Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает
Думая о Койнере, Шанц снял с веревки уже высохшие носки. Виттенбек воспринял это как окончание разговора и от души пожалел, что за два часа, пока они беседовали, ни разу не было названо имя Фридерики, «А почему, собственно, полковник на учениях должен говорить о своей дочери? У него в эти дни и других забот хватает», — убеждал себя майор. Утром Виттенбек написал Фридерике письмо, а неожиданную встречу с ее отцом поначалу воспринял как своего рода ответ на него.
Шанц тем временем снял с веревки свои высохшие вещи и сложил их. Движения его были быстрыми и точными, как обычно бывает у военных людей. Виттенбек и сам за годы службы в армии многое научился делать быстро. В солдатской жизни это часто выручает, особенно если обстановка не позволяет раздумывать и действовать надо стремительно. Правда, некоторые солдаты противятся, когда их заставляют отрабатывать тот или иной прием. И вообще, они, конечно в разной степени, оказывают сопротивление всякой муштре и всему тому, что имеет к ней хоть какое-нибудь отношение. Им не нравится, что многие упражнения приходится повторять ежедневно бессчетное число раз. Придя в армию, Виттенбек на первых порах и сам не понимал необходимости этого. Кое-какие требования начальников и старших он воспринимал как придирки, тем самым вынуждая их или приказывать ему повторно, или наказывать. Став офицером, он сам ломал сопротивление своих подчиненных. Командуя воинским подразделением, командир не имеет ни права, ни возможности ждать, пока его солдаты, все до последнего, осознают необходимость овладения тем или иным навыком, который нередко кажется им ненужным, бесполезным, скучным, а иногда даже глупым. Обучение солдат, как известно, начинается с первого дня их службы. Постоянное повторение одних и тех же приемов превращает человека в мастера своего дела, а это играет немаловажную роль в современной армии — приводит к установлению контакта между командиром и подчиненным.
Майор Виттенбек знал, что есть еще в армии офицеры, которые любят, когда подчиненные подходят к ним, громко печатая шаг, и не обращают внимания на суть выполняемого приема. Они учат солдат и думать и чувствовать по уставу. Однако когда солдатам приходится действовать самостоятельно, то есть когда вблизи них не оказывается никого, кто отдавал бы им приказы, они становятся беспомощными, теряются и ждут чего-то.
Шанц встал, взял шинель, которая лежала возле него на ящике, и рассовал по карманам высохшие вещи.
Виттенбек щелчком захлопнул пустую коробку из-под сигар, мельком взглянул на экзотическую этикетку и бросил в ведро для угля. Но Шанц достал ее обратно и, вытерев о полу шинели, сказал:
— Я должен привезти коробку домой: моя дочь их собирает. У нее в коллекции их около сотни.
— Вот как? — удивился майор. — Что же она с ними делает? — Он встал и, подойдя к печке, подбросил в огонь ещё два брикета угля.
Посмотрев на него, Шанц мысленно представил себе, как бы выглядела рядом с Виттенбеком Фридерика в этой обстановке — в теплой куртке, с санитарной сумкой через плечо. Он встретил бы ее в одном из убежищ, где она, держа в руках чашку, замерзшими, дрожащими губами отхлебывала горячий чай. Виттенбек тоже налил себе чая, опустил в чашку несколько кусочков сахару и задержал взгляд на Фридерике.
Снаружи доносились автоматные выстрелы и артиллерийская канонада — шел бой. Виттенбек хотел налить Фридерике еще чая, но она накрыла свою пустую чашку ладонью, затем опустилась перед майором на колени и подняла к нему лицо. Майор хотел поправить ее коротко стриженные волосы, но раздумал и только поглубже нахлобучил ей на голову шапку. Фридерика вышла из блиндажа…
Шанц тряхнул головой, отгоняя видение, и оказался один на один с майором Виттенбеком, на последний вопрос которого он все еще не ответил, потому что не знал, что сказать. Он понимал, что вопрос был задан для того, чтобы продолжить разговор о Фридерике, а в это время его фантазия опережала самые смелые предположения. Он поставил свою дочь и майора в необычные условия, вообразив, как бы они выглядели на фронте во время войны, когда близость смерти вносит в отношения предельную ясность и люди руководствуются совершенно иными законами. Однако эту ситуацию он выдумал, а в действительности вокруг кипела другая жизнь, в которой господствовали другие принципы. И от них нельзя было отмахнуться. Шанцу хотелось объяснить майору, какой жизни он желает своей дочери. Ему не терпелось рассказать, как перед его отъездом на учения дочь просила разыскать майора и передать от нее привет. А заключил бы он свою речь обращением к Виттенбеку: «Возьми ее в жены! Заботься о ней! Она нуждается в таком человеке, как ты. Она искала его давно, она искала тебя…» Однако полковник не мог этого сказать и потому молчал.
