Владислав Оркан - Батраки
— Просторнее будет в корчме!
— И ты не ходи, мой тебе совет… Послушайся меня, старика! Вот увидишь, спасибо мне скажешь! Это пекло. Беспутство сущее! Ничего больше… Верно, верно, Собусь, — поперхнулся Козера и поплелся к костру.
— Старый плут! — проворчал Собек. — Видит меня в корчме и боится за девку… Думает, дурак, что у меня только она на уме… Как бы не так! Зять тебе нужен! Чорта с два ты получишь…
У костра стоял гомон. Блажек чудеса рассказывал о белом свете.
— Разные края есть, ра-аз-ны-е!
— Это и все знают, не один вы…
— Я, скажу вам, нигде не бывал, — начал Енджей, — однако дураком себя не почитаю…
— Ну, насчет этого люди вас выручат… не бойтесь, — подтрунивал над ним Щипта.
Блажек разошелся и продолжал рассказывать:
— Шли мы тогда с русской стороны и встали под Краковом. Город красивый, приличный!.. Ничего не скажешь. Есть на что поглядеть, было бы время… Стоят там две башни — ужас до чего громадные!.. Страх берет на них смотреть. А на башнях расхаживает стража и весь день трубит…
— Это зачем?
— Да я не знаю. Видно, так им велели.
— Басни!
— Ну, так ступайте да поглядите, басни я вам сказываю или нет… Народу в Кракове тьма! — продолжал Блажек. — Одни гуляют, другие по костелам сидят, ничего не делают, так и живут.
— А тут люди… не приведи бог!
— Говорю вам, есть на что поглядеть.
— Будто рынок там такой же, как в Мшане?
— Го-го-го! Не сравнять!.. Там на рынке три костела стоят и еще столько места, что сто полков солдат можно выстроить…
— Что вы брешете?
— Истинная правда!.. Встарину там было только два костела, а как показалось морское око…
— Где?
— В Кракове, на рынке! Да толкую же я вам! Просто хлынула вода из земли и весь город бы затопила, кабы не стали спасать. Уж тут и перинами, и свиным салом затыкали…
— Много и не надо было! — съязвил Собек. — Сунуть бы ваш язык, он бы сразу заткнул…
— Так вот, — докончил Блажек, не замечая насмешек, — заткнули накрепко и построили на этом месте костел…
— И больше оно не показывалось?
— Нет.
— Закрылось, стало быть!
— Говорят, Морское Око[3] в Татрах — в пару к тому…
— И то может быть!
— Богатыри едут! — засмеялись мужики.
На уличке, огороженной плетнями, показались сначала серые волы, за ними воз, груженный лесом, а рядом с ним два парня.
Это были Смречаки[4], оба могучие, как ели; каждый из них легко поднимал комель на телегу, за что и прозвали их богатырями. В Конинках никто с ними не мог тягаться, разве Собек… да и то с грехом пополам!
Въехав на площадь, где был свален лес, они мигом сложили бревна на землю и рукавом утерли пот со лба. Затем подошли к лесопильне. Волы остались одни.
— Скоро вы допилите? — спросил старший, нагнувшись над пилой, словно тополь, склоненный ветром.
— А вы подсобите! — попросил Ромек. — Быстрее управимся…
— К зиме; да и то — кто его знает! — поддел их младший Смречак.
— Господи помилуй! И что за мужики эти Сатры! — засмеялся старший, Вавжек. — Возят, пилят, продают, никому не дадут попользоваться… Подумаешь: хозяева или еще кто, а на самом-то деле — только дети своей матери.
— А ты кто? — крикнул Ромек.
— Вавжек, будто ты запамятовал, что был моим крестным?
Мужики у костра захохотали.
Смречаки подошли к ним и, грея руки, продолжали чесать языки, подшучивая над тремя братьями.
— Женись, Михал! Поклонись матери в ноги и проси…
— Меня проси, меня! — смеялся младший. — Я для тебя похлопочу… Такую тебе девку сосватаю старательную, что матуся твоя живо станет бабкой — и полгода не пройдет после свадьбы… Право!
— Вы, парни, так подгадайте жениться, чтобы друг дружке быть сватами!
Смех доносился на лесопильню и терялся в грохоте и шуме.
Сатры молча выслушивали насмешки, а зло срывали на работе. Доски, сброшенные с пилы, так и свистели в воздухе. Визжала пила, вторя свисту, водяное колесо заглушало скрежет и мерно, однообразно всплескивало.
Ясек строгал деревянные зубцы для шестерни, примерял и обдумывал, не слыша и не видя, что происходит вокруг.
У костра грелись мужики, коротая время в болтовне.
— Пусть их. Сатры свое распилят, тогда и мы примемся, — говорили те, что привезли бревна, терпеливо ожидая своей очереди. — Так они и будут пилить до самой зимы?
