Карел Птачник - Год рождения 1921
— Я вполне понимаю, что происходит в душе этого молодого человека, — сказал он. — Чистая случайность, я бы сказал, бросила его прямо в наши объятия. — Кизер криво усмехнулся. — Чем сильнее его возненавидит рота, тем больше он будет слушать нас и тем надежнее станет. — Кизер повернулся к Нитрибиту. — Он уже был в отпуску?
— Так точно, — ответил фельдфебель. — В двухнедельном, хотя остальным мы давали неделю.
— Хорошо, — сказал капитан. — Дать ему дополнительно еще две недели. И объявить в приказе, скажем, так: «За особые заслуги». — Кизер хрипло засмеялся.
Куммер ловко наполнил бокалы и бросил под стол пустую бутылку.
— Последняя! — сказал он по-чешски и хлопнул себя рукой по губам.
Олин свалился с дивана и стал громко икать.
— Гиль, — брезгливо сказал Кизер, — отведите его в комнату и уложите. — Он допил бокал и со стуком поставил его на стол. — А то эта свинья испакостит мне ковер и диван.
5
Стройка, где работали Гонзик и его товарищи, находилась метрах в двухстах от горы Вейнберг, в которой кассельские власти устроили просторное бомбоубежище, одно из самых образцовых, какие рота видела в Германии. В массиве почти тридцатиметровой скалы скрывался целый лабиринт ходов, помещений, отсеков, защищенных бетоном и металлом. Все коридоры вели в просторный центральный зал, оборудованный аппаратами для очистки воздуха, кислородными баллонами, скамейками, койками для больных. Коридоры были разделены герметическими дверями на отдельные отсеки, бомбоубежище располагало собственной электростанцией и вмещало несколько тысяч человек.
Во всех домах и квартирах города были включены радиоприемники, и так как по радио регулярно передавались сводки о полетах вражеской авиации над Германией, то еще задолго до того, как раздавался вой сирен, Франкфуртерштрассе наполнялась людьми. Жители выбегали из домов, таща на себе сумки, чемоданы, портфели, детей, и спешили к штольням в горе.
Трамвай остановился перед стройкой, где работал Гонзик и его товарищи. Голландцы забрались в пустые вагоны отдохнуть.
Гонзик постучал в окно одного вагона и улыбнулся задремавшему было голландцу.
— Воздушная тревога, — сказал Гонзик. — Вы не идете в бомбоубежище?
Голландец взглянул на чистое небо и лениво махнул рукой.
— Лучше поспать, — сказал он и сложил руки на коленях. — Сегодня не будут бомбить, полетят дальше.
Шел одиннадцатый час. Каменщики сложили свой инструмент и направились к Вейнбергу.
— Не идете? — спросил десятник. — Пойдем с нами. Не рискуйте без надобности.
Но чехи, сняв куртки и рубашки, разлеглись на куче желтого песка.
— Мы будем загорать, — откликнулся Олин. — В Вейнберге холодно. И все равно бомбежки не будет.
Но в воздухе вдруг послышался гул, и зенитки начали швырять облачка шрапнелей в ясное небо. Из бомбоубежища выбежали полицейские и стали кричать на людей, не желавших лезть в холодное чрево горы. Голландцы тоже вышли из трамвая и направились к убежищу, — это уже о чем-то говорило.
— Ну, пошли, орлы, — сказал Карел, надевая рубашку. — Сегодня что-то слишком шумно. Полезем в норы.
Но они уже не добежали до Вейнберга. Как всегда внезапно, показались самолеты, и ребята успели только пересечь улицу и ринуться вниз по крутой лестнице в подвал соседнего дома. Подвал этот совсем не походил на бомбоубежище: узкие коридоры, сводчатый кирпичный потолок, окна, не защищенные предохранительными барьерами, выходили прямо на тротуар.
Гром орудий и грохот падающих бомб, лязг стальных осколков, стук дверей, свист воздуха и общий гул и грохот — так начиналась привычная симфония налета; но каждый раз она жестоко терзала нервы.
Через двадцать минут Гонзик и его товарищи вылезли на улицу. Налет кончился. На чистом небе тянулись густые клубы дыма. В Беттенгаузене были разбомблены заводы Юнкерса и прилегающая к ним Лейпцигерштрассе. Другие районы города не пострадали.
— Ясно, на сей раз они бомбили только заводы, — сказал Карел. — Значит, когда они хотят, то могут целиться точно. Но они редко делают так. Похоже, что им иной раз и не хочется бомбить военные объекты.
— Мастер ты все истолковывать на свой лад, — возразил Пепик. — Все тебе ясно и просто…
— Так оно и есть, — рассердился Карел. — Объясни-ка мне, почему разбомбили почти весь город, а на трех авиазаводах в Беттенгаузене ни одно окно не было выбито.
