Иван Сотников - Днепр могучий
— Это вы хорошо сказали, Никита Сергеевич. Истинно — с размаху, сплеча. По-русски, по-большевистски. И в темпе!
Стремительно потекли дни, полные напряжения, глубоких раздумий и молниеносных решений. Ватутин подолгу просиживал над картами и таблицами; часами не выходили из его кабинета начальник штаба, командующие родов войск и руководители служб; пожалуй, никогда еще не знал такой нагрузки провод ВЧ, связывающий штаб фронта со Ставкой; участились взаимные визиты начальников штабов Первого и Второго Украинских фронтов; направленны и офицеры связи почернели от недосыпания.
Как ни был связан Ватутин делами, требующими его обязательного присутствия в штабе, он, тем не менее, часто, может быть чаще, чем когда-либо, бывал в войсках. В эти напряженные дни подготовки к наступлению он постоянно должен был держать руку на пульсе своих войск.
Главное, чего требовал командующий фронтом, — это усыпить бдительность противника, дезориентировать его, обмануть немецкие штабы. Координируя свои действия с генералом Коневым, Ватутин стремился создать у немцев иллюзию, будто главные силы советских войск сосредоточиваются вдали от корсунского выступа, а тем временем подготовить группировку против Звенигородки.
Войска Ватутина нацеливались на Звенигородку из района юго-восточнее Белой Церкви, а войска Конева — из района севернее Кировограда. Дни и ночи шла сложная перегруппировка войск, а на месте их прежней дислокации оставлялись штабные рации. Эфир был насыщен до предела, и немецкие радиопеленгаторы работали во всю мочь. Нарочито громко гудели моторы, и тракторы вычерчивали по ночам гусеничные следы, которые немецкие летчики принимали за следы танков.
У члена Военного совета Хрущева также забот было по горло. Одновременно с участием в разработке операций ему приходилось направлять партийно-политическую работу в войсках, укреплять тылы фронта, налаживать все виды снабжения войск, руководить партизанской борьбой в тылу немцев, вести работу среди населения оккупированных районов, восстанавливать жизнь на освобожденной территории.
Сотни и тысячи коммунистов уходили в партизанские полки и дивизии. Они отважно пробивались через линию фронта, забрасывались на самолетах. Для населения оккупированных районов готовились сотни тысяч листовок, газет, брошюр. Они несли народу слово большевистской правды, поднимали на священную борьбу с ненавистным врагом новые и новые тысячи патриотов.
За линией фронта простирались еще обширные территории Правобережной Украины. Хрущев часами просиживал над картой и за каждым черным кружком видел ее города и села, в них он не раз бывал еще до войны, лично знал многих людей, которые сейчас возглавляли борьбу в немецком тылу. Он разглядывал голубые жилки рек, зеленые контуры лесов, замысловатые линии дорог, по которым не сегодня-завтра шагать с боями, и за листом карты перед глазами вставала советская украинская земля, ее люди, герои труда и борьбы, которых нужно организовать и направить и вместе с которыми придется еще немало побеждать и строить…
В дни подготовки наступления Хрущев и Ватутин встречались обычно после долгого и трудного дня, и каждая их встреча была полна глубоким содержанием. Короткий обмен мнениями. Точный анализ обстановки. Единодушное решение — точное, единственно правильное, которому завтра суждено будет воплотиться в реальные дела.
2Класс был просторным и светлым. Березин с удовольствием уселся на первую парту, и на него пахнуло вдруг чем-то давним, но очень родным и близким. Война словно отодвинулась. Школа, университет… Неужели все это было? Даже не верилось — настолько привык Березин жить войной, боями и походами. Где-то за окнами глухо гудит фронт. Вот она действительность сегодняшнего дня!
Березин прибыл на совещание политработников южного крыла фронта. Проводил совещание член Военного совета Хрущев. О чем говорил этот человек, которого в стране знают от мала до велика, старейший, испытанный боец ленинской партии, виднейший партийный и государственный деятель, один из организаторов побед наших войск у Волги, на Курской дуге, на берегах Днепра? Его доклад в повестке дня был назван просто и буднично: «Текущий момент и задачи партийно-политической работы в войсках». Зато речь Хрущева была полна глубокой мудрости, проникновения, искрометной страсти, какого-то светлого юмора, отличалась точнейшим знанием обстановки. Будто сам народ — строитель и воин — говорил устами Хрущева.
Кажется, Хрущев говорил о самых обычных вещах: о положении в стране и на фронтах, о предстоящих боях, о насущных задачах дня. Но каждое его слово воспринималось не только разумом, но и сердцем, всем существом.
«В чем же магическая сила партийного слова? — размышлял Березин. — В правдивости? В глубочайшей убежденности того, кто говорит? В жгучей страстности? Видно, и в том, и в другом, и в третьем».
