Эльза Триоле - Анна-Мария
Вернулась она поздно. Пришлось звонить, долго ждать у двери, выходящей на площадь, в этот час такую безлюдную, будто в городе, кроме Анны-Марии, не осталось ни одного человека. Поблескивая, чернели неосвещенные окна кафе, умолкло кино, исчезли машины. Она прошла мимо портье, который дремал стоя, поднялась по скрипучей, не устланной дорожками лестнице; вся гостиница была жесткой, как полка в вагоне третьего класса…
Комнату едва освещала лампочка без абажура, тусклая-тусклая… Анна-Мария с опаской взглянула на постель и легла в халате поверх одеяла: от времен оккупации у нее осталась боязнь подхватить чесотку. Товарищи ее то и дело заражались чесоткой, ночуя в гостиницах, где не меняли простынь; эпидемия охватила весь край. Когда в маки заболел Жозеф, Анне-Марии пришлось ухаживать за ним. Но если она по-прежнему боялась, что подхватит чесотку, она больше не боялась, что ее схватят, — значит, все-таки какие-то перемены есть. Не так уж много людей, которые считают Францию времен бошей потерянным раем. И, возможно, в скором времени появится мыло. Она успокоилась и заснула.
Автобус по-прежнему уходил рано утром, в тот же самый час; тот же самый автобус, и вел его тот же самый шофер — его хозяин. Он поздоровался с Анной-Марией, не выразив ни радости, ни удивления.
— Совершаете объезд бывших зимних квартир, мадам? Как вас величать теперь? Все, кто тут у нас проживал, возвращаются к нам под другой фамилией.
Анна-Мария обрадовалась этой встрече, ей хотелось сказать шоферу что-нибудь приятное, узнать у него здешние новости, но он повернулся к ней спиной и занялся погрузкой багажа, предоставив ей самой втискиваться в автобус, который пассажиры брали с бою. Вот кто отмахивается от воспоминаний; ей даже показалось, что он избегает смотреть на нее.
Заглядевшись на пейзаж, Анна-Мария позабыла о водителе: она-то не отмахивалась от воспоминаний. Анне-Марии никогда не случалось ездить в этом автобусе с Раулем, они всегда нарочно отправлялись в П. и обратно порознь, в разное время, и тем не менее для нее все кругом было полно им… Жизнь давно развеяла горечь этого воспоминания. Вот маленький завод над рекой… мост… Анна-Мария волновалась все сильнее и сильнее, по мере того как перед ней возникали места, в которых реальности теперь было не больше, чем в романе, и хотя то был роман ее жизни, он не становился от этого более реальным… Деревушка с церковью в романском стиле… Сразу же за ней — огромный виадук над пропастью… Автобус, задыхаясь, карабкался вверх, коробки скоростей дребезжали. Слева — замок, трава в парке скошена, газон, дорожки подчищены, посыпаны желтым песком. По ступенькам веранды спускалась дама… Странно было видеть этот замок обитаемым. По всей дороге оживленное движение, автомобили, велосипеды; Один раз пронесся небольшой грузовик с пленными, в форме теперь действительно feldgrau от износа. «Если мне нельзя будет остановиться у старушки Розы, — думала Анна-Мария, — придется переночевать на постоялом дворе…» Она вдруг испугалась: а что, если те, к кому она ехала, забыли ее?.. Она так верила в их дружбу, что неосмотрительно решила заехать в это селение, которое даже не было ее постоянным убежищем. Ну вот, к примеру, хозяин автобуса… Правда, она никогда не причисляла его к своим друзьям и никто даже точно не знал, что у него на уме, но все-таки прошлое нужно чтить, как чтят память предков. Анна-Мария уже готова была сойти с автобуса, не добравшись до места. Зачем она отправилась сюда, а вдруг все ее воспоминания разлетятся в прах? С иллюзиями следует обращаться бережно… Собственно, она затем сюда и приехала, что ей хотелось после Селестена увидеть людей ясных, без задних мыслей и с которыми можно договориться о чем-то главном. Все было довольно туманно, но «дух Сопротивления» еще жив, что бы там ни говорили ее попутчики, те, в поезде.
Автобус свернул с магистрали, он по-прежнему шел на подъем. Уже виднелась колокольня… Вот и кладбище… Автобус катил по единственной узкой улице селения. Он остановился напротив постоялого двора. Анна-Мария вышла. Шофер подал ей чемодан, кроме нее, никто здесь не сошел, и автобус тронулся дальше. О ее приезде еще не знали, в машине она не встретила никого из местных жителей — все ехали дальше. Ей стало страшно — а вдруг она здесь никому не нужна.
Первым делом она пошла в парикмахерскую. Жалобно звякнул дверной колокольчик, звук этот словно донесся из прошлого.
