Николай Григорьев - Двенадцать поленьев
А я уже не на шапку гляжу — на коннике сапоги какие-то странные: толстые, как брёвна.
— А у него валенки под сапогами вместо чулок, — сказал инженер. — Здесь не погуляешь босиком по песочку или даже в тапочках.
Инженер посмотрел на небо. И я посмотрел. Небо было белое, словно вся синева на нём выгорела.
— Градусов пятьдесят сейчас, — сказал инженер, — а то и больше. Вот погодите — яйца будем в песке печь!
Как всё это интересно... Я слушал Петра Петровича — и передо мной шаг за шагом открывался новый, неведомый мне мир пустыни...
Своё путешествие мы начали из города Семипалатинска, что в Западной Сибири. А сами из Москвы и Ленинграда. Мы журналисты, нас целая группа.
Семипалатинск стоит на Иртыше. Река Иртыш бурная, стремительная. Не каждый отважится и в воду влезть, чтобы искупаться.
А по ту сторону Иртыша, куда нам ехать, желтела дикая бескрайная пустыня... Что она такое? Развернули карту — а на карте белое пятно. Это значит — пустыню ещё никто не обследовал.
И семипалатинцы — очень милые люди — принялись отговаривать нас от поездки.
— Жизнью рискуете... Пустыня на тысячу вёрст, если не больше. Не ровен час — самум!
И нам рассказали о самуме. Это песчаный смерч. Среди бела дня вдруг из-за горизонта появляется пляшущая воронка. И уже чёрные облака над головой, и воронка своей вершиной достигает облаков. Гонимая ветром, она мчится по пустыне... Самум! Беда тому, кто окажется на его пути. И человека, и животное, и повозку воронка втянет в себя и, бешено закрутив, бросит. В то же мгновение на это место обрушится гора песка.
— Похоронит вас самум, — говорили нам, — и даже мать родная не разыщет ваших могил. А вы ребята молодые, зачем вам умирать?..
Невесёлые истории... Слушаешь — не улыбнёшься. Но что в них правда, что выдумка? Не понять...
Ехать мы решили на автомобиле-полуторке. Машина вместительная и надёжная в ходу.
А семипалатинцы в один голос:
— Автомобиль? Ни в коем случае! В пустыню — только на верблюдах. Какие вы странные, товарищи. Это известно даже из школьных учебников.
— А у нас шофёр не умеет управлять верблюдом! — ввернул кто-то из ребят, и все рассмеялись.
Устали мы от советчиков. Хватит. Уже самум советов обрушился на нас!
Впрочем, были и дельные советы. Прислушиваясь к ним, мы вместо одной полуторки снарядили в дорогу две. Запаслись продовольствием на целый месяц. Запаслись пресной водой в деревянных бочках. Горючим — в железных. Взяли с собой лопаты, топоры, ремонтные материалы. В исполкоме нам выдали оружие.
Однако пора сказать: что же нас, журналистов, привело в эту дикую пустыню? Конечно, любопытство. Конечно, желание увидеть новые места. Но не только это. Наше путешествие происходило в 1928 году. А это знаменитый год. С этого года пошёл счёт наших пятилеток: пятилеток социалистического строительства.
И мы спешили увидеть, как начинается первая пятилетка. Увидеть — и рассказать об этом в газетах и журналах всем советским людям.
А начиналась пятилетка в пустыне с постройки железной дороги. Дорога эта соединит Сибирь с Туркестаном. «Турксиб» — назвали её коротко.
Это особенная железная дорога. В те далёкие годы она должна была одеть советских людей.
Вижу удивление: «Как так — одеть? Разве наши дедушки и бабушки, которые строили первую пятилетку, ходили неодетыми?»
Нет, конечно, одежда была. Но какая!.. Донашивали до дыр последки. Редко когда доставался по карточке кусок мануфактуры — три метра на семью. Вот и исхитряйся, что сшить — костюм или платье, или разорвать кусок на детские пелёнки? Всё необходимо!
Трудно жилось — но все радовались, что гражданская война закончена победой. Что уже подняты из развалин и дымят заводы и фабрики. Что для советских людей начинается счастливая мирная жизнь.
И захотелось людям хорошо и красиво одеваться.
Но во что оденешься? Ткани, как известно, по большей части делаются из хлопка. Растение это нежное и капризное, вызревает только там, где много солнца. А солнечные республики у нас на самом далёком юге. Издревле там сеяли хлопок. И вдруг перестали. Почему?
Голод заставил. Не до хлопка, когда есть нечего. И на хлопковых плантациях, которые прибраны, как грядки в саду, стали сеять пшеницу.
Хлопка в стране не стало... Как же быть?