Березин, слушая Хрущева, пристально всматривался в его лицо. Высокий лоб, простое, очень русское лицо рабочего или солдата, живые проницательные глаза. От всего облика члена Военного совета фронта веет силой, спокойствием, уверенностью, душевным и физическим здоровьем. Березин видел Хрущева во время боев на Мамаевом кургане, встречался под Котельниковом после разгрома Манштейна, слушал его речь на площади Павших борцов в день победы на Волге, видел и в своем родном полку, когда ему, Березину, вручали Золотую Звезду Героя Советского Союза. И каждая эта встреча производила на молодого политработника неизгладимое впечатление. Он как бы получал новый заряд энергии, и душа просила дела и рвалась к подвигу.
И еще вспоминалась одна встреча с Хрущевым. Это было до войны. Как-то выдалось очень дождливое лето. И осень оказалась ненастной. Дожди и дожди! Урожаю грозила гибель. Московскую парторганизацию тогда возглавлял Хрущев. Однажды он приехал к студентам — тогда еще очень молодой. Выступил с речью. На следующий день математики и историки, химики и филологи, географы и философы поголовно ушли на хлебный фронт.
Официальная часть совещания кончилась, и Хрущев запросто беседовал с политработниками. Березин подошел поближе к члену Военного совета, немного смущаясь, спросил:
— Товарищ генерал, а помните ту московскую осень? Вы еще к нам, в университет, приезжали? Помните, в поход за хлеб призывали?
Глаза Хрущева потеплели. Еще бы не помнить той осени! Поход за урожай увенчался тогда победой, хлеб был спасен.
— А вы что же, закончили университет? — поинтересовался Хрущев.
— Нет, товарищ генерал, не успел. Ушел в ополченцы. Перед самыми экзаменами. Теперь буду сдавать после войны.
— Значит, через год примерно?
— Хорошо бы так, — улыбнулся Березин.
— А вы с какого факультета?
— С философского.
— Это здорово — философ с автоматом, — улыбнулся Хрущев. Потом, как-то сразу посерьезнев, добавил: — Помните у Маркса? Философы лишь различным способом объясняли мир, тогда как наша задача — изменить его. Сейчас мы изменяем мир с оружием в руках. Нас вынудили к этому. Как вы находите?
Возвращаясь в Киев, Хрущев всю дорогу размышлял о делах. Их было такое множество, что, не обладая ясным и цепким умом, не имея огромного опыта хозяйственной, политической и военной деятельности, в них можно было бы утонуть. Не было такого участка в жизни войск, который бы не требовал внимания члена Военного совета — представителя партии на фронте, проводника ее политики, ее идей.
Из-за низких облаков вдруг вынырнул одинокий «мессер» и с ходу начал пикировать на машину в лоб. Хрущев посмотрел на самолет так, как смотрят на докучливую муху, которая мешает сосредоточиться, думать. Другое дело — водитель: он знал, кого везет. Машину сильно тряхнуло. Это водитель, круто повернув баранку, свернул с грейдера и, перевалив через кювет, бездорожно погнал машину в сторону небольшой рощицы. Но «мессер» уже нырнул в облака и скрылся. Кажется, обошлось. Остановились на опушке. Хрущев взглянул на водителя. Он сидел бледный, на лбу — крупные капли пота.
— На, вытрись, — мягко и сочувственно улыбнувшись, Хрущев протянул солдату платок.
Опять выехали на грейдер, и мощная машина пошла пожирать километр за километром. И опять мысли и мысли. Сквозь ветровое стекло машины Хрущев видел запущенные поля, повырубленные сады, сожженные села. Сколько потребуется времени и сил, чтобы все это восстановить, вернуть к жизни! Но эта мысль не угнетала. Хрущев верил в людей, которым предстоит это сделать. Многих, очень многих он знал лично, видел их и в праздник и в будни, встречался на различных совещаниях при решении государственных задач, не раз запросто делил хлеб-соль.
Где, интересно, сейчас дед Иван Кириченко, знаменитый партизан восемнадцатого года? Все, бывало, на одышку жаловался. Небось забыл про все «болести», как снова ушел в партизаны. А Поливайко, на всю Корсунщину известный пасечник? Каждую пчелку, бывало, берег. Какие меда собирал! Этот уже стар, отвоевался. Или опять тряхнул стариной? А Максим Петренко, голова колхоза имени Ленина? Какой был рачительный хозяин, как умел беречь колхозную копейку! Поди-ка плачет теперь кровавыми слезами, глядя на порушенное артельное хозяйство. А красавица Мария Фесенко, гремевшая рекордами по всей республике? А Василь Павленко из Джурженцев — лучший колхозный бригадир? Семь дочерей вырастил, одна краше другой. Где они и что с ними? Воюют или томятся в германской неволе?
