояли столы и лавки. Вокруг росли тенистые тополи и ветвистые липы.
– Ой, славно! – сказал, осаживая коня, Степан. – Ивашко! – крикнул он Волдырю. – Ну ее, приказную избу! Давай тут пить! Раздобудьте, братья, горилки!
Он слез с коня и сел на лавку. Казаки скрылись и через минуту выкатили бочку.
– А ну, по – казацки! – смеясь сказал Стенька.
В один миг бочку поставили стоймя.
Фролка подскочил к ней и богатырским ударом кулака расколол дно.
– Ото ладно! – одобрил Стенька. – А ну! За качество!
Гришка Савельев спешно подал ему деревянный ковш. Стенька зачерпнул водки и жадно выпил.
– У – у! Здоровая горилка! Бисова вудка! – сказал он.
Ивашка Волдырь торопливо шел, махая руками, и сзади него казаки тащили мисы с галушками, варениками, пирогами, мясо и рыбу, баклаги, фляги, сулеи и жбаны с вином и медами.
– Ой! И опохмелимся же! – радостно закричал Стенька. – Ты, астраханский атаман, угощай, что ли!
Василий не отставал от других. Вино туманило ему голову и разжигало кровь. Убийства уже не приводили его в содрогание.
– Пити – греха не быти! – кричал он. – Тут вино, а в Саратове кровь пить буду!
– Ай да Вася! – радостно смеялся Разин.
– На дуван! На дуван! – кричала толпа, устремляясь снова за ворота к Ямгурчееву городку..
– Ну, Вася, – сказал Степан Ваське Усу, – вина всего не выпьем, иди дело делай, без тебя нельзя дуванить. И вы, есаулушки! – сказал он Шелудяку и Терскому. – Ну – те, шубу‑то мою не забудьте! – крикнул он вслед.
– Наливай, что ли, ты, Гришка! – приказал он Савельеву.
Василий тихо вышел и прошел в городок.
Там шумела и волновалась толпа. Кричали и стрельцы, и казаки, и голытьба, и вновь испеченные казаки – астраханцы.
Груды добра высились посреди площади. Василий подошел к Ваське Усу и сказал:
– Моим молодцам тоже батька дать указал!
– Знаю. Много их?
– Сто сорок!
– Пришли от них молодца!
– Здеся я, атаман, – словно из земли вырос Кривой и поклонился, сняв шапку.
– Ну и стой тут! – сказал Ус, деля добычу.
Чего только не было в горах наваленного добра. Мешки с деньгами, и одежда, и сбруя, и оружие, и тут же кресты, образа, церковное облачение и мисы с самоцветными камнями.
Казаки привычными руками сортировали кучи, складывая одно к одному.
Потому Ус стал делить. Четвертую часть каждой кучи он отделил на атаманство. Половину оставшихся на казачество, половину вновь оставшегося стрельцам и работникам Разина, а остальное астраханцам.
Тысячники, а потом сотники подошли к своим частям и поделили их поровну, потом десятские разделили на десять куч каждую, а там подошли дольники и стали метать жребий – кому что.
Василий выбрал себе дорогие чеканные пистолеты, кинжал и саблю, а все остальное отдал своим удальцам.
Их нельзя было узнать. Пасынков оделся в парчу и бархат. На Кривом был дорогой атласный кунтуш, Дубовый надел на себя боярский кафтан и гарлатную шапку.
В толпе замелькали армяне и евреи, и пошел торг и потом пьянство.
