Жюльен Грин - Полночь
Девушка встала, чтобы рассмотреть две большие японские вазы, стоявшие на камине; в одной из них красовался букет из пушистых от пыли павлиньих перьев; в другой торчали ярко раскрашенный веер и длинная трубка из покрытого черным лаком дерева и металла, похожая на флейту, однако издававшая довольно неприятный запах холодной гари. На камине лежала еще книга немецких стихов; когда Элизабет принялась листать ее, из страниц выпали несколько засушенных цветков и стебелек травы, служивший закладкой, девушка подобрала и то, и другое.
Ей стало скучно. После ухода господина Аньеля прошло не менее четверти часа. Чтобы чем-то заняться, Элизабет попробовала открыть хоть какой-нибудь шкаф, но, как видно, кто-то предусмотрел возможное проявление любопытства с ее стороны: ключей в замках не было, а дверцы не подавались; внутренние занавески цвета спелой вишни не позволяли даже увидеть, что́ там внутри. Она снова села в кресло у камина. Как почти вся мебель в библиотеке, это кресло выдавало если не бедность, то, во всяком случае, стесненность в средствах, что странным образом сочеталось с тягой к роскоши. Кресло было обтянуто дорогим фиолетовым шелком, усыпанным желтыми звездами, но роскошная ткань на подлокотниках прохудилась, а брошенная с нарочитой небрежностью в глубину кресла желто-аметистовая парчовая подушка не полностью прикрывала красное чернильное пятно. В детстве Элизабет любила придумывать для себя разные истории по поводу, например, найденного в щели пола гвоздя или обнаруженной под комодом пуговицы; и теперь она стала сочинять историю этого чернильного пятна, представила себе огорчение виновника прискорбного события в тот момент, когда это случилось, вообразила сцену, которая за этим последовала: сначала были слезы, затем кому-то пришла в голову удачная мысль прикрыть пятно парчовой подушкой, сшитой из какой-нибудь старой ризы… Девушка положила подушку на прежнее место.
Маленькая лампа настолько слабо освещала просторное помещение, что оно на три четверти оставалось в темноте, и там Элизабет различала лишь общие очертания предметов; и вот она стала пробовать догадаться, не вставая с кресла, что представляет собой большой, покрытый темным лаком сундук, лицевая сторона которого вспыхивала зеркальным блеском, всякий раз как из дров вырывался яркий язык пламени. И вдруг она, радостно вскрикнув, вскочила на ноги — пианино! Обходя множество стульев и круглых столиков на одной ножке, добралась до инструмента; пианино стояло за этажеркой с нотами и маленькими бамбуковыми столиками — один другого меньше, — создававшими настоящую баррикаду. Робкой рукой Элизабет коснулась клавиш — одна ответила молчанием, остальные три с готовностью отозвались высокими звуками. Она села, слегка разочарованная, но не обескураженная, ибо даже этот не всегда послушный пальцам инструмент хранил в себе для нее волшебную силу. Сколько голосов в одном простом аккорде! Под вдохновенными пальцами действительный мир исчезает, точно бессвязный сон больного. Элизабет вспомнила первые такты какого-то этюда и начала тихонько играть, но тут же ее остановил странный шум. Над ней кто-то ходил, причем не один человек, а, как ей показалось, двое или трое. Шаги слышались с разных сторон, пересекали помещение, потом вдруг затихали, словно в ожидании. Наступившая тишина показалась Элизабет еще более странной, чем была прежде. Чего хотели эти шагавшие над ее головой люди? Она вдруг смутилась и покраснела в темноте. Раз ее слушают незнакомые люди, все удовольствие испорчено; она не пожелала признаться себе самой в охватившем ее и все возрастающем беспокойстве, но крышку пианино на всякий случай опустила как можно тише. Через несколько секунд снова услышала скрип половиц наверху от шагов невидимых слушателей, которые разошлись в разные стороны.
Почему не возвращается господин Аньель? Теперь и библиотека, только что нравившаяся ей, потеряла всякую привлекательность, и девушка обвела ее сердитым взглядом. Ей пришла в голову мысль, что о ней, чего доброго, забыли, и она решила выйти из библиотеки; однако страх повстречать в коридоре того человека, который так громко кричал из окна, заставил отказаться от этого намерения. Но она все же подошла к двери, прислушалась, а потом снова передумала и очень осторожно повернула дверную ручку. Однако дверь не открылась. Тогда Элизабет повернула ручку в обратную сторону — так же безрезультатно, и пришлось ей признать очевидное: ее заперли. Быстрей забилось сердце. Забыв про всякую осторожность, девушка принялась сильно крутить ручку, постучала в дверь. Коварный человек этот господин Аньель, предатель. Если сейчас же никто не придет, она закричит. Но Элизабет этого не сделала, так как вспомнила, что господин Аньель вошел в библиотеку вместе с ней через другую дверь, поменьше, которая выходит в прихожую. Пересекла библиотеку, взялась за ручку маленькой двери и сильно крутанула ее, сначала в одну, потом в другую сторону; страх и злость прибавили ей решимости, но и здесь — напрасный труд.
