Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Лючио. Туда, к морю… А ты… с удовольствием?
Голос у обоих изменился от легкого волнения.
Сильвия. Провести там одну весну было всегда моей мечтой.
Лючио (задыхаясь от волнения). Твоей мечтой и моей, Сильвия.
Амулет выпадает у него из рук.
Сильвия (быстро нагибаясь и поднимая его). Ах, ты выронил его! Это можно было бы назвать дурным предзнаменованием… Смотри. Я его предназначаю Беате. «Он мал, как драгоценный камень, велик, как сама судьба!» (Она осторожно кладет амулет на букет роз.)
Лючио (протягивая к ней руки, как бы с мольбой). Сильвия! Сильвия!
Сильвия (подбегая). Ты чувствуешь себя дурно? Ты побледнел… Ах, ты слишком утомился сегодня, слишком устал… Садись сюда, садись… хочешь глоток лекарства? Ты не чувствуешь, что упадешь в обморок? Скажи!
Лючио (взяв ее за руки, в порыве любви). Нет, нет, Сильвия, я никогда не чувствовал себя так хорошо… Ты, ты садись сюда, а я сяду у твоих ног, чтобы, наконец, обожать тебя, обожать тебя всей своей душой!
Она опускается на диван, а он — перед ней на колени. Она вся потрясена, дрожит и закрывает ему рот руками, как бы для того, чтобы помешать ему говорить. Он дышит и говорит сквозь ее пальцы.
Наконец-то! То был прилив, пришедший издалека, прилив всех прекрасных и всех дорогих вещей, которые ты внесла в мою жизнь с тех пор, как любишь меня. Сердце мое было переполнено ими, ах, так переполнено, что недавно я дрогнул под их тяжестью, падал, замирал от волнения и нежности, о которых не решался говорить.
Сильвия (побледнев, слабым голосом). Не говори, не говори больше!
Лючио. Выслушай, выслушай меня! Я знаю все мучения, которые ты вынесла, раны, которые ты получала, не издавая ни малейшего крика, знаю эти слезы, которые ты скрывала, чтобы я не знал ни стыда, ни угрызений, — улыбки, за которыми ты скрывала свои волнения, знаю бесконечное сострадание к моему заблуждению, неустрашимое мужество перед лицом смерти, отчаянную борьбу за мою жизнь, знаю надежду, которую ты всегда лелеяла у моего изголовья, бессонные ночи, заботы обо мне, беспрерывную дрожь, твое ожидание, молчание, твою радость, все, что есть глубокого, все, что есть нежного и могучего в тебе, все это я знаю, все это я знаю, дорогая, дорогая душа, и, если силой можно уничтожить оковы, если кровь может послужить делу моего искупления — ах, позволь мне говорить — я благословляю вечер и час, в которые принесли меня умирающим в это жилище твоей скорби и твоей веры, чтобы в другой час из твоих рук — из этих божественно-прекрасных, трепетных рук — получить дар жизни.
Он прижимается искаженными устами к ее рукам: она смотрит на него сквозь слезы, которыми залиты ее ресницы, преображенная неожиданным счастьем.
Сильвия (надорванным, слабым голосом). Не говори, не говори больше! Я не совладаю с сердцем… Ты заставляешь меня задыхаться от радости… Одного слова я ожидала от тебя, одного слова, ничего больше, и вдруг ты залил мое сердце любовью, переполнил ею все мои фибры, ты поднял меня выше надежды, превзошел мою мечту, ты дал мне счастье, превосходящее всякое ожидание… Ах, к чему тебе было говорить о моих страданиях? Что значит вынесенная скорбь, какое значение может иметь вынужденное молчание, что значит какая-то слеза, какая-то улыбка перед этим разливом, уносящим меня?! Чувствую, немного позднее, ради тебя, ради тебя, я буду сожалеть, что еще недостаточно страдала… Может быть, я еще не достигла крайней глубины страдания, зато теперь знаю, что достигла вершины счастья.
Она страстно ласкает его голову, которую он прячет у нее на коленях.
Встань! Встань! Будь ближе к моему сердцу, отдохни возле меня, утопай в моей нежности, прижимай мои руки к твоим векам, молчи, мечтай, собирай в глубине силы своей жизни! Ах, не только меня должен ты любить, не только меня, но и любовь, которой я горю к тебе. Любить эту мою любовь! Я не красавица, я недостойна твоего взгляда, я — маленькое создание, покрытое тенью, но любовь моя удивительна, она становится все выше и выше, она — единственная, она — ясна, как день, она сильнее смерти и способна на чудо: она даст тебе все, что ты будешь от нее требовать. Ты будешь вправе требовать от нее даже то, чего не ожидал никогда.
