Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими
Внезапно наверху зазвонил колокольчик.
- Вот! - сказал граф Станислав и захлопнул томик Рильке. - Что я говорил: никогда нельзя спокойно позавтракать!
- Тише, старина, тише... - Настоящий глаз Рохуса Фельгентрея сосредоточенно смотрел прямо перед собой, тогда как искусственный скучливо поглядывал в окно, где за сухой грушей в последний раз в этом году вставало бессильное солнце.
- Она бегает взад-вперед! - сказала Хердмуте, которая, чтобы, наверное, лучше слышать, расколола одну из своих кос-баранок и, открыв рот, откинулась на спинку стула. - Она укладывается!
- Бог даст, - проговорил полковник, - она опять захочет прокатиться на санях, как в прошлом году, тогда у нас, по крайней мере, будет полдня спокойных.
- Шаги! - шепнул господин Янкель Фрейндлих. - Тихо!
Но это оказалась всего лишь кухарка, она пришла узнать, кто хочет вечером блинчики с начинкой, а кто без.
Мы соответственно подняли руки.
- Что это с ней такое? - спросил полковник многозначительно, указывая израненным большим пальцем на потолок.
- Окончательно свихнулась, - сказала кухарка. - Всю ночь примеряла платья и раз тридцать, наверно, мазалась, все по-разному; а уж про лак для ногтей и прочую белиберду и говорить нечего.
- Бог ты мой! - Полковник со стоном откинулся назад. - Это ведь уже какое-то нечеловеческое упорство.
- Да смилуется над нами господь, - сказал граф Станислав и со вздохом задул свою горелку.
- Да смилуется он и над нею, - произнес отец во внезапно наступившей тишине.
- Прошу прощения, господин доктор, - сказал Рохус Фельгентрей. - Что вы под этим подразумеваете?
К счастью, тут вошла горничная и, зевая, положила на рояль стопку пожелтевших охотничьих журналов.
- Вы это серьезно? - спросил полковник и схватился за сердце. - Вы действительно опять принесли нам для чтения эти древние подшивки "Дичи и собаки"?
Горничная объяснила, что барон вчера вечером специально напомнил об этом.
- Специально! - воскликнул Рохус Фельгентрей, и в его стеклянном глазу неожиданно отразилось утреннее солнце. - Вечно я слышу это "специально"! Вот уж сколько месяцев здесь ничего другого не добьешься, кроме этих заплесневелых лесных, полевых и луговых сплетен, а вы говорите "специально"! Может быть, ради праздника? Да?
- Вероятно, - в изнеможении прохрипел полковник, - но уж сегодня-то он мог бы выдать нам несколько газет.
- Он?! - воскликнула Хердмуте. - Когда это он интересовался нашими духовными запросами?! У него одни только свиньи на уме!
Отец со звоном отодвинул свою чашку.
- А разве это порочить его сердце?
- Сердце, - презрительно фыркнула Хердмуте. - Когда я такое слышу...
- Да, - кивнул отец, - теперь об этом не часто услышишь.
- Чтобы о нем слышать, надо его иметь, - взволнованно проговорил господин Янкель Фрейндлих. Отец внимательно посмотрел на него.
- Раньше вы другое говорили.
- Мы все раньше другое говорили, - вздохнул граф Станислав.
- Да, - перебил его Рохус Фельгентрей. - Раньше мы считали, что с нами в Калюнце обходятся по-человечески.
- Ах, - произнес отец и сглотнул слюну. - А как, господин Фельгентрей, вы теперь считаете?
Казалось, все в комнате вдруг затаили дыхание, даже древоточцы приумолкли.
Рохус Фельгентрей разгоряченно оглаживал свою бороду, она угрожающе шуршала.
- Теперь наоборот, доктор. Теперь мы считаем это издевательством.
Я видел по отцову лицу, что представление, которое мы себе составили о наших друзьях, стремительно замутняется. Прежде чем ответить, он должен был несколько раз глубоко вдохнуть в себя воздух.
- Я полагаю, - с трудом произнес он, - вам должно быть стыдно.
После этих слов поднялась невообразимая суматоха.
Хорошо ему с его двенадцатичасовым опытом говорить! Что он знает о том режиме террора, который здесь господствует! Разумеется, барон - угнетатель, душитель свободы! И они могут сказать отцу только одно: в новом году с игом барона будет покончено. За обедом он уже получил резолюцию, и достаточно категоричную! Вот теперь отец посмотрит, кто пойдет на уступки. Ничего не поделаешь, чаша переполнилась, в новом году они добьются перемен; довольно послушания, нет, теперь их лозунгом станет "свобода"!
- Лучше бы вы своим девизом выбрали "достоинство"! - сердито вмешался отец в этот спектакль. - И подумайте хотя бы, что сегодня вы стоите не только у колыбели нового года, но и у смертного одра старого!
