Владислав Оркан - Батраки
Обзор книги Владислав Оркан - Батраки
Владислав Оркан
Батраки
В тихой глубокой котловине лежит горская деревушка Конинки. Горы прижали ее к груди и обхватили с обеих сторон руками. По крутым откосам лесистого ущелья раскинулись селения — по два, по четыре двора и больше.
Бесплодные каменистые земли тянутся по берегам ручья, поднимаясь к безлесным горам. На узких, изрезанных межами крестьянских полосках сереют негодные для пахоты кочки, заросшие густым кустарником. Склоны гор покрыты голыми скалистыми перелогами, на которых из года в год попусту ищет корм скотина. Мудрено щипать траву там, где ее нет. Пастбища эти и вытоптанные скотом залежи, поросшие можжевельником, упираются жидкими перелесками в длинные вырубки.
Тихо живут люди в Конинках. Горы отрезали их от мира, и связывают с ним деревушку только ярмарка да костел, куда ходят на богомолье или по большим праздникам. И все. Да, правда! Еще одно: заработки. Каждый год часть молодежи покидает деревню, отправляясь «за хлебом». В поисках заработка мыкаются они на чужбине и возвращаются с удивительными рассказами, но с пустыми руками и почти всегда с подорванным здоровьем.
Впрочем, понятие «чужбина» имеет для жителей Конинок такое же значение, как солнце или луна, — чего-то очень далекого и неведомого, о чем иной раз кто-нибудь порасскажет, но чему они не слишком склонны верить.
Зато они охотно слушают всякие неправдоподобные истории. Тут трезвый ум крестьянина уступает место первобытной фантазии. А может быть, уже с материнский молоком они всосали истину, поколениями усвоенную под гнетом неволи, что «если есть что на свете хорошее, то не для мужика», — и потому они в вымыслах ищут утешения.
«Ну, как там, будет война?» — спрашивают одни, а другие: «Что там слыхать?» И у тех, и у других это не пустое любопытство. В вопросе о войне сказывается страх перед новыми тяготами, а в вопросе «что слыхать» кроется какая-то неясная надежда, словно ожидание какого-то облегчения жизни. В уме крестьянина рождается понятие о «ком-то» или о «чем-то», что придет неведомо откуда и скрасит его долю… Так возникают легенды и о таинственном «эрцгерцоге», и о некоем сказочном спасителе, который скрывается в народе.
В Конинках кое-что знали об этом. На ухо рассказывали друг другу старики и молодые, возлагая на будущее самые невероятные надежды.
А в остальном они интересовались только собой и своим сельским миром, замкнутым от всех в тихой котловине.
О «политической жизни» здесь никто и не слыхивал, даже не подозревали, что существует такая жизнь, да и кто бы мог им об этом сказать!.. Впрочем, кого бы они стали слушать, если им «ксендз об этом не говорил!»
Старшие — те, правда, слышали о выборах депутатов, но какое им дело до этого? «У нас тут никому не к спеху ехать в Вену, — говорили они. — На это деньги нужны… Ну и голова!» Как хотел войт[1], так и голосовали, так оно и выходило. А как же иначе?
И люди спокойно жили в Конинках, не заботились о том, что делается на свете, говоря, что у них хватает своих бед.
Зато друг другом интересовались на совесть. Даже в поговорку это вошло. «Никто, — говорили, — без того не чихнет в деревне, чтобы с другого конца не поздравствовали».
Всякий мог рассказать на ухо: от кого ребенок у Зоськи Запалы (той, что прислуживала у ксендза); за кем бегает Ганка Козера; чей мальчишка прошлый год утонул в пруду и сколько детей прижил на стороне Шимонек с того берега (даром что у него жена дородная баба, а ему самому скоро стукнет шестьдесят!..).
О Сатровой, что держит в ежовых рукавицах сыновей, не давая им жениться, или о непутевом Козере, которого всегда «что-то» водит по ночам, — тут знает любой ребенок. А о старом Злыдашике, владельце лесопильни, прозванном Хыбой, распевают пастухи, когда пасут стадо…
Словом — каждый про другого знал больше, чем про себя. Когда жали хлеб или копали картошку, чаще всего говорили об отсутствующих. Но как будто и в городе так?.. С той лишь разницей, что там кусают, чтобы кусать, а здесь болтают просто ради смеха. А в бедности и смех нелегко достается, вот он и приходится за чей-нибудь счет…
Что бы тут ни услышали о ком, передавали дальше, оттого каждый был на виду у всех. Нужно было крепко остерегаться, чтобы никому не попасть на зубок. А это кое-чего стоит среди такого множества народу… Однако об иных ничего не могли сказать, хоть и были бы непрочь; таких уважали и заглаза. Многим выказывали почтение только в глаза, но кое над кем смеялись без стеснения, хоть то и не были злые люди. Да злого человека смехом не проймешь. А этих за живое задевало…
Посредине деревни, на берегу, кучка женщин копает картошку. Нанял их старый Злыдашик, и они с утра у него работают. Время от времени ветром относит то чей-нибудь протяжный голос, то громкий дружный смех…
— Ну и чудны́ же эти Сатры — что мать, что сыновья…
— И не говори!