Приподнимая голову Лючио, она привлекает его к своему сердцу. Глаза его закрыты, губы сжаты, он крайне бледен, опьянен и расслаблен.
Встань! Встань! приблизься к моему сердцу. Отдохни возле него. Ты не чувствуешь, что можешь ему довериться? Что нет на свете груди, вернее моей? Что она вечно открыта для тебя? Ах, я иногда думала, что эта уверенность могла бы опьянять тебя, как слава…
Приподнимая лицо Лючио, Сильвия обеими руками расправляет его волосы, чтобы обнажить весь его лоб.
Прекрасное, мощное чело, венчанное и благословенное. Пусть все ростки ранней Весны взойдут в тебе, как новые мысли!
Вся дрожа, она прижимается к его губам. В ответ он молча открывает ей свои объятия. Сумерки кажутся утренней зарей.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕТа же комната, то же самое время. В окно видно пасмурное, изменчивое небо.
Сцена IКозимо Дальбо, угрюмый и задумчивый, сидит за столом, о который он опирается локтем, поддерживая ладонью висок. Лючио Сеттала, беспокойный и расстроенный, бродит без цели по комнате, подавленный волнением.
Лючио. Да, я скажу тебе… К чему мне скрывать истину? Да еще от тебя! Я получил письмо, распечатал, прочитал…
Козимо. От Джоконды?
Лючио. Да.
Козимо. Со словами любви?
Лючио. Оно жгло мне пальцы…
Козимо. И что же? (Колеблется. От волнения у него меняется голос.) Ты все еще любишь ее?
Лючио (вздрогнув, испуганно). Нет, нет, нет…
Козимо (вглядываясь ему в глаза). Ты больше ее не любишь?
Лючио (умоляюще). Ах, не мучь меня! Я страдаю.
Козимо. Что же волнует тебя?
Молчание.
Лючио. Каждый день, в известный мне час, она ждет меня там, у ног моей статуи, одна.
Молчание. Кажется, что оба заметили перед собой призрак чего-то живого и властного, какую-то Волю, вызванную этими отрывочными словами.
Козимо. Она ожидает тебя! Где? В твоей студии! Каким путем она может туда проникнуть?
Лючио. У нее ключ — прежний.
Козимо. Она ждет тебя! Уверена и хочет, чтобы ты еще принадлежал ей.
Лючио. Ты сказал правду.
Козимо. Что же ты намерен делать?
Лючио. Что намерен делать?
Молчание.
Козимо. Ты дрожишь, как пламя.
Лючио. Я страдаю.
Козимо. Ты весь в огне.
Лючио (с усилием). Нет.
Козимо. Послушай. Она ужасна. Бороться против нее можно только издали. Поэтому-то я и хотел увезти тебя с собой за море. Ты предпочел морю смерть. Но другая женщина — ты знаешь кто, при мысли о ней у тебя разрывается сердце — другая вырвала тебя из когтей смерти. И ты не можешь жить теперь иначе, как для нее.
Лючио. Это правда.
Козимо. Необходимо уехать, бежать.
Лючио. Навсегда?
Козимо. На некоторое время.
Лючио. Она будет ждать меня.
Козимо. Ты тогда будешь сильнее.
Лючио. И ее власть надо мной увеличится. Она оставит более глубокие следы в жилище, которое мне дорого, благодаря произведению, которое я в нем создал. И из дальних стран я буду видеть ее стоящей на страже моей статуи, куда запала самая живая искра души моей.
Козимо. Ты любишь ее!
Лючио (в отчаянии). Нет, не люблю. Но подумай: она всегда будет сильнее меня, она знает, чем победить и чем связать меня, она вооружена очарованием, от которого душе моей нельзя освободиться, не вырвав его из сердца! Неужели я должен сделать еще одну попытку?
Козимо. Ах, ты в бреду!
Лючио. Комната, где я грезил, где работал, где плакал от радости, где я призывал славу, где видел лицо смерти, эта комната — ее достояние. Она знает, что не в моих силах жить вдали или отказаться от нее, знает, что самая ценная часть моей сущности растворена в ней, и вот она ждет, в полной уверенности…
