Карел Птачник - Год рождения 1921
Олин сперва стеснялся, но после нескольких бокалов осмелел, подсел к Бенту и стал весело чокаться с ним. Немцы непринужденно болтали о женщинах, о своих фронтовых впечатлениях, о политике. Олина спросили, каково его мнение о немцах и о ходе войны.
Олин громогласно заявил, что ему очень по душе отвага, с которой Германия противостоит всему миру, не страшась перевеса вражеских сил. Он восхищен способностью немцев руководить, организовывать, управлять. Эти качества подтверждают, что немцы — один из самых сильных и даровитых народов в мире. Они должны завоевать первое место, и безусловно его завоюют, он, Олин, им этого от души желает.
Стоя у стола и опираясь о плечо фельдфебеля Бента, Олин выпил за успех Германии.
Немцы слушали его, сдержанно усмехаясь и переглядываясь. Бент то и дело подливал Олину вина.
— Почему же не все чехи такого мнения? — после паузы спросил Нитрибит. — Что заставляет их ненавидеть немцев? Воспитание? История? Но история сейчас уже ничего не значит. Немецкий народ пишет историю заново, такую историю, какой не знали века. Мне кажется, что все чехи — коммунисты. Похоже на то. Не понимаю, как такой народ мог поддаться этому дурману. Ведь у чехов есть все данные для того, чтобы со временем достичь уровня немцев. Чехи сообразительны, умны, они легко осваиваются, быстро выучиваются. Как такие люди могут быть коммунистами, объясните мне!
Олину сделалось плохо от вина. Он понуро сидел за столом, голова у него кружилась, лицо побледнело, на лбу выступил пот. Но он не мог отказаться от тостов, предложенных Бентом и Нитрибитом, а потом капитаном. И вдруг он почувствовал, что ему стало лучше, хмельное веселье, уже владевшее Бентом и Кизером, охватило и его.
— Среди немцев тоже есть коммунисты, — обрезал он Нитрибита. — Даже сейчас, хотя, казалось бы, они ликвидированы. Они живут среди вас и ждут возможности задушить Германию, овладеть ею.
— Откуда вы это знаете? — быстро спросил капитан. — Коммунисты в Германии ликвидированы, их партия распущена, самые заядлые отправлены перевоспитываться в концлагеря. В Германии нет коммунистов.
Олин пьяно засмеялся.
— Есть! — возразил он и стукнул кулаком по столу. — Вы их не знаете, а мы знаем! Перед нами они не таятся, нам доверяют. Недавно я встретил двоих.
В дверь постучали.
— Войдите, — отозвался Кизер.
Вошел солдат Липинский, стал во фрунт и приложил руку к козырьку.
Весь облик Липинского не вязался с военной формой, уж очень она не шла к его сутулой, унылой фигуре с покатыми плечами. Капитан сощурился и представил себе Липинского в поношенном штатском костюме и засаленной шляпе. «Да, в таком виде этот человек выглядел бы совсем иначе: естественнее, увереннее», — подумал капитан. А в мундире он похож на несчастного, подавленного своей воинской неполноценностью крестьянина, которого военная форма тяготит, как коня плохая упряжь. Кизер вдруг пожалел Липинского, взял полный бокал и подвинул его солдату.
— Выпейте, камарад, — приветливо предложил он. — Выпейте за здоровье унтер-офицера Куммера. Сегодня у него день рождения. Вы его поздравляли?
— Я не знал об этом, — тихо сказал Липинский, беря бокал. — За ваше здоровье, герр унтер-офицер.
И он выпил.
— А что вам нужно? — спросил капитан, доливая бокал. — Что это у вас в руке?
— Телеграмма, — сказал Липинский. — Только что доставлена. Герру фельдфебелю Бенту.
— В чем дело? — испуганно спросил Бент, схватил телеграмму, торопливо вскрыл ее, разложил на столе и стал читать. Все затихли и смотрели на него.
Бент дочитал до конца, перечитал еще раз, перевернул телеграмму, словно на обороте что-нибудь могло быть написано, и перечитал снова. Рот у него приоткрылся, глаза округлились, руки начали дрожать.
— Неприятности? — осведомился Кизер и участливо наклонился через стол. — Дурные вести?
Бент покраснел, на лбу у него выступили капли пота. Он сложил телеграмму и молитвенным жестом прижал ее к груди. Через несколько секунд он опомнился, сунул телеграмму в карман, встал, снял со спинки стула свой мундир и медленно надел его. Все это происходило в полной тишине, которую не осмеливался нарушить даже пьяный как стелька переводчик.
— Прошу герра капитана, — произнес наконец Бент, и голос у него сорвался, а подбородок задрожал. — Прошу вас, герр капитан, предоставить мне внеочередной отпуск.