Майор снова сел на табурет около печки. Из ее открытой дверцы огненные блики падали на его широкоскулое лицо.
— Она что-то в них хранит, — с запозданием ответил Шанц, — но что именно, не знаю. Сейчас родители о собственных детях знают немного.
— Для этого вам нужно хотя бы изредка заходить вечером в кафе, когда работает ваша Фридерика. Тогда вы узнаете о ней намного больше.
— Почему? — удивился Шанц. — Я и без того знаю, как там проводит время молодежь. — Полковник достал из своей полевой сумки новую коробку с сигарами.
Виттенбек дал ему прикурить и объяснил:
— Я хотел сказать, что вам нужно посмотреть, как работает Фридерика.
— Ах, вон оно что!
И Виттенбек рассказал полковнику, как наблюдал за Фридерикой еще тогда, когда она не знала его. Он обратил на нее внимание в начале ноября, когда во второй раз зашел вечером в кафе. За одним из столиков сидела компания из шести человек — все ефрейторы, они отмечали повышение. Чем дольше они пребывали в кафе, тем шумнее себя вели. В тот же вечер в кафе сидел капитан из их роты. Решив утихомирить ребят, он поднялся со своего места и направился к их столику. Одновременно к столику ефрейторов подошла и Фридерика и жестами попросила капитана не вмешиваться. Посмотрев на поднос, на котором стояло шесть бокалов с лимонадом и шесть чашек кофе, капитан вернулся за свой столик. Как только Фридерика поставила поднос на край столика, компания замолчала. Фридерика с улыбкой расставила бокалы и чашки. Двое ефрейторов сразу же потянулись за чашками, трое молча уставились на них, а шестой демонстративно отодвинул чашку и направился к Фридерике:
— То, что вы принесли, я вообще не заказывал. Пожалуйста, унесите… Я хочу… Я требую…
— Ты будешь пить то, что я принесла, или же вообще ничего не получишь, — проговорила она, взяла строптивого ефрейтора за руку и усадила на место. Ефрейтор хотел было встать, но она положила ему руки на плечи и снова усадила со словами: — Или ты хочешь рассердить меня?
Ефрейтор часто-часто заморгал и, покачав головой, пододвинул к себе чашку с кофе. Фридерика же по-дружески, легонько шлепнула его по затылку и, улыбнувшись, ушла. Солдаты всегда повиновались ей.
За столиками Фридерики обычно полно посетителей. Те, кто приходит с опозданием, очень сожалеют, что не попали за ее столик. Едва освобождается место, как его сразу же занимает кто-нибудь из ее постоянных клиентов. На столиках Фридерики никогда не стоит грязная посуда, пепельницы пусты, а скатерти — чище, чем у других официанток.
Виттенбек не раз замечал, что посетители, которых обслуживает Фридерика, часа по два не беспокоят ее, потому что она сразу выполняет все их просьбы, ничего не забывает и все подает вовремя. Чаевых она никогда не берет, а сдачу сдает до последнего пфеннига. Обслуживает она всех одинаково, не отдавая предпочтения никому, независимо от воинского звания или внешнего вида.
Иногда ее приглашают потанцевать, и она соглашается, но приглашения принимает далеко не все. С одним и тем же солдатом она редко танцует два танца подряд, а те, кому она отказывает, не сердятся на нее.
— Я думаю, — продолжал Виттенбек, — что за ее столики садились бы, даже если бы она подавала только содовую и сок. Объяснить такую популярность Фридерики можно только тем, что своим видом она хорошо действует на солдат. Я вполне допускаю, что кое-кто из ее постоянных посетителей и в кафе-то ходят только для того, чтобы посмотреть на нее, хоть немного поговорить, а уж если и потанцевать удастся, тогда вообще можно считать себя счастливчиком.
Снаружи послышались шаги. Кто-то прошел мимо палатки.
Шанц не мог припомнить, чтобы кто-нибудь так тепло говорил о Фридерике. А если и говорили, то, наверное, много лет назад. Поэтому столь благожелательный отзыв о дочери очень порадовал его.
Оказалось, что майор Виттенбек знал о ней очень много, даже больше того, что было известно самому Шанцу. И хотя майор познакомился с Фридерикой всего полгода назад, он, судя по всему, подолгу наблюдал за ней. И потом, рассказывая о девушке, Виттенбек волей-неволей рассказывал о себе.