— Живут все скопом. Хоть бы один женился…
— Да им мать не дает! — стала объяснять одна из женщин. — Раньше, — говорит, — у меня борода вырастет, чем я пущу в свою хату сноху.
— Ну и пусть их держит при себе! — засмеялась Ганка Козера. — А вскорости ни за кого из них и вдова не пойдет. Меньшому, Янтку, и то уже тридцать лет сравнялось…
— Да что ты болтаешь? Верных сорок! А Ромку и все пятьдесят…
— Погодите-ка, — вмешалась в разговор Лукаска, — мне со святой Магдалины пойдет шестьдесят третий, а я еще девчонкой была, когда у них служила, и при мне он родился.
— Старуха им землю не отдаст, покуда жива, — перебила ее другая. — Еще, — говорит, — успеют похозяйствовать, когда меня не станет…
— А ей какая корысть?
— Вот подите ж вы!
— Экая упорная тварь! — Только и знает что топает да кулаками стучит и из себя выходит, а сама насилу ноги таскает… Женила бы хоть одного и жила бы спокойно.
— Поди растолкуй ей! Она тебя отошьет, как старого Хыбу… Ее не переспоришь.
— Вся-то иссохла, смотреть не на что, а до чего злая!
Громкий хохот на минуту прервал тихие пересуды. Женщины снова принялись копать, перебирая в уме, о ком бы теперь посудачить… Нашлось бы у них что порассказать о Хыбе, хозяине лесопильни, да ему сноха передаст… Немало они знали и о старом Козере, но тут дочь его слушает! Кабы ее не было!..
— Постойте-ка, постойте! Слыхали вы, что приключилось с Маляром?
Все замерли от любопытства.
— С чего-то порча на него нашла посреди дороги… Идет, бедняга, весь съежился и верезжит не своим голосом! Я было подумала, что он свинью гонит с ярмарки, так он скулил…
— Может, толкнул его кто ненароком…
— Кто его знает. С ним что хочешь стрясется…
— Да он лезет, куда не надо.
Женщины смеялись и чесали языки, а за болтовней незаметно подвигалась работа.
По другую сторону ручья, на поле Сатров копошатся, согнувшись, три бабы. Сатрова — скряга, никогда не позовет людей, не наймет копать. Зато сама надрывается за десятерых. Ее едва разглядишь между рядов, такая она сухонькая, тщедушная, а в работе мужику не уступит.
Помогают ей работница и бедная немолодая Ягнеска, которая с весны живет у нее.
— Такая жилица стоит трех девок, — говорят люди. И верно. Ягнеска ко всем идет работать, кто бы ее ни позвал, а приглашают ее охотно, потому что она довольствуется малым. Дадут ей несколько картошин да доброе слово в придачу — она и за это скажет спасибо… У Сатровой хранится все ее богатство: в углу в подполе картошка, в закроме — зерно, а на гумне — постель… Чего ж ей еще? Когда топится печка, поставит возле хозяйских горшков свой чугунок — и поест в уголке что ей бог послал… Да и не всегда Ягнеска мешается у огня: три раза в неделю она постится; поест один раз в день печеной картошки, и хватает с нее, не обижается…
Сатрова с радостью пустила ее к себе. Работы по горло и в хате, и в поле, так что Ягнеска пригодится. Чужим надо платить, а этой сунешь что попало, она и не спросит больше. А когда не работает у людей, то ей помогает — вот как сегодня… Вышла с утра и копает. «Надо бы ее покормить в обед и в ужин, да много ли это стоит? А даром никто не пойдет», — успокаивает свою совесть старая Сатрова и подгоняет помощниц собственным примером: первая начинает новую грядку.
— Это у Хыбы там копают? — спрашивает Викта, работница, лишь бы начать разговор.
— А проворно они работают, вон у них сколько вырыто… — отвечает Ягнеска.
— Не сидят сложа руки! — говорит Сатрова, словно желая сказать: «Давайте-ка и мы копать!»
— А кто там у них в поле? — останавливается Викта, чтобы хоть минутку передохнуть. — Ганка Козера, Хазьбета Хыбова…
— Копай, копай, нечего зевать по сторонам! — напускается на нее старуха.
— Не горит… — ворчит Викта.
— А Маргоськи с того берега там нет? — спрашивает Ягнеска.
— Не видать… Будто бы поссорились они со старым Хыбой.
