Николай Григорьев - Двенадцать поленьев
Обзор книги Николай Григорьев - Двенадцать поленьев
Николай Григорьев
ДВЕНАДЦАТЬ ПОЛЕНЬЕВ
Рассказы
Человек я бывалый и люблю встречаться с ребятами. Им интересно меня слушать, а мне интересно рассказывать.
Часто просят:
— Пожалуйста, что-нибудь про войну.
А мне — только вспоминать. Воевал я и в гражданскую, и в Великую Отечественную. Был артиллеристом, был сапёром. А среди боевых друзей у меня — и лётчики, и танкисты, связисты и пехотинцы, конники.
Так что только начать рассказывать военные истории — им и конца-края нет.
Порой даже устанешь, а ребята:
— Ещё расскажите... ещё!
Сами раскраснеются, глаза горят — ну как тут поставишь точку!
Однажды меня спросили:
— А что самое главное для солдата в бою?
Вопрос задали мальчики. А девочки, должно быть желая помочь мне, горячо добавили:
— Ну, самое-пресамое?
Ответить было нетрудно. Ещё давным-давно Александр Васильевич Суворов говаривал солдату: «Побеждать учись не числом, а уменьем».
Но ребята на этом не успокоились:
— Как это — уменьем? Расскажите.
Я рассказал о боевом мастерстве советского солдата, о его смекалке и решительности в бою.
Слышу — вздох. И тут же слова: «Век бы слушал про войну... Не ел бы, не пил бы, только бы слушал...»
Вздохнул один — завздыхали и другие.
— Понимаю вас, ребята. Народ вы отважный. Но только ли на поле боя возможен подвиг? Сейчас мирное время, а подвигами наша жизнь полна.
Ребята поймали меня на слове:
— Расскажите про мирные подвиги?
— Ну, что ж, хорошо, — согласился я. И стал рассказывать о людях, чьими руками создаётся всё на свете. О знакомых мне модельщиках, слесарях-инструментальщиках — людях рабочего класса. Это мастера, художники своего дела — люди, влюблённые в металл, в дерево, в камень. И руки у них удивительные — всё могут. Сделают они и одежду, и трактор, и самолёт, и космический корабль, и детскую коляску. И оружие для Советской Армии тоже ведь делает рабочий.
Есть звание: Герой Советского Союза. Но есть звание и Герой Социалистического Труда. Оба отмечаются орденом Ленина и Золотой Звездой. Звания равноправны.
...Так я беседовал с ребятами в разные годы. И вдруг подумалось: может быть, всё это интересно не только ленинградским ребятам, с которыми часто встречаюсь лично?
И собрал рассказанное мною в эту книгу.
Один из рассказов — «Двенадцать поленьев» — мне особенно дорог. Это случай, когда я впервые пережил чувства, которые потрясают человека в бою. А такое не забывается... Поэтому мне захотелось и книгу назвать: «Двенадцать поленьев».
НАШ БРОНЕПОЕЗД
КАК Я УХОДИЛ НА ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ
Белые армии наступали. Со всех сторон двинулись на Москву и на Петроград.
Вот уже перерезаны хлебные дороги. В Петрограде и Москве начался голод.
Вот уже не стало дров, не стало угля. А без топлива не могут работать заводы и фабрики.
В ту пору Владимир Ильич бросил клич:
«Товарищи рабочие, к оружию! Революция в опасности!»
А я только-только поступил на завод. Приняли учеником.
Жалко мне было расставаться со слесарными тисочками. Но революция в опасности — надо брать винтовку!
Пошёл я на призывной пункт.
На улице перед дверью уже очередь.
Подождал, добрался до начальника.
А за столом и не начальник вовсе — рабочий сидит в кепочке.
Подхожу, называю себя:
— Агашин Пётр!
А он:
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— А батька, — спрашивает, — согласен отпустить?
Говорю:
— У нас с завода все ученики на фронт махнули. Так что я, хуже всех, что ли?
Тут он и записал меня в Красную Армию.
Пришёл я домой прощаться — а сам уже в военной форме.
— Ой-ой, — запричитала мать, — да ведь он на войну собрался, Петька-то наш... Ой, горюшко!
Отец больной лежал.
Обнял он меня.
— Иди, — говорит, — сынок, иди. Сам бы пошёл бить белогвардейца, да ноги не держат. Иди и не давай врагу пощады!
Научили меня стрелять. Научили колоть штыком. А ещё я научился применять взрывчатку.
И мне очень понравилось, что попал я подрывником на бронепоезд.
«Красный воин» — его название.
КАК МЫ СТАЛИ ТИГРАМИ И ЖИРАФАМИ
В первый же день службы на бронепоезде все мы стали чумазыми.