От волнения Элизабет заплакала. Только что она была взрослой девушкой, играла этюд и вдруг превратилась в маленькую девочку, которая боится и от страха теребит кончики своих локонов. В тот день, когда господин Аньель появился в доме госпожи Лера, у Элизабет возникло предчувствие, что жизнь ее омрачится. Ох уж этот господин Аньель со своими лицемерными речами. Ей было непонятно, как он ухитрился повернуть ключ в одном и в другом замке настолько бесшумно, что она ничего не услышала. Но все размышления по этому поводу ни к чему, лучше подумать, как выбраться из библиотеки. И тут Элизабет подумала об окнах.
Занавески легко скользнули по круглой перекладине карниза, и девушка без труда подняла шпингалет. Оставались еще ставни, но и их оказалось нетрудно открыть, однако, как только Элизабет высунула голову наружу, на нее обрушился целый каскад воды, так как ливень удвоил свою ярость. Она отступила, закрыла окно, но хлынувший на ее голову с неба холодный душ немного успокоил ее. Да, выбраться отсюда можно хоть сейчас, но куда она пойдет одна и без денег? Три-четыре года назад Элизабет не стала бы задавать себе подобных вопросов, но теперь это соображение заставило ее сесть к огню, от которого остались лишь раскаленные угли, и посушить волосы, а заодно и подумать, может, придет в голову что-нибудь поумней. Ведь на следующий день наверняка представится случай выбраться из этого дома, не станут же держать ее здесь, как в тюрьме. В этом возрасте она уже утратила детскую храбрость, зато приобрела рассудительность, о чем и подумала с гордостью, правда, беспристрастный наблюдатель, возможно, посчитал бы, что одно в полной мере не возмещает другого.
Через некоторое время угли в камине потемнели, и раздалось мяуканье, напомнившее о существовании кота. Элизабет увидела, как это загадочное животное отчаянно прыгает по стульям и столикам, словно разминая ноги и стряхивая сонное оцепенение; с удивительной грацией кот прыгнул с каминной консоли на шкаф, снова жалобно завопил, бросился вниз, во тьму, и мягко опустился на подушку, лежавшую на одном из кресел. Такое необычное метание вдруг прекратилось на две-три секунды, которые были посвящены поспешному умыванью: розовым языком кот старательно вылизал тощую грудь, затем смоченной в слюне лапой потер за ухом, наконец сладострастно растянулся на ковре, явив взгляду Элизабет великолепную белую в рыжих пятнах спину, после чего подошел к одной из дверей и уставился загадочным взглядом в какую-то невидимую точку в полутьме.
Немного погодя кот отскочил от двери и жалобно замяукал. Послышались чьи-то шаркающие шаги, словно кто-то шел в домашних туфлях слишком большого размера. Элизабет сразу же встала. Чья-то рука начала крутить ручку двери в том и другом направлении, точь-в-точь как это делала она сама всего-навсего четверть часа тому назад. После короткой паузы, вызванной, очевидно, удивлением особы, стоявшей за дверью, ручка снова задергалась, и с ней было проделано все, что можно сделать с подобным предметом: ее дергали вперед, назад, вправо и влево с такой яростью, которая явно свидетельствовала о желании не только взломать замок, но и разнести в щепы дверь. Онемев от испуга, девушка смотрела, как под действием неведомой демонической силы ожила круглая, напоминающая бычий глаз фарфоровая ручка, и не двигалась с места, а кот в это время вопил и крутился на месте, выгибая спину. На каждый вопль из-за двери отвечал женский голос, успокаивавший возбужденное животное:
— Принцесса, принцессочка моя…
Это сочетание голосов, пронзительного и глухого, действовало Элизабет на нервы, ей хотелось схватиться за ручку обеими руками, рвануть как следует и крикнуть, чтобы голос за дверью умолк, но на такое она не осмелилась. Эта перекличка между котом и незнакомкой в больших шлепанцах продолжалась еще минуту или две, потом их страстный диалог закончился так же внезапно, как начался. Шаги удалились, а кот убрался под кресло.
