Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает
— Прежде чем Кристиан станет начальником штаба, я лучше сам уйду… И потом… Это, конечно, может показаться комичным, но перед учениями я отказался от квартиры.
Поменяв носки, Шанц спросил, не говорил ли Койнер, почему он не намерен оставаться в армии.
— Об этом я вам расскажу в палатке, — ответил полковнику Виттенбек и повернулся к водителю.
Узкие лучи прикрытых специальными заслонками фар ощупывали местность. Будущей осенью здесь уже не устроишь огневых позиций, так как вся эта равнина покроется молодыми посадками. Это немного огорчало Виттенбека, который после нескольких учений знал эту местность как собственный командирский планшет. Но без постоянных перемен невозможно представить себе армию. Солдаты, унтер-офицеры и офицеры, отслужив свой срок, демобилизуются, уходят в запас или в отставку, а на их место прибывают новые люди. Военнослужащим довольно часто приходится менять населенные пункты, казармы, дома и квартиры, и как раз тогда, когда они к ним привыкают. И местность, по которой ты проезжал или проходил весной, уже не узнаешь осенью, исключая, конечно, стрельбища и учебные поля, которые остаются неизменными.
Разумеется, частые перемены и перемещения, с которыми сталкиваются офицеры, имеют свои плюсы. Человек не успевает привыкнуть ко многому, а это означает, что он не успевает закоснеть. В то же время постоянная смена мест требует от человека много сил и потому быстрее, чем при других профессиях, утомляет. Вот, собственно, почему офицеру необходимо иметь какой-то противовес, чтобы он легче переносил это. Чаще всего таким противовесом является семья. Она-то и превращается для него в своеобразный центр, откуда он уходит на службу и куда постоянно возвращается.
А майор Виттенбек и после окончания учений останется в части. Он пробудет в казарме до тех пор, пока не почувствует, что мешает солдатам заниматься личными делами. Тогда он уйдет в общежитие для холостяков. Встав под душ, Виттенбек подумает о том, что надо обязательно поехать домой и все выяснить. А вечером он опять пойдет в кафе только для того, чтобы увидеть там Фридерику в тайной надежде, что она ответит на его письмо. Но что можно ответить на ничего не значащие или туманные фразы и намеки?
Они ехали к просеке. Шанц укутал ноги одеялом. Майор Виттенбек размышлял над тем, зачем, собственно, пожаловал к нему полковник. Вряд ли по служебным делам, ведь все приказы и распоряжения, поступившие в артдивизион, выполнены, контролировать здесь нечего, разве что ночную тишину, а в наступление полк и артдивизион майора Виттенбека перейдут только через сутки. Майору очень хотелось, чтобы Шанц передал ему что-нибудь от Фридерики — письмо, небольшую записочку или хотя бы просто привет. Он дал волю своей фантазии и уже начал сочинять фразы, которые могла написать ему Фридерика, а среди них были и такие, на какие он не отважился бы в своем письме, — откровенные и честные. И их нельзя было толковать двояко: они требовали немедленного принятия решения.
Виттенбек показывал шоферу полковника дорогу до тех пор, пока машина не подъехала к палатке-столовой, где Шанц и его шофер могли не только вымыться и привести себя в порядок, но и выпить чего-нибудь горячего. От нетерпения, которое мучило майора, казалось, не осталось и следа. Как только водитель Шанца улегся спать, Виттенбек повел полковника в курительную палатку, из которой не доносилось ни звука, будто там не было ни души. На самом же деле оказалось, что народу в ней нисколько не меньше, чем было час назад, когда из нее ушел майор.
Солдаты тем временем сменили тему разговора. Поджав под себя ноги, они потеснились, освобождая место для командира и его гостя.
Шанц закурил сигару, а Виттенбек — свою неизменную трубку.
— Ясно, мы так и останемся здесь сидеть. А почему бы и нет? — произнес кто-то из солдат, окруживших Вестфаля.
— Мы же не сможем больше разбить палатку, — заметил другой.
— Но свой бункер у нас все равно будет, и мы сможем собираться вместе. Вот только разговоры будем вести не об увольнении в город, не о любви и не о футболе, а о чем-нибудь другом.
— А может быть, как раз об этом, ведь…
— Мы будем говорить о другом, — стоял на своем первый солдат.
И в палатке установилось всеобщее молчание.
Глава 8
Мимо Фридерики промчалась колонна машин, ослепив ее фарами и заставив уступить дорогу. Девушка прибавила газу и увеличила скорость. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья, и какое-то время внимательно смотрела на дорожные знаки. Однако на это у нее не хватило терпения, и тогда она начала считать деревья и кусты, мимо которых проезжала, и время от времени взглядывала на спидометр. Но ничто не приносило успокоения.
