Николай Григорьев - Двенадцать поленьев
В штабе знали, что солдаты рвутся в бой. Ребята геройские! Но для победы мало геройства. Враг сильный, хорошо вооружён, и чтобы уничтожить его наверняка, надо хорошо подготовиться.
Этим штаб и занимался. Каждую ночь из тыла наши артиллеристы поднимали в горы всё новые и новые пушки, миномёты и другую боевую технику.
Делалось всё в глубокой тайне. Наши наблюдатели зорко следили и за воздухом и за окрестностями гор. Опасались вражеских разведчиков.
В штабе шли последние приготовления к разгрому врага.
И вдруг разведка доносит: «Наши планы раскрыты! Фашисты пронюхали о наступлении и спешат поглубже зарыться в скалы».
В штабе переполошились. Надо менять планы и наступать немедленно, пока фашисты не успели запрятаться. А то как выдолбят себе в скалах норы — оттуда их никаким снарядом не вышибешь!
Решено было штурмовать врага на рассвете.
Начальник штаба расхаживал по землянке и беспокойно спрашивал:
— А как у нас связь с полками? Надёжна ли?
Каждый понимает, что нельзя вести бой без надёжной связи.
И связисты в эту ночь перед боем не смыкали глаз. То и дело они поднимали с аппаратов телефонные трубки — проверяли, как действует сигнал и хорошо ли слышно. Потом докладывали:
«Всё в порядке, товарищ начальник штаба. Связь действует!»
Но вот один из связистов встал от аппарата.
— А у меня не в порядке, — сказал он. — Осколком, что ли, царапнуло по проводам. Слышимость пропадает... Разрешите, товарищ начальник, пойти проверить линию?
Это был Казанов. Парень баскетбольного роста, он стоял перед начальником, упёршись головой в потолок землянки. И всё равно не мог распрямить колени.
— Идите, — сказал начальник, — и побыстрее возвращайтесь. Только одного я вас, Казанов, не пущу. А вдруг нарвётесь на засаду? Берите напарника.
Казанов усмехнулся в усы. Этот добряк великан всегда посмеивался над чем-нибудь.
— Товарищ начальник! — взмолился он. — Отпустите одного. С напарником мне только морока. Вдруг его ранят — нянчись тогда с ним!
Все в землянке рассмеялись. А Казанов, не мешкая, сумку с инструментом в охапку, голову просунул под ремень автомата — и за дверь!
Глядит — снаружи светло, взошла луна. Чёрная телефонная проволока так и поблёскивает между камней у нагорной дороги.
Казанов выждал, пока луна скрылась за облаками, и пополз.
Порядочно уже прополз. Телефонные провода змейкой побежали в гору. Там, на перевале, держит позицию наша пехота.
В темноте нащупал узелок — и вдруг чувствует: из узелка торчит не одна проволока, а две.
«Что за напасть? Откуда вторая?»
Осторожно, из рукава, посветил себе электрическим фонариком.
Глядит — своя, чёрная проволока. А в неё словно впилась чужая, жёлтая.
Фашистская! Разговоры подслушивают. Вот откуда враг знает про наши дела!
Ух как взъярился Казанов. Отстриг шпионскую проволоку — и ну кромсать её кусачками, ну кромсать!
Однако опомнился: «Не то делаю, не надо горячиться... — И убрал кусачки. — Зачем уничтожать жёлтую проволоку? Она нам службу сослужит».
И залёг в сторонке за камнем. Приготовил автомат.
Немного прошло времени. Слышит Казанов шорох. Фашист ползёт.
Ну-ка, что он будет делать?
Так и есть, опять к нашей линии пристраивается. Чинит повреждение.
«Ишь ты, понравилось подслушивать! Только врёшь, больше жёлтая проволока действовать не будет!» Казанов не стал стрелять — а то шума наделаешь. С одного удара он прикончил фашиста кинжалом. И тут же столкнул его в пропасть.
Опять Казанов за камнем. Едва успел замаскироваться — второй фашист ползёт.
Уложил и этого.
Но своей засады не покидает. Ждёт ещё гостей. Обязательно приползут — потому что как же они без шпионского подслушивания!
Одного только не рассчитал Казанов. Думалось ему, что и дальше фашистские крысы будут выползать поодиночке. Под его кинжал. А они толпой привалили...
Сколько их — и не пересчитать среди каменьев. Потому что в касках. Залегли, каски на лоб насунули — и сразу стали похожи на камни.
Казанов даже дыхание придержал, чтобы не выдать себя. Но чувствует — дело плохо. Он один, а их сколько?
Начал потихоньку отползать назад, прячась за камни... Да и напоролся на фашиста.
Завязалась рукопашная. Казанов одолел фрица, прикончил.
Но на шум кинулись остальные.