Он еще не успел окончить фразы, как беззвучно распахнулась дверь и на пороге возникла старая баронесса.
Мгновенно в комнате воцарилась мертвая тишина, и словно по чьей-то неслышной команде все разом поднялись и очумело уставились на старую даму.
Она производила впечатление одновременно пугающее и величественное. Истончившийся до состояния паутины дорожный плед облегал ее сгорбленное, костлявое тело. Из-под бархатной юбки виднелись похожие на стручки акации шнурованные полусапожки и черные хвостики траченного молью горностаевого палантина. Тяжело дыша, она опиралась на утыканный спортивными значками альпеншток и всех нас по очереди с нескрываемым отвращением осматривала своими подернутыми фиолетовой пленкой совиными глазами.
Когда ее ледяной взгляд встретился со взглядом отца, он поклонился:
- Доброе утро, госпожа баронесса.
Она смерила его презрительным взглядом.
- Вы тот самый чучельник?..
- Да, - отвечал отец. - А вот это, госпожа - баронесса, Бруно, мой сын.
- Еще и сын. - Ее совиный взгляд на долю секунды впился в кончик моего носа. - Ну, мне все равно, - проскрипела она потом, - так или иначе, я все-таки с сегодняшнего дня начинаю новую жизнь.
- Идеальный срок для подобного решения, - вежливо произнес граф Станислав.
Баронесса насмешливо скривила губы.
- Только не торжествуйте раньше времени!
- Что вы, что вы! - воскликнул Рохус Фельгентрей.
- Кто тут говорит о каком-то торжестве, сударыня!
- Я, милейший, я. - Она постучала себя в грудь крюком альпенштока, отчего разразилась хриплым кашлем. - И не скрою от вас почему. Я оставила барону письмо, письмо с ультиматумом. - Она сильно стукнула по полу железным наконечником своей палки. - Ему дано время на размышления, до полуночи. Если он до тех пор не решится отослать вас всех по домам и забрать меня из охотничьего домика, ноги моей больше не будет в этом доме, где все кишит дармоедами. А теперь я прошу отвести меня к саням.
Никогда я еще не видел, чтобы четверо мужчин так поспешно бросились к старой даме. Рохус Фельгентрей и полковник чуть ли не рвали ее друг у друга из рук.
- Госпожа баронесса, - сказал отец, который не трогался с места, позвольте избавить вас от этого натиска. - Коротко извинившись, он отодвинул полковника в сторону и предложил баронессе руку.
На какую-то долю секунды что-то вроде растроганности промелькнуло на ее набеленном лице.
- Вы очень любезны.
Она взяла отца под руку, и мимо смущенно покашливавшего господина Янкеля Фрейндлиха и озадаченно уставившегося в пол графа Станислава мы вывели старую даму во двор.
Как ни странно, двор вдруг показался мне совсем чужим и неуютным, меня охватила такая тоска по Берлину, что, казалось, сердце разорвется. Дверь в свинарник была приоткрыта, и в темноте за нею можно было разглядеть закутанное детское личико Свертлы; она невозмутимо смотрела на баронессу.
Брадек уже запряг лошадей и стоял, сохраняя дистанцию преданности, в пяти метрах от саней, перемалывая челюстями жевательный табак.
- Госпожа баронесса, - произнес отец таким умоляющим тоном, что старуха и вправду воззрилась на него - прошу вас, останьтесь. С вами Калюнц утратит и свою душу.
Платок на ее голове несколько съехал, и видно стало, что на седых кудерьках у нее надета корона; когда-то, вероятно, она была серебряной, а теперь стала почти черной.
- Весьма сожалею. - Она смотрела на отца как сомнамбула, потом отпустила его руку и решительно направилась к саням.
Мы последовали за ней со слезами на глазах. Тут вышла горничная, принесла одеяла, овчины и шитую бисером дорожную сумку баронессы. Помедлив, отец все же помог старой даме сесть на козлы, а горничная закутала ее.
- Ей-богу, госпожа баронесса, я страшно корю себя за то, что отпускаю вас... - Отец в растерянности подоткнул ей под укутанные ноги подушку и озабоченно взглянул на нее.
Но она уже натянула поводья, и ее совиные глаза смотрели прямо вперед.
- С дороги! - хрипло крикнула она Брадеку.
- Госпожа баронесса! - Кончики усов у отца дрожали.
- Все, - сказала она властно, - я уезжаю.
- Да здравствует Новый год! - раздался вдруг чей-то трубный голос, и тут же грянул выстрел, лошади прижали уши и, таща за собою сани, - помчались со двора.
- Вот она и укатила! - воскликнул дантист Лединек и засмеялся. Он перезарядил свое ружье и с сияющим лицом подошел к нам. У него был вид отлично выспавшегося человека. - Как приятно, что вы здесь.
