Владислав Оркан - Батраки
— Кругом меня водит, — сообразил он. — Ну, погоди! Я тебе не дамся. Только бы мне дорогу найти…
Он пошел вправо, рассудив, что выйдет на большак. Ему даже привиделась деревня; он явственно различал белые крыши.
— Ну, дойду, теперь недалеко…
Козера зашагал к этой деревне, уже не глядя под ноги, лишь бы скорее добраться до хаты. Но хаты все отступали перед ним, и, едва он приближался, они уходили в туманную даль.
— Марево это, что ли? — бормотал старик. — Куда-нибудь-то я должен выйти… Не может того быть, чтобы тут я остался. Господи Иисусе!
Взывая к богу, Козера прочитал все молитвы, какие только помнил, и упорно шел к хатам, мелькавшим далеко в тумане. Ручей не ручей, сугробы, расселины, обрывы — он всюду побывал, все исходил — тщетно! Наконец ему стало казаться, что он умрет, так и не дойдя до этих хат…
К счастью, туман рассеялся, и Козера увидел два тополя возле своего двора…
— Ну, слава богу! — с облегчением вздохнул он и утер пот. — Однако поводило же меня сегодня, такого еще не бывало…
Он ускорил шаг и, когда забрезжил в тумане рассвет, вошел в хату.
Ганка вскочила и села.
— Где Собусь?
— Томусь, а не Собусь!
— Да где он?
— А я, хоть убей, забыл про него…
— Где он?! Говорите!
— Не кричи ты! Ничего там с ним не сделается.
Козера поднял правую руку и пощупал.
— Господи Иисусе! Нет его в рукаве… Эх, будь ты совсем!.. Крючок оборвался…
— Разбойник! — рванулась Ганка.
Он покачнулся, когда она, промчавшись мимо него, босиком бросилась в поле, и растерянно поплелся за ней до колодца…
XIТем временем была построена гонтовня — чуть пониже Хыбовой лесопильни. Народ повалил, как на представление. Многим хотелось увидеть своими глазами эту «чудо-машину», что сама и режет дранку, и пазит, и отбрасывает в сторону…
Слава Яська ширилась по всей округе. Толпы людей приходили издалека взглянуть на его «чудо». Все удивлялись этой «чертовщине», как называли гонтовню Яська, и с жаром расхваливали его сметку и искусность.
— Ведь это талант надо, чтобы такое сделать!
— И не видел он такого, и не слышал, а ни с того ни с сего надумал.
— Милые вы мои!
Один, только старый Хыба сурово осуждал затею сына. Всякий раз, когда на лесопильне собирались мужики, восхищаясь талантом Яська, он выискивал какой-нибудь недостаток. То ему валики казались нескладными, то чересчур много колес…
— Я бы не так ее смастерил, — говорил он. — Куда проще, да и не возился бы столько. А это что? Дурость одна. Пустое дело…
— Отчего же вы сами не построили? — спрашивали смельчаки.
— Отчего? Да он уже начал! Но помогал я ему на совесть: и советом, и словом… Что бы он сделал без меня, этот ваш Ясек?
Его молча выслушали, но старик видел, что ему не верят, и злился. Столько раз он рассказывал всем, как много потрудился над этой машиной, что наконец сам этому поверил и впадал в ярость, когда кто-нибудь осмеливался усомниться.
— Советуй вот, работай! Старайся! А потом тебя и не видят!.. Скоты проклятые! Всякий осел для них того же стоит, что и ты, человек с умом. Вот и ломай ради них голову, когда они и оценить не могут твою работу…
Наругался он всласть, наругался и втихомолку и вслух, а не унял зависти, которая впилась ему в сердце. Он лишь искал случая, чтобы отомстить за мнимую обиду.
— Для того я работал на вас, прохвосты, мастерил все, что понадобится, чтобы теперь вы бросили меня, как негодную тряпку? Ах, псы неблагодарные!
Но что ему было делать? С сотней людей не сладишь…
Зато он решил на Яське сорвать свою злость… Но как? Хыба часто об этом думал, но не видел никакой возможности. Волей-неволей пришлось бы старику смириться, если б нежданно у него не явилась счастливая мысль.
— Я тебя проучу! — бормотал он. — Не выставляй себя умнее отца, если ты дурак.
Гонтовня Яська стояла ниже лесопильни, и, чтобы пустить ее в ход, Ясек отвел воду из старой запруды. Он сколотил из досок длинные желоба, укрепил их высоко на сваях и подвел к плотине; таким образом немного воды все время падало на водяное колесо гонтовни.
На эту-то воду и поскупился Хыба для сына. Он пошел и закрыл творило.
«Постоит теперь твоя гонтовня, — злорадствовал он, возвращаясь домой. — Не будут уже к тебе ходить, как на богомолье…»
Ясек был в кузнице. Едва выйдя из двери, он увидел, что произошло, и бегом бросился в хату.