Ведь что такое бронепоезд?
Это два бронированных вагона с пушками и пулемётами, а посредине — паровоз.
И дышит паровоз дымом прямо в рот и в нос. Живо всех перепачкал. Из-под гребешка, когда причёсываешься, угольки сыплются.
Это одно. А пороховая гарь?
Когда бронепоезд стреляет из пушек — лица у бойцов становятся разрисованными. Будто чёрным карандашом нос обведён. И глаза обведены. И рот. Пороховая гарь набивается в складочки кожи.
Но и это не всё. На бронепоезде чего ни коснись — всё жирное от смазки. Пушки смазаны. Пулемёты смазаны. Снаряды в ящиках — и те смазаны. А про паровоз и говорить нечего: с него даже каплет машинное масло.
Всё вокруг жирное. Бойцу и не уберечься. В первом же бою мы так извозились в смазке, что стали, как тигры, полосатые. Или пятнистые — как жирафы.
Да ещё пооборвались. Бронированный вагон тесный. Вот и натыкаешься на острые железные углы. Трещит одежда!
И смешно вспомнить: нравилось нам ходить оборванными да чумазыми.
Люди останавливаются, шепчутся:
«Это с бронепоезда. Геройские хлопцы!»
А мы в ответ ещё больше прорехи выпячиваем.
Гордимся дырками.
КАК НАМ ПОПАЛО ОТ ТОВАРИЩА ЩОРСА
И вот, представьте, какой вышел случай.
Стоим после боя на станции, отдыхаем. Ребята завалились спать — кто возле пушек, кто у пулемётов.
Вдруг поблизости — всадник. Всё на нём ладное — и шинель и ремни. Выбрит. Аккуратно подстриженная тёмная бородка.
— Кто бы это такой?
Разбудили командира.
Глянул он на всадника...
— Да это же Щорс, ребята! Надо встречу устроить! — И велел будить бойцов.
Николай Александрович Щорс — прославленный полководец. Щорса знал на Украине каждый.
И вот он — к нам в гости!
Конечно, мы, бойцы, — кубарем из вагонов. Встали перед бронепоездом в шеренгу.
Командир повернулся к нам:
— Смирно! — Прошагал вперёд — раз, два — и отдал Щорсу рапорт.
Щорс приложил руку к козырьку:
— Здравствуйте, товарищи!
Мы дружно ответили.
Стоим, а Щорс рассматривает нас. До того пристально смотрит, что бойцы даже шевелиться начали, как от щекотки.
— Кого это я вижу, интересно? — Щорс нахмурился. — Неужели советские бойцы? Нет, нет, это какие-то голодранцы на бронепоезде!
Командир стал оправдываться. Мол, на бронепоезде с одеждой беда. Не уберечься. Куда ни повернись — железо.
Щорс слушал с усмешкой.
— Железо, говорите, виновато?
И достаёт из фуражки иголку с ниткой.
— А про это железо вы забыли, товарищ командир?
Повернулся и уехал.
Вот какое получили замечание от самого Щорса! Совестно вспомнить...
Конечно, тут и иголки нашлись на бронепоезде и нитки.
Как взялись ребята портняжничать — живо починили одежду.
Глядим: целая, но грязная — опять нехорошо.
— На речку, ребята, бегом!
И развели мы большую стирку.
Правда, с мылом в ту пору было плоховато. Пошёл по рукам один-единственный на всех обмылок.
Но в ручье песок! А при старании, как говорится, и из песочка можно выжать мыльную пену.
Пока купались — солнышко одежду высушило.
С тех пор оставили мы глупую повадку — ходить чумазыми да оборванцами.
Боец Красной Армии должен быть опрятным — хоть в бою, хоть на отдыхе!
КАК В ОМУТ ЛАЗИЛИ
Теперь расскажу, какое у нас на той речке произошло знакомство.
Возвращаемся на бронепоезд, идём берегом. Подбираем плоские камешки и — швырк, швырк! — на воду.
Вдруг туда же в воду — бултых какая-то девчонка.
Прямо в одежде.
Вынырнула, вскрикнула — и тут потянуло её течением на тёмную глубину. Только коса с бантиком на поверхности. Но вот уже и бантик скрылся.
— Утонет! Спасай, ребята!
Я — сапоги долой и в воду. На Неве вырос, никакой глубины не боюсь.
Но и кроме меня нашлись умелые пловцы, так что не разобрать, кто из нас вытащил девчонку из омута.
Откачали её, привели в чувство — и призналась она, что топиться пришла.
Конечно, в слёзы.
И бантик свой кусает. Мокрый он, не развязать — так она зубами.
Ребята рассердились:
— Да обожди ты с бантиком, дурёха! Выкладывай, что случилось.