В пути она находилась уже два часа. Несколько раз съезжала на обочину или на стоянку для машин, чтобы немного передохнуть и полюбоваться ночной темнотой, однако проходило всего несколько минут, и она снова пускалась в путь.
Лучше уж ехать в кромешной темноте, чем сидеть дома и смотреть на встревоженное, сразу постаревшее лицо матери, которая то брала в руки фотографию Стефана, то вдруг начинала метаться по комнате, о чем-то спрашивая и тут же отвечая на каждый свой вопрос укорами или новыми вопросами. Спустя несколько минут Фридерика не выдержала и поехала к матери Ганса, хотя было уже десять часов вечера. От нее девушка узнала, что Ханне в первом часу ночи улетает с аэродрома Шёнефельд. Может, и Стефан отправился туда следом за другом?
Взглянув на часы, Фридерика поняла, что добраться до аэродрома к отлету самолета не успеет. Да и там ли Стефан? С таким же успехом он мог поехать в Росток или куда-нибудь еще. Плохо то, что он не оставил даже коротенькой записки. Когда он ушел из дому, мать не знала, но, видимо, в полдень. А предварительно он снял со своей сберегательной книжки пятьсот марок.
Фридерика считала, что единственной причиной, побудившей Стефана уйти из дому, была история с курткой, за которую ему попало от матери. Подумав немного, девушка пришла к выводу, что она плохо знает своего брата. За последних четыре года она ни разу не поинтересовалась, чем он занимается, о чем думает, о чем мечтает. И только несколько дней назад, когда они вдвоем сидели в кухне, Фридерика кое-что о нем узнала. Она попыталась вспомнить все, что говорил ей в тот вечер Стефан, с какими интонациями. Дело, конечно, не в куртке. Этот конфликт послужил лишь поводом для его бегства. Сейчас, когда Фридерика разыскивала брата, она особенно отчетливо поняла, что дело здесь совсем в ином. Рано или поздно скандал все равно произошел бы, только повод мог быть другим.
Мать относилась к происшедшему иначе. Фридерика сомневалась, понимает ли она вообще, насколько серьезна проблема взаимоотношений подростков с родителями. Возможно, мать даже боялась думать об этом, хотя, наверное, догадывалась о том, что за историей с курткой кроется нечто более опасное. Она судила о происходящем лишь на основании фактов, а если их было недостаточно, то она сразу же терялась, становилась беспомощной женщиной, которая не в состоянии найти общий язык даже с собственными детьми.
Мать не могла понять, почему ее сын обменял свою дорогую куртку на дешевую и старую, почему он ушел из родительского дома, не сказав никому ни слова. Более того, она даже не соединяла два этих факта, не видя, вероятно, между ними никакой связи. Поздно вечером, обнаружив, что Стефан снял пятьсот марок со своей сберегательной книжки, она заявила, что либо виной всему какая-нибудь девица, в которую Стефан влюбился, либо он попал в компанию таких парней, от которых решил откупиться, опасаясь их мести. И она принялась ругать девиц, которые, едва достигнув пятнадцатилетнего возраста, вешаются на шею первого попавшегося парня, а сами ни на что не способны, курицу и ту приготовить не умеют. Затем она обрушила свой гнев на парней, которые собираются группами и занимаются чем угодно, только не тем, чем надо.
— А если среди них находится и наш Стефан? — спросила Фридерика.
На этот вопрос мать предпочла не отвечать и тотчас же удалилась в комнату близнецов. Дверь за собой она прикрыла неплотно, и Фридерика видела в образовавшуюся щель, как мать наклонилась над кроватками малышей. Спустя некоторое время она вернулась на кухню. Она подобрала волосы, падавшие ей на лицо, и дочери показалось, что мать абсолютно спокойна.
— Хорошо еще, что у меня есть малыши, — тихо сказала она, — а то с ума можно было бы сойти.
— Придет время, и они вырастут.
— Но они могут быть другими, — решительно заявила мать и, словно усомнившись в собственном предположении, спросила: — Разве я не права?
В руках она держала сберегательную книжку сына. Показав ее Фридерике, она спросила:
— Зачем он это сделал? Исчез, ничего никому не сказав. Неужели ему все равно, как его поступок будет воспринят отцом? Ведь из-за него у отца могут быть серьезные неприятности. Выходит, что все равно. Но разве отец — чужой человек? И чего только парню не хватало?..