— Что же вы сделали со мной, отец! — закричал он, — Забрал свою воду… понял?!
— Вода не ваша, а божья — это одно… а потом… — объяснял Ясек, медленно выговаривая каждый слог.
— Не мудри! — рявкнул Хыба. — Вода мне самому нужна. Грянут морозы, где я ее возьму? Мне для мельницы да для лесопильни воды нехватит, а ты тут пустяками будешь заниматься? Так?..
Ясек с минуту постоял, подумал… Горько ему было, что отец — называет пустяками тяжкий его труд… Ну, да пускай.
Он молча ушел, но на лесопильне пожаловался мужикам.
— Уж так-то отец меня… так он меня травит…
— А ты не давайся! Не отступай от своего! Жалко каждого крейцера.
— Не про то я толкую… А у меня, знаете, душа радуется, когда я вижу, что идет дело…
— То-то и есть!
— Тянет меня к работе…
— Еще бы не тянуло!.. Все лишний крейцер перепадет… Корпеть, корпеть столько времени, да ничего не заработать.
— Да не это мне нужно! Полноте…
— Для чего же вы строили, если не для барыша? — недоумевали мужики.
— Хоть бы я ни одного крейцера, ни одной полушки за это не получил — все равно! — Ясек махнул рукой. — Но обидно мне, что так оно пойдет прахом. — Что зря, знаете… пропадет… все, что я надумал.
— Вот ведь глупый! — говорили мужики, когда Ясек ушел, и соболезнующе покачивали головами.
— На кой же чорт он строил, если не для наживы?
— И то!..
Ясек собирался перенести гонтовню на другой берег и соорудить новую плотину. Однако, поразмыслив, понял, что зимой этого не сделать, разве что весной. И он забросил гонтовню, а принялся за другое, что давно уже задумал…
Снова он допоздна засиживался в кузнице и на лесопильне, а Хыба, заметив это, ворчал:
— Опять что-то мастерит! Чтоб ему…
Из любопытства он нередко заходил послушать, когда Ясек рассказывал в кузнице о своих замыслах.
— Скажите, сделайте милость, к чему эти бруски?
— Это… для колеса, — отвечал Ясек.
— А колесо для чего?
— Само для себя…
— Гм… — удивлялись мужики. — Что же это будет?
— Опять что-то новое затеял…
— Да нет! — улыбался Ясек. — Ничего такого…
— А все же?
— Это будет… ну… вечный ходовик… Теперь поняли?
— Гм, гм…
— Вроде как «вечный жид»…
— Вот-вот, это самое! Правильно.
Он слабо улыбнулся.
После этого люди не сомневались больше, что Ясек вконец одурел. И сокрушались о нем.
— Видали, до чего думы-то доводят? — говорила они. — Этак недолго и до беды…
— Еще бы! И вовсе помешается в уме…
— А жаль парня! Талант…
Старый Хыба был иного мнения. Он понимал или догадывался, что такое этот «ходовик»… Уже раньше он обратил внимание, что Ясек, разбирая часы, бормотал: «Как бы это устроить, чтобы они шли без завода…» Тогда он полагал, что на Яська нашла дурь, но теперь старик видел, что Ясек и впрямь что-то похожее надумал. Каким-то удивительным чутьем он уловил связь между этим и тем… да, конечно, так! — И, хотя он был почти уверен, что это Яську не удастся, почему-то встревожился… Неизвестность мучила его и лишала сна. Он как будто сразу забыл обо всем, одно только это камнем лежало у него на сердце.
Старик присматривался к работе Яська, ходил вокруг да около, наконец не утерпел и спросил:
— Ты что задумал? Скажи мне хоть…
Ясек безмерно удивился. Впервые отец интересовался его работой. «С чего бы это?» — подумал он, однако тотчас же ответил:
— Да вот… хочу сделать колесо, которое бы само шло… без заводки.
И что дальше?
— Еще сам не знаю… но сдается мне, что и этого хватит… — Помолчав, он прибавил: — Все я помышляю о часах… ну, вы понимаете… О такой машине, что шла бы без воды…
— Ого-го! Легко сказать!
— Не знаю… Да ведь сразу ничего не делается…
— Думай, думай!
— Бог для того и дал человеку разум, чтобы он думал…
— Да перекрестись ты!
— А что вам не нравится?
— Рехнешься ты! Пропадешь зря, червяк ты никчемный, а не сделаешь этого…
— Воля божья!.. Другие придут… они меня сменят…
— Толкуй с ним! А он все свое! Говорю тебе как отец, брось ты это!..
— Ох нет… Это вы напрасно! Подайте-ка мне брусок, вон лежит у порога…
Хыба крепко выругался и выскочил из кузницы. Больше он не вмешивался в работу Яська.
— Думай-думай! Пробуй! — брюзжал он про себя. — Вот упорная тварь!.. Охота ему дьяволу послужить — пускай трудится! А я больше ни во что не мешаюсь!
