Странник века - Неуман Андрес Андрес

«В заключение выступил герцог, князь фон Меттерних-Виннебург, под аплодисменты парламента завершивший свою речь такой мыслью: „Слово свобода в качестве отправной точки не имеет никакой ценности, оно лишь обозначает рубеж, за который ведется борьба. Отправную точку обозначает слово порядок. Почитатели нынешней прессы пытаются представить ее выразительницей общественного мнения, в то время как содержимое газет всего лишь отражает личное мнение их редакторов. И разве признают те же самые демагоги право на эту функцию, функцию выражения общественного мнения, за согласованными декларациями наших правительств? Общественное мнение могущественно во всех отношениях. В той же мере, как и религия, оно проникает на такие глубины, на которые не могут проникнуть административные меры воздействия. Пренебрегать влиянием прессы так же опасно, как пренебрегать моральными принципами. Потомки никогда бы нам не простили, если на вопли наших оппонентов мы ответили бы молчанием. Упадок империй связан с распространением неверия. Поэтому религиозность остается не только самым главным нашим достоянием, но и самой могущественной силой. Религиозность не может пойти на спад, не вызвав одновременного ослабления самого государства“».

Ханс вздохнул.

Слушай, продолжал обходить главную тему Альваро, а как там шарманщик? Я ужинал с ним вчера, ответил Ханс, все как обычно, поет свою одинокую песню и спит, как дитя. Бывает, немного кашляет. Я раздобыл ему новую рубашку и пригрозил принудительным мытьем. А он что? поинтересовался Альваро. Сказал, что гигиену слишком переоценили, ответил Ханс, что все дело в нечистой совести, а он живет в ладу с собой. Ханс посмеялся вместе с приятелем, но тут же снова стал серьезным. Альваро спросил, как продвигаются переводы, Ханс ответил, что неплохо, упомянул трех-четырех поэтов и опять замолчал. Альваро стало казаться, что Ханс ждет другого вопроса, и он решился. Едва он раскрыл рот, где-то в углу клацнули бильярдные шары и раздался победный клич.

Послушай, заговорил Альваро, глядя Хансу в глаза, ты понимаешь, в какую историю ввязался? Ханс вздохнул, скорее облегченно, чем с недовольством. Медленно улыбнулся вымученной улыбкой. Опустил глаза, посмотрел на остатки кофе в чашке, пожал плечами и признался: Я не могу с этим справиться. Не хочу. Альваро кивнул. Выждав разумную паузу, он все же спросил: А она? Она, ответил Ханс, она храбрее любого из нас. А свадьба? допытывался Альваро. Думаю, что свадьба должна состояться, тихо сказал Ханс, Софи не нуждается в том, чтобы я ее спасал, она нуждается в том, чтобы я ее любил. Ты так сильно ее любишь? спросил Альваро. Так сильно, ответил Ханс, что отлично понимаю: вмешиваться в эту свадьбу я не должен. А что потом? спросил Альваро. Потом, сказал Ханс, не знаю. Либо мы продолжим встречаться… Либо? настаивал его друг. Либо уеду в Дессау, ответил Ханс, господин Лиотар меня ждет.

Шляпа Альваро дымилась так, словно горела. Над ее полями пролетела никем не замеченная муха. Оценила обстановку. Осталась.