Гонзик хмуро задумался.
— А о наших девушках вы забыли? — сказал он, помолчав.
Карел вздрогнул.
— Ты прав. Я и забыл, что они работают на этих заводах. Надо сбегать туда.
— Вот придет десятник, я ему скажу, — отозвался Гонзик. — Может быть, я тоже туда съезжу.
Ребята выглянули из окон второго этажа и увидели, что со стороны Вейнберга идут каменщики. Но десятника среди них не было.
— Он звонил в Беттенгаузен, — объяснил им Швабе. — У него домик на Лейпцигерштрассе, а там все разбомбили.
Около дома стояли два человека в штатском. У одного был портфель, другой покуривал, засунув руки в карманы. Карел чуть не натолкнулся на второго, когда выкатил на улицу пустую тачку.
— Entschuldigung[69], — сказал человек, слегка улыбнулся и быстро пошел по дощатому настилу к дому. Его спутник тоже исчез из виду, потом Карел увидел его в окне второго этажа.
— Тут приперлись какие-то соглядатаи, — крикнул оттуда Пепик. — Десятника еще нет?
Десятник Артнер уже возвращался со стороны Вейнберга. Он шел быстро, наклонив голову. Даже не взглянув на Карела, он обогнул стройку и вошел с заднего хода. В этот момент подъехал на велосипеде еще какой-то тип, положил велосипед на землю и выжидательно поглядел на окна.
Когда десятник вошел в дом, человек с портфелем преградил ему дорогу и что-то сказал. При этом он вынул из кармана кожаное портмоне, открыл его и показал прикрепленный внутри светлый металлический жетон.
Десятник молча стоял перед ним, слегка сутулясь и свесив руки, которые он прежде держал в карманах. Он спросил типа о чем-то, кашлянул и снова уставился в землю, потом сдвинул кепку и задумчиво поскреб в затылке. Тип с портфелем, стоя перед ним, переступил с ноги на ногу. В этот момент Артнер сильно ударил его между глаз твердым козырьком кожаной кепки, проскочил в дверь, пробежал по коридору, выпрыгнул через окно в соседнее помещение, выбежал через другую дверь на лестницу, оттуда в вестибюль. Там стоял второй тип с сигаретой и целился в него из револьвера. Десятник отскочил за стену и натолкнулся на третьего незнакомца, приехавшего на велосипеде. Артнер тяжело дышал и не сводил глаз с пистолета в руке гестаповца.
— У меня разбомбили дом, — тихо сказал он. — Может быть, и жена убита. Я хотел бы еще…
Карел взбежал по лестнице во второй этаж и, выглянув из окна, увидел, что трое гестаповцев медленно выходят на улицу, ведя перед собой десятника и старого Швабе. Гестаповец с портфелем прижимал к глазу белый платок, другой поднял с земли велосипед и шел с ним по тротуару.
— Ребята, — крикнул Карел и энергично замахал Пепику и Гонзику. — Смотрите! Смотрите скорее!
Они высунулись из окна, а десятник Артнер на ходу обернулся и поглядел на них.
— Auf Wiedersehen, Kameraden! — крикнул он, сунул руки в карманы, опустил голову и больше уже не оглядывался.
Они молча смотрели ему вслед, пока он, сопровождаемый гестаповцами, не скрылся за углом. Каменщик Швабе по-стариковски семенил за ним.
Ребята отвернулись от окна и в раздумье поглядели на Олина, который сидел на перевернутом бочонке из-под извести и помешивал в ведерке раствор, делая вид, что целиком погружен в работу. Но трое товарищей у окна молчали слишком долго. Олин поднял глаза и, переводя взгляд с одного на другого, стиснул в руке шпатель.
— Ну, чего уставились? — спросил он после минутной паузы, которая показалась ему бесконечной. — Что во мне такого особенного?
Стоя вплотную друг к другу, ребята строго глядели на Олина, и вдруг все трое заметили, что он держится неестественно, с трудом владеет собой и как-то глупо ломается перед ними. В глазах у него страх, движения неверные, он не знает, куда деть руки, за что взяться, обо что опереться.
— Что в тебе особенного? — медленно проговорил Карел. — Я скажу что. То, что тебя сейчас ничто не интересует, кроме шпателя и ведерка. Именно сейчас!
— Ну и что же? — отрезал Олин. — Уж не ты ли будешь здесь приказывать, чем мне заниматься? На это есть десятник.
— Десятника больше нет, — сказал Гонзик. — Разве ты не знаешь? Или только прикидываешься, что не знаешь?
Олин спохватился, но было уже поздно. Он покраснел до корней волос, товарищи заметили это и не сводили с него взгляда.
— Он арестован, — добавил Карел. — Об этом ты догадался или тоже нет?
