Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка
Мелкими шажками пересекла она комнату и крикнула в заднюю часть дома:
— Де Мол! Зайди-ка сюда!
Все было трогательно в старушке: ее решительность, ее смелость, ее доброта и даже этот замечательный патриархальный обычай — обращаться к своему мужу по фамилии.
Де Мол пришел. Он был в жилете, без пиджака и казался моложе своей жены; низенького роста, немного неуклюжий, с мускулистыми руками рабочего и светлыми глазами на темном, словно закопченном лице. Он был скорее похож на шкипера, чем на бакалейного торговца; вероятно, прежде он плавал в море. Он поклонился, испытующе глядя на меня, потом посмотрел на жену. Старушка весело затараторила:
— Де Мол, эта девушка приехала от Франса… Ты знаешь ведь, от Франса из Гарлема… Он опять может уступить небольшой запасец товара, как она говорит. Я уже сказала ей, что это нам очень кстати… Вот теперь совсем другой разговор — когда женщина взяла это дело в свои руки.
Рукопожатие де Мола было суровым, крепким и надежным.
— Хорошие новости, — сказал он. — Наши ребята давно уже плачутся. И сколько можно получить?
— Да кило с пятьдесят, пожалуй, — ответила я. — Но я должна сама переговорить с людьми относительно того, как и куда передать.
Де Мол снял со спинки стула вельветовую курточку, надел и оправил ее.
— Верно, — сказал он. — Я сейчас же схожу.
— Я подожду вас, — сказала я. — Чем скорее это будет, тем лучше.
После ухода мужа матушка де Мол снова скрестила руки на животе и, стоя передо мной, благосклонно глядела на меня.
— А вы знаете свое дело, как мне думается, — заметила она. — Ну и де Мол тоже любит действовать энергично, как видите! Прекрасный он человек, скажу я вам… Ребята наши охотно бывают у нас…
Она по-матерински ласково наклонилась ко мне:
— Тут можно еще кое-чем поживиться, понимаете?.. Не угостить ли вас чашечкой настоящего кофе?
— Настоящего? — переспросила я. — Вот будет замечательное угощение!
Матушка де Мол с видом доброй волшебницы заспешила в кухню. В клетке заливалась канарейка. Осеннее солнце блестело на стульях красного дерева. Я отдыхала, испытывая глубокое удовольствие и удивительное чувство безопасности. Я могла себе представить, почему борцы Сопротивления любят здесь бывать. После целого дня нервного напряжения эта комнатка была для них, наверное, как тихая пристань. Кофе был подан. В лавке то и дело раздавался звон медного колокольчика. Матушка де Мол терпеливо и без устали обслуживала покупателей, а когда их не было, подсаживалась ко мне; маленькими глоточками прихлебывали мы чудодейственную ароматную жидкость. Слезящиеся глаза старушки сияли; пока она сидела со мной, она ни на минуту не закрывала рта. Она еще раз обратила мое внимание на то, что здесь настоящая тихая пристань, что все называют ее матушкой, что до меня на этом стуле сидели десятки человек, но многие из них никогда уже сюда не вернутся. Быстрым движением руки она провела по глазам и снова начала рассказывать про «ребят», которых она знавала. Я видела, что в этих «ребятах» вся ее жизнь. Взглянув в боковое окно, я увидела две фигуры; старушка тоже их заметила.
— Вот смотри: де Мол уже вернулся; право, я думаю, что сам Белый Флоор идет с ним…
Услышав имя Флоор, я привстала со стула; из разговоров в нашем штабе я знала, что это начальник Совета Сопротивления в Заане. Я смотрела, как открылась дверь, как де Мол пропустил вперед человека, которому пришлось нагнуться в низком дверном проеме — такой он был великан. Я глядела на открытое, продолговатое и немного веснушчатое лицо молодого человека лет двадцати пяти — тридцати; над его лбом торчал непокорный вихор действительно очень светлых, почти льняного цвета волос. Он тотчас же подошел ко мне и протянул руку.
— Меня зовут Флоор, — сказал он. — Можешь называть меня еще и Белым… во всяком случае, так меня обычно зовут. А ты, разумеется, Ханна и никто иной.
— Ханна и никто иной, — повторила я; вероятно, я сразу же покраснела, но скорее от гордости, чем от смущения: он знал мое имя! Я поняла уже, что обо мне говорят в группах Сопротивления. Флоор похлопал матушку де Мол по плечу, пододвинул себе стул, уселся напротив меня и снова начал рассматривать меня, теперь уже как командир своего бойца.
— Да, да, Ханна, — сказал он, — новости распространяются быстро, особенно среди таких, как мы… — И он многозначительно улыбнулся. — Ну, я очень рад видеть тебя наконец. — Подняв голову, он втянул носом воздух. — Мне кажется, матушка, что я чувствую запах кофе. Подчеркиваю: ко-фе.