Если ты настолько сильно любишь Софи, сказал Альваро, объясни, как ты можешь терпеть, что она одновременно встречается с другим мужчиной? Не одновременно, улыбнулся Ханс, когда она со мной, то ни с кем больше. Хорошо, сказал Альваро, но ведь ты у нее не один, а когда любишь кого-то. Дело в том, перебил его Ханс, что все мы не уникальны. Вокруг нас всегда найдутся другие, или считается, что найдутся. Да брось ты! воскликнул Альваро, не свисти! это просто поза! уж не хочешь ли ты сказать, что не ревнуешь, когда она бывает с Руди? (Муха прогулялась по шляпе, вытирая лапки об атласную ткань.) Я не говорю, что никогда не ревную, ответил Ханс, я только говорю, что моя ревность не зависит от поступков Софи. Бывает, люди умирают от ревности по абсолютно вымышленным причинам. Но разве ты не боишься, продолжал допытываться Альваро, ее потерять? не боишься, что она предпочтет тебе другого? Руди или кого-то еще? Конечно я боюсь ее потерять! воскликнул Ханс, но не уверен, что этого можно избежать, зная, что ты единственный, с кем она ложится в постель, понимаешь? Я бы даже сказал, что женщину гораздо легче потерять, если запретить ей общаться с другими мужчинами. А что, если она познакомится с кем-то, возразил Альваро, кто ей понравится необыкновенно? Такой риск есть, согласился Ханс, но гораздо больше опасности таит в себе неудовлетворенное любопытство. Мы способны довести себя до одержимости, интересуясь человеком, к которому ни разу не прикоснулись, вернее, именно потому, что ни разу к нему не прикоснулись. Так что я не доверяю верным женщинам, и не смейся! они способны так приукрасить другого, что неизбежно в него влюбляются. Разве не распадаются браки между верными супругами? Зато сколько семей продолжает существовать благодаря любовным связям на стороне! Не могу понять, покачал головой Альваро, шутишь ты или серьезно? Друг мой, улыбнулся Ханс, ты стал консервативным! Ты так говоришь, возразил Альваро, потому что молод. Когда человек молод, ему нравится играть в непредсказуемость. Но когда становишься старше, постепенно теряешь уверенность во всем и, как пес, вцепляешься в то немногое, что хорошо знаешь: в свою любовь, в семью, в собственную территорию. Я далеко не так молод, как ты думаешь, ответил Ханс, и потерял уверенность во всем, кроме Софи. А она? спросил Альваро, она согласна с твоими теориями? О! рассмеялся Ханс, ты даже не представляешь себе, как согласна! Кроме того… Кроме того? склонился к нему Альваро. (Крылышки мухи задрожали, словно готовясь к взлету.) Кроме того, тихо сказал Ханс, мне так даже больше нравится: пусть научит меня всему, чему научится там! Послушай, прекрати! воскликнул Альваро, откидываясь назад, это уж просто цинизм! Нет-нет, запротестовал Ханс, невозможно быть циником, когда любишь. А я люблю Софи, как не любил никого и никогда. Просто дело в том, что, как бы тебе объяснить? для меня нет ничего восхитительней, чем чувствовать себя избранным, понимаешь? Короче. Теперь ты можешь донести на меня отцу Пигхерцогу или заказать мне еще один кофе, тем более что пока ты не заплатил ни за один. Не кофе, возразил Альваро, а виски. Официант! пожалуйста, два виски! И оба этому господину!

И тут они заметили муху.

Что мы переводим сегодня? спросила она, натягивая белые чулки. Итальянцев, ответил он, и португальцев. Но сначала взгляни сюда.

Ханс порылся в сундуке и вручил Софи экземпляр «Атласа». В середине журнала были напечатаны стихи молодых французских поэтов в их переводе. После заголовка шла небольшая вступительная статья за подписью Софи. Что это? удивилась она. Когда я это писала? Ты это не писала, ответил он, ты это говорила. А я законспектировал твои соображения, отредактировал и отправил вместе со стихами. И, видишь? редакция сочла статью превосходной! C’est la vie, mademoiselle Bodenliеb [129].

С Камоэнсом, пояснил Ханс, делать ничего не придется, он уже опубликован, и перевод хороший. А Бокажа ты читала? не читала? у этого поэта нет причин завидовать даже великим! Я отметил кое-какие спорные места, и есть стихи, не совсем мне понятные, например, что в точности означает pejo [130] и capir [131], у нас имеется вот это (и Ханс вручил Софи пухлый томик, озаглавленный «A Pocket Dictionary of Italian, Spanish, Portuguese and German Languages» [132] и изданный в Лондоне в 1799 году), так что взгляни, пожалуйста, на его творения.