— Мадемуазель Луизетту, пожалуйста, — обратилась она к незнакомому ей парикмахеру.
Он стриг какого-то мужчину. Клиент, завернутый в широкий белый халат, с любопытством посмотрел на отражение Анны-Марии в тусклом зеркале и вдруг вскочил в своем нелепом облачении, да так стремительно, что парикмахер замер с раскрытыми ножницами в руках.
— Барышня!.. — закричал клиент.
Из-за застекленной перегородки, отделявшей женский зал от мужского, вышла Луизетта.
— Барышня! — воскликнула она, уронив гребень и мохнатое полотенце. Повиснув на шее Анны-Марии, она расплакалась.
Анна-Мария сидела в столовой, за парикмахерской, где никого не было, кроме Луизетты, ее родителей и молодого клиента, бывшего бойца из маки Рауля… В этот час селение будто вымерло, все работали — кто в поле, кто на небольшом заводе в двух километрах отсюда. Слышно было, как в коридорчике между парикмахерской и кухней кипела на маленькой плитке вода для шампуня. Мать Луизетты, ради экономии дров, по-прежнему ставила кастрюлю, в которой варился суп, рядом с тазом, где кипятились полотенца. Казалось, кипяток так и простоял на плите все эти годы… Старая тетушка Роза, у которой жила Анна-Мария до и после ее ранения, умерла. Жозеф женился на девушке из далекой деревни. Он нашел ее где-то на самой вершине горы, у пастухов. Муж и сын хозяйки постоялого двора, которых угнали боши, приезжавшие с карательной экспедицией, так и не вернулись. Какое несчастье!.. «Никогда не забуду, — говорила Анна-Мария, — как однажды вечером, вскоре после высадки союзников на Юге, я была на постоялом дворе; народу — полным-полно… Ребята, чтобы запутать бошей, переносили с места на место дорожные знаки с указаниями направления… Толчея, повсюду навален багаж, люди не то приезжают, не то уезжают, полная неразбериха… Со стороны магистрали, по которой шли американские грузовики, доносился непрерывный гул. Хозяйка постоялого двора сидела у приемника в комнате за кухней и слушала. Я присела рядом с ней — в то время мы не пропускали ни одной передачи, все ждали новостей, помните? — передавали репортаж о лагерях: „Горы трупов, даже не трупов, скелетов… газовые камеры…“ Теперь все это хорошо известно и уже не так потрясает… Хозяйка слушала, и по щекам ее катились слезы! Словно ей рассказывали о муже, о сыне… И она не ошиблась, бедняжка…» Анна-Мария говорила много, остальные тоже. Воспоминания, воспоминания… А как Полина, она ведь утверждала, будто беременна от Рауля? Муж ее вернулся из плена, он не в обиде, мальчику идет уже третий год… Нет, он нисколько не похож на Рауля. Полине не особенно-то можно верить… Даже Луизетта, первая красавица селения, которая поклялась остаться верной памяти Рауля, и та обручилась с сыном Майяров из Лирвена, соседней деревни. Луизетта еще больше похорошела, через месяц свадьба. Но уже скоро одиннадцать, а Анна-Мария хотела навестить еще кое-кого; все, должно быть, уже вернулись домой.
Узкая, в рытвинах улица, темные, сбившиеся в кучу дома, комнаты, заставленные громоздкими кроватями и шкафами, задние комнатушки, выходящие на узкий, точно колодец, двор… А вокруг — поля, раздолье, воздух, лысая гора с пятнами зелени — так изображают леса на карте… Магистраль проходит ниже, совсем рядом. Анна-Мария успела побывать во многих домах, расцеловаться с мужчинами, с женщинами, осушить бесчисленное количество стаканчиков аперитива. Она собиралась зайти еще к Жозефу, а потом к обеду вернуться к Луизетте. Луизетта отпустила ее одну в этот обход, потому что ей надо помочь матери, ведь та сама не управится с обедом; ну что стоило Анне-Марии предупредить о своем приезде! К обеду, конечно, подадут не меньше десятка блюд, и еще будут извиняться, что так плохо ее принимают.
Жозеф жил на окраине в доме с желтой дверью, рядом с сапожником. Анна-Мария шла по улице, где ей был знаком каждый камень под ногами, каждая занавеска на слепых оконцах, и бакалейная лавка коллаборациониста, и мясная, в заднем помещении которой она встречалась со связными от Жако. Справа возвышалась церковь. Анна-Мария вспомнила о тропинках за церковью, где они гуляли с Раулем… Надо было хорошо знать эти тропинки, чтобы не заблудиться.
Дверь, с занавеской от мух из бумажной ткани, была открыта. Просунув руку за занавеску, Анна-Мария постучала в открытую створку и вошла. Жозеф с женой и мальчиком сидели за столом.
— Вот те раз! — все твердил Жозеф. — Вот те раз!