Старушка раза два подходила к Флоору, клала руку ему на плечо и умиленно глядела на него.
— Да, но ты ведь не замерз. Это в ее честь, — сказала она, кивнув в мою сторону. — Ну ладно, раз уж ты пришел сюда…
Флоор ухмыльнулся мне:
— Видишь, в каком ты почете у матушки!
Де Мол снова исчез в задней части дома. Старушка принесла кофе и также ушла. Я осталась в комнате вдвоем с Флоором. Он начал расспрашивать, что мы для него приготовили, и весело присвистнул, когда я рассказала ему о захваченном на складе оружии. Он спросил, какого типа и калибра это оружие, и я сообщила ему все, что знала. Он все время глядел на меня, и его любопытство ничуть не смущало меня, даже когда он расспрашивал обо мне самой.
— Я вижу, — сказал он без долгого раздумья, — тебе следовало бы раньше приехать к нам… Ты все торчишь в Гарлеме и, собственно говоря, из-за этих двух девушек… Франс не плохой малый, этого я отнюдь не думаю… Не суди его слишком строго. Значит, он держит тебя в резерве! Но почему же? Ведь если бы это от тебя зависело, ты бы уже давно занялась чем-нибудь более интересным, правда?
— Если Франс держит меня в резерве, — ответила я, — то, мне кажется, лишь потому, что я в его глазах девушка и больше ничего… Как это унизительно! Ты поступил бы так, щадил бы меня только потому, что я девушка?
Он помешал ложкой в пустой чашке и сказал:
— Это зависит от… По-моему, нужно считаться с тем, что сам человек хочет и может делать. Это не имеет никакого отношения к тому, мужчина он или женщина.
— Вот такую постановку вопроса я приветствую! — радостно воскликнула я, чувствуя, что не могу простить Франса. Флоор заметил это и рассмеялся.
— Ну, ну, девушка, — утешая, добавил он. — Дел еще хватит; вот увидишь, враг постарается, чтобы нам было еще тяжелее… А пока давай привози сюда эти драгоценные вещи, тогда мы сможем продолжать борьбу!
Мы точно договорились, как я буду перевозить оружие; сделать это за один раз нельзя, даже если использовать самые большие велосипедные сумки; я высчитала, что управлюсь за три поездки; Флоор сказал, что приезжать можно не чаще, чем раз в два-три дня, и не с большим паромом, а с маленьким в Вестзаане, и как можно раньше утром. В первый раз я должна увидеть его, Флоора, он будет стоять на дамбе. Он поедет затем на велосипеде впереди меня на расстоянии двухсот метров и проводит меня таким образом по одному адресу в Ассенделфте; в следующие два раза мне придется проделать все это одной. Первую поездку наметили на 14 октября. В Ассенделфте будет временно сложено все привезенное мною, а уж товарищи из Заана позаботятся, чтобы оно не залежалось…
После ухода Флоора я подождала минут пять, затем тоже отправилась восвояси. Матушка де Мол заставила меня торжественно пообещать, что я снова заеду к ней, если буду «где-нибудь по соседству».
— Знай, мой дом — это дом Сопротивления, — сказала она от чистого сердца. — Он всегда открыт для всех вас!
Я ехала на велосипеде обратно сквозь солнечный свет и золото увядающей осенней природы, переполненная впечатлениями от всех сегодняшних встреч. Меня глубоко поражало, как тесно спаивает тайное братство людей, которые еще сутки назад были чужими друг другу, — я ехала в это время через польдеры и думала о своих товарищах в Гарлеме, об Ан и Тинке и Энсхеде; думала обо всех неизвестных, к кому тянулись от меня невидимые живые нити и снова возвращались ко мне, заряженные силой человеческой солидарности, — то была тайная, могучая сеть, к которой я приобщилась.
Мой расчет, что я смогу перевезти оружие за три раза, оправдался. К концу октября я отвезла в Ассенделфт последнюю партию револьверов. У меня ни разу не было недоразумений с контролем; повсюду разъезжали на велосипедах женщины с сумками, чтобы добыть продуктов у крестьян на польдерах. Свои волосы я предусмотрительно убирала под головной платок и каждый раз меняла пальто. И каждый раз — о чем я никому не проговорилась— я клала в карман револьвер. Я знала, что ожидало меня, если бы нацисты или фашистская вспомогательная полиция задержали меня и заглянули в мою велосипедную сумку. Я не намерена была попадаться им в лапы, не попытавшись даже бороться за свою жизнь и не пролив крови врага. Но в этих трех поездках (и еще во множестве других) мне действительно сопутствовало счастье. И я с удовольствием выслушивала похвалы моих товарищей и начальника группы.