— Да что же случилось? — нетерпеливо спросил Кизер. — Говорите же, что случилось?
Бент провел ладонью по лысине и вытер ладонь о рукав.
— При налете сгорел мой дом, — всхлипнул он. — Дом и магазин. Только Эрика спаслась.
— От души сочувствую, — сказал пораженный Кизер. — Липинский, можете идти. Вам, фельдфебель, я предоставляю семидневный отпуск. Достаточно?
— Благодарю, — вздрогнув, сказал Бент. — Разрешите идти?
Капитан кивнул.
— Покойной ночи и успешной поездки!
После ухода Бента за столом воцарилась тишина. Но ненадолго.
— Вот ведь, несчастье! — сказал Гиль. — Но ничего не поделаешь. Любой из нас может получить завтра такую же телеграмму. Дом — это еще не все.
— Правильно, — согласился капитан и кивнул Нитрибиту. Тот обратился к Олину:
— Дорогой мой, вы только что упомянули о весьма серьезном обстоятельстве. Если вам известны имена коммунистов, вы должны немедленно сообщить нам. Иначе вы сами подлежите наказанию.
Пьяный Олин поглядел на фельдфебеля. Он видел его как бы в легком тумане, а остальных не замечал совсем.
— Вам я скажу, — икнув, сказал он плаксивым тоном. — Скажу, потому что доверяю только вам.
Нитрибит покосился на капитана, тот с досадой закусил губу.
— Вся рота смотрит на меня свысока, никто мне не верит… — бормотал Олин. — Меня упрекают в нечестности, в угодничестве, меня ненавидят, но все из зависти. Я всегда был на голову выше остальных, потому что я усердный, старательный работник и ненавижу подлость и обман… Я служил продавцом в магазине. Вы не представляете себе, как много пороков и подлости в этой среде. Сослуживцы упрекали меня в том, что я выдал своего друга Милана Фалтынека, который крал продукты. На допросе он сознался, что целыми ящиками выносил со склада сахар и мыло, и сказал, что давал их семьям чехов, отцы которых были арестованы после прихода немцев в Чехословакию. Он лгал. У нас многие любят прикидываться благодетелями, чтобы только набить себе карманы. Потом меня назначили кладовщиком, и каждый мне завидовал. Они утверждали, что я карьеры ради гублю людей…
— Все это не имеет никакого отношения к тому, о чем идет речь, — осторожно перебил Нитрибит, — мы говорили…
— Имеет! — воскликнул Олин, хлопнув кулаком по столу так, что опрокинул бокал Куммера. Вино пролилось переводчику на колени, и тот громко захохотал.
— Ты наш человек, — сказал он по-чешски Олину. — Ты не будешь расстрелян после войны, ты должен утонуть в вине, в моем винном погребе на Водичкова штрассе в Праге.
— Имеет отношение! — кричал Олин. — Теперь мне завидуют, как и тогда! Вся рота завидует, что я стал фербиндунгсманом. Они злы на меня потому, что я лажу с вами. А разве они сами не могут? Для этого надо только немного доброй воли. Разве немцы не люди? Разве дурно, что я разговариваю с вами по-немецки? Кое-кто в нашей роте скрывает, что владеет немецким! Они словно стыдятся этого. Ослы! Они думают, что ход событий вдруг переменится и они дождутся разгрома Германии.
— Кто же скрывает, что говорит по-немецки? — тихо спросил капитан.
Олин махнул рукой.
— Таких немало. Хотя бы Эда Конечный и ваш шофер, герр капитан. И многие другие. Все надеются, что Россия спасет Европу, что коммунизм остановит немецкие танки. Все они отстали от жизни. Да и среди вас, немцев, есть злопыхатели, — они только и ждут своего часа.
— Кто же это? — в один голос спросили капитан и Нитрибит и пододвинули по столу свои бокалы к Олину. Холодное золотистое вино струйкой стекало у него по подбородку.
— Десятник на нашей стройке и один из каменщиков. Швабе и Артнер, — пробормотал Олин и опустил голову на грязный стол.
Нитрибит перегнулся через стол и взял пустые бокалы из его рук.
— Напился как свинья, — презрительно сказал он. — Но этот скот еще пригодится нам.
Олин с трудом поднял голову и пьяными глазами поглядел на Нитрибита.
— Только не выдавайте меня, — сказал он и икнул. — Ни словечком!
— Ну, он — могила! — вставил переводчик и пьяно хихикнул.
— Завтра надо покончить с этим делом, — сказал капитан, взглянув на Нитрибита. — Вы займетесь им?
Фельдфебель выпрямился на стуле.
— Слушаюсь, герр капитан!
Олин уснул за столом, и Куммер, спотыкаясь, с трудом перетащил его на диван. Капитан задумчиво вертел в руке пустой бокал, другой рукой подпирая голову.