— Рус, сдавайся, тебе капут!
— Вам капут, собаки гитлеровские! — И Казанов веером, слева направо и справа налево, окатил фашистов из автомата.
От метких его пуль, словно мешки с воза, рухнули убитые.
Сам он присел за камень — и вовремя: цветными светящимися нитками мелькнули у него над головой ответные пули.
— Рус, сдавайся! Рус!
Молчит Казанов. Приуныл. Из автомата среди камней фрицев не уничтожить... Позвать на помощь — а кого? На перевале, где наши пехотинцы, разгорелась перестрелка. Кричи не кричи, там не услышат. А ближе и нет никого.
А фашисты уже окружают его тайничок за камнем.
— Хенде хох! — кричат. — Руки вверх!
Казанов побледнел. Отчаянная мысль ударила ему в голову.
— Ах, хенде хох? — яростно закричал он и вскочил с поднятыми руками. — Нате же!
Он был страшен. В руке у него сверкала молния.
Фашисты в испуге шарахнулись.
Но Казанов не позволил фрицам разбежаться. Ещё выше вскинул руку. Ещё ослепительнее блеснула молния при лунном свете.
— Хенде хох, фашистские собаки! Бросай оружие, а то живьём изжарю!
...Связист Казанов привёл в штаб шестерых пленных. Все шестеро, косясь на русского великана и не смея пикнуть, стояли в углу землянки.
— Да как же вам удалось одному такую орду в плен взять? — с удивлением спросил начальник штаба.
Казанов потупился:
— Смешно это вышло, товарищ начальник. Не совсем по-военному... Я фрицев кусачками напугал. Кусачки у меня бережёные, здорово блестят. А тут как раз луна... Струсили фашисты — вот и вся хитрость.
ЧЕРНЫЙ СКАКУН
У нашего автомобиля от жары раздулась и лопнула шина. Простояли час, пока натянули на колесо новую. Едем дальше. Дышать через нос всё труднее. В голове гудит. Хочется вскочить, широко раскрыть рот и вдыхать, вдыхать воздух без конца! Но как раскроешь рот? Пыль такая, точно вся пустыня перевернулась и сыплется нам на головы. Песок забирается за воротник и струйками течёт по голому телу. Песок хрустит на зубах. Песок щекочет в носу. Чтобы не задохнуться, мы крепко прижимаем к лицам носовые платки.
Набегает ветерок и на минуту разгоняет пыль. Я тороплюсь отдышаться и оглядываю своих товарищей. Можно подумать, что им кто-нибудь пришил носы из коричневого сукна. Щёки от пыли тоже кажутся суконными. А глаза большие и круглые, как у филина. Это от очков. Все едут в очках, обшитых с боков кожей, чтобы пыль не засорила глаза.
Поверх пиджаков мы надели толстые брезентовые плащи. Один из наших товарищей плаща не взял — мол, и без того жарко! — и поехал в белой рубахе. Только гляжу — не сидится ему: то так повернётся, то этак, то голову наклонит, то откинет — и плечами передёргивает.
Наконец процедил сквозь зубы:
— Кажется, я обгорел весь... Что делать?
На помощь бедняге поспешил мой сосед по машине. Это инженер Пётр Петрович. Он среди нас единственный, кто уже побывал в пустыне.
— Нате-ка мой полушубок! — сказал инженер. — И наперёд запомните: чем жарче печёт солнце, тем теплее надо одеваться!
А мы-то думали наоборот. И все рассмеялись словам инженера, как шутке.
А человек и не шутил вовсе. Он сказал:
— Вот встретятся жители пустыни — посмотрите, как они одеты.
Вскоре мы увидели конного казаха. Он как из-под земли вырос. Заслонился рукой от солнца и глядит на нас, глядит из-под ладони... От его острого взгляда даже как-то неприятно стало.
Я наклонился к инженеру:
— Что ему надо?
А инженер:
— Поглядите, как он одет, поглядите, пока не ускакал! — И стал объяснять: — Длинное полосатое на нём — это халат. Он из ситца, но подбит толстым слоем ваты. Такой халат — как щит от солнечных лучей. — Инженер повернул голову: — Запомните это, майский франт в белой рубашке!
— Угу... — прогудело с задней скамейки. — Уже запомнил. Спасибо. Спасаюсь под вашей шубой.
— Вот и отлично, — сказал инженер. — Но смотрите товарищи, смотрите на казаха. Какова шапка на нём — сплошной мех! Это летом-то, а? Конечно, потом обливается. Зато человек спокоен, что с ним не случится солнечного
удара. В этой же шапке — малахае, по-здешнему — казах и зимой, в мороз. Видите, какая удобная шапка!
А я уже не на шапку гляжу — на коннике сапоги какие-то странные: толстые, как брёвна.