Козера, ухватившись за Смречаков, принялся им рассказывать с начала, как его «что-то» рвануло и увело…
Тем временем Блажек, обратившись в искушенного стратега, развивал перед изумленными мужиками ра-аз-ны-е планы.
— То ли будет война, то ли не будет… — начинал он обычно.
Так он начал и на этот раз.
Все молчали; пользуясь этим, он выдвинул два положения и с равной горячностью принялся защищать оба. Двойственность его рассуждений настолько ошеломила мужиков, что они не заметили, как, быстро окончив спор между собой, оба Блажка снова оказались вместе.
— Так что война будет! — заключил он с глубоким убеждением.
— Этого, скажу вам, я не знаю, — заявил Енджей, — но ничего хорошего ждать не приходится…
— Пруссак вооружается, — снова заговорил Блажек, — француз готов, только выжидает. Итальянец тоже пойдет, а то как же? Раз начнут, так уж все вместе… А пока друг на дружку поглядывают и оттого мешкают.
— Не доверяют…
— Англичанин смотрит из-за моря и слушает… прислушивается… Этот своего не упустит, не беспокойтесь! Дожидается, когда ему что подвернется… А чуть все собьются в кучу…
— И конец свету!
— Сохрани бог! — закричали остальные.
— Ничего не поделаешь! Не мы правим миром…
— Над нами другие стоят.
— И не говорите!
Разговор оборвался. Вдруг послышались крики. В толпу влетел запыхавшийся Войтек. Однако не надолго он тут задержался. За ним бежал отец, размахивая в воздухе ремнем.
— Держи негодяя!
Поздно! Войтек мигом обежал лесопильню, перемахнул через ручей и остановился на другом берегу.
Меня гнали по малину,
А я за печь да к Марине…
Гоп! Гоп! —
запел он, поглядывая на отца, дважды повернулся на пятке и помчался к Маргоськиной хате.
— Ты только приди сюда!.. — пригрозил ему отец и подошел к мужикам. — Такая он мне подмога! В хате ни за чем не присмотрит, не подсобит хоть сколько-нибудь, а все чего-то ковыряется… Смастерил ему Ясек скрипку, так он и пиликает мне над ухом, и пиликает… Ну, взял я скрипку и сжег. Думал, остепенится малый… Как бы не так! Выцыганил у кого-то другую, и только ему и дела… висельник! И не поколотишь его: живо вырвется из рук и удерет… Паршивец окаянный!
«В отца пошел», — подумали мужики.
Хыба повернулся и зашагал в поле, где бабы копали картошку; но и здесь он недолго пробыл. Злость его еще не улеглась. Войтек удрал, и старик искал, на ком бы ее сорвать. Издали он увидел женщину, спускавшуюся под лесопильню.
— Ага! Попалась, побирушка! — буркнул он под нос и в одно мгновение очутился на лесопильне.
— Кто туда полез? — спросил он Собка.
— Как будто Маргоська…
— Зачем она туда лазит?
— За опилками…
— Слышишь, ты! — закричал Хыба, нагнувшись над пилой. — Мигом убирайся отсюда! А то как пойду, все кости тебе переломаю! Поняла, что тебе говорят?!
— Полноте, пускай берет, — вступились мужики, — опилки ведь, не мука…
— Как бы не так! На нищих я буду работать? Слышишь? — гаркнул он, наклоняясь. — Вон отсюда, из-под лесопильни, не то как спущусь…
— Ухожу, ухожу! Не кричите! — глухо донеслось снизу, и тотчас показалась женщина небольшого роста в сером платке; плача она шла по мосткам на другой берег…
— Господь вас накажет, хозяин… — долетело на лесопильню.
— Чтоб ты околела, сука! Пропади ты пропадом! Чтоб ты издохла! — орал Хыба. — У меня ты и хворостинки не получишь…
— Я и не прошу! — послышалось из-за ручья.
— Хоть бы ты взвыла, не дам!
— Я не прошу…
— Голытьба проклятая! Нищие!.. Тьфу! — сплюнул в сторону Хыба, и повернулся к мужикам. — Пусти такую к себе на землю, вот как она тебе заплатит! Слыхали, что она мне ответила: она, дескать, меня не просит!.. Чорта ты получишь без меня, побирушка проклятая! Говорю ей: пришли мне Юзка поработать… «Нет! говорит. Сперва заплати, тогда пришлю!» Ну, погоди же ты! На моей земле живешь, а помочь не хочешь, сына не присылаешь? Так чорта с два ты получишь, да как бы не больше… Я поденщика найму, он мне и сделает что надо, а без тебя обойдусь. Вот как… Пусти к себе нищих жить, они мигом на шею сядут… Ого-го!.. И не увидишь как!..
Поорал он, поорал, немного посидел с мужиками, и злоба его прошла. Так всегда у него. Сперва сорвет на ком-нибудь сердце, потом — смотришь: молодец мужик, все как надо.