Советское правительство сказало солнечным республикам:
«Товарищи, сейте хлопок, стране нужна одежда!»
«Но мы, — возражают, — останемся без хлеба. Кто же нас накормит?»
«Сибирь накормит. Сибирь богата хлебом, поделится!»
Усомнились: «Возможно ли такое?» До Сибири от них больше тысячи километров — и все пустыней. Сколько же надо верблюдов, чтобы составить хлебные караваны? Ведь население солнечных республик — десятки миллионов людей. И каждого надо накормить — да не по разу в день! Нет, нет, не набрать столько верблюдов, чтобы возить хлеб из Сибири...
Согласилось правительство: «Верблюды не годятся. Пока-то пришагают из Сибири с мешками хлеба на горбу. Поэтому верблюдов беспокоить не будем. А уложим через пустыню рельсы — и пустим поезда. Вот вы и будете с хлебом, товарищи в солнечных республиках!»
Так зародился Турксиб.
Мы едем через пески и колыхаемся в машине, как на волнах.
Порой в эти жёлтые безжизненные волны зарываются колёса.
Фонтанами брызжет песок, мотор хрипит и завывает от натуги, а машина ни с места.
«За лопаты!» И мы все выпрыгиваем из машины, откапываем колёса, подкидываем под них доски.
Трогаемся дальше не сразу. В радиаторе машины выкипела вода — надо добавить свежей. Наш шофёр отправляется с ведром ко второй машине. А водочерпий там строгий, и слышно, как шофёр с ним переругивается, пока начинает звенеть заполняемое водой ведро.
За нами увязался конный казах. Тот самый, что разглядывал нас, как какое-нибудь диво. Он и сейчас полон любопытства: то отстанет от машины и скачет позади, то обгонит нас, то под колёса, то в кузов заглянет...
И вдруг гортанный выкрик, взмах плёткой — и дикий степной конь взвивается на дыбы... Помчался! Гляжу вслед, и чудится мне, что конь больше и не прикасается к земле: летит с всадником по воздуху.
— Как ловок, как красив, а? — восхищается инженер. — По-моему, степняк-кочевник — лучший в мире верховой! — Потом добавляет: — Казах ускакал... Это узун-кулак, товарищи. Теперь о нашей экспедиции будет знать вся степь.
И все мы, сидевшие в машине, услышали рассказ про узун-кулака — про почту кочевников. Это, вероятно, самая древняя почта в мире, ей многие тысячи лет.
И обходится она без бумаги и конвертов, без марки и пера.
Зародилась степная почта у наших далёких предков, которые жили охотой и скотоводством. Первыми почтарями были, конечно, дозорные в степи. Выследив врага, дозорный мчался к вождю своего племени. Тревога! И воины хватались за копья, луки, колчаны со стрелами, а женщины, дети, старики бежали прятаться. С трепетом прислушивались они к звукам сражения и молили богов о ниспослании их племени военного счастья.
Бывали войны, но случалось и спокойное время. А когда люди спокойны — им всё интересно. Теперь дозорных заставляли рассказывать обо всём-всём, что они видели и слышали в степи. Получился узун-кулак — степные «последние известия». Вот они когда зародились, известия! За многие тысячи лет до нашего радио...
Двигаемся дальше. Вдруг в кузове в несколько голосов встревоженно закричали:
— Самум! Самум! — И к инженеру: — Пётр Петрович, что делать?
Инженер схватился за бинокль, стал шарить по горизонту...
А я сижу ни жив ни мёртв. Сразу припомнились страшные рассказы в Семипалатинске. Замирая, я слежу за движением самума. Грязно-жёлтая воронка вихрем мчится по степи, всё увеличиваясь в размерах. Вот поворачивает... Неужели обрушится на нас?
Стыжусь своей трусости, но шепчу:
— Пётр Петрович... Может быть, всем нам спрыгнуть — и под машину?
— Это не самум. — Инженер опускает бинокль. — Всего лишь самумёнок. А младенца нечего бояться. Самое худшее, если он окатит нас песком.
К общей радости, не случилось и этого.
Опять всё спокойно в пустыне. Солнце, такое ещё злое недавно, опускается к горизонту и напоминает сейчас толстого краснощёкого добряка, который, позёвывая, готовится к ночлегу.
Как славно дышится прохладой!
Но тишину вдруг нарушает Пётр Петрович:
— Уже вечер, товарищи. Пора и закусить. — И он достаёт из чемодана увесистый тючок.
Похоже, что в тючке сухари или сушёные фрукты. Обедали мы плохо, на ходу, и пожевать очень кстати.
Но инженер, зачерпнув в тючке пригоршней, протягивает нам аптекарские порошки.
Все разочарованы.
