Странник века - Неуман Андрес Андрес

«Вначале ничто так не изумляло и не притягивало его к Люцинде, читала вслух Софи, как открытие, что ее внутренний облик похож на его собственный, вернее даже, что их внутреннее содержание совершенно одинаково; и вот со дня на день ему пришлось обнаруживать все новые и новые различия. Правда, даже и эти различия основывались на глубоком внутреннем сходстве, и чем богаче развертывалась перед ним ее сущность, тем многогранней и задушевней становился их союз» [125]. Знаешь? для меня это один из ключевых пассажей в романе. Как мы пока от этого далеки! ты можешь себе представить легионы персонажей, раздумывающих над переменами в себе в связи с переменами в их любимых? А что ты скажешь на это? спросил Ханс, смотри, вот здесь, где он сравнивает себя с теми влюбленными, которым чужд весь белый свет, которые отделили себя от него, потому что влюблены, он говорит: «Мы не так. Все, что мы любили, мы любим теперь еще горячей. Смысл вселенной для нас только что раскрылся» [126], такой подход меня восхищает, любовь не как бегство от мира, а как вхождение в него, как форма его постижения. Это означает, что новое общество началось бы с обновленной любви. Совершенно верно, согласилась Софи, хотя Шлегель порой сам себе противоречит, вспомни главу, которую мы недавно читали, где это? думаю, здесь, где-то здесь, подожди, то, что меня довольно сильно удивило, речь не об этих глупостях, будто женщина есть чистейшее из созданий, это я даже не комментирую, а! вот! здесь: «Чем божественнее человек или человеческое деяние, тем более они уподобляются растению; среди всех форм природы оно является наиболее нравственным и наиболее прекрасным» [127], да, оно самое. Наверно, уместнее было бы говорить о противоположном, подвергнуть сомнению корни, воспротивиться предполагаемой природе вещей, женщине, например, чтобы развиться, подчас необходимо ослушаться природу. Кроме того, растения тоже эволюционируют, приспосабливаются к земным условиям и точно так же, как люди, меняют свои потребности. И так же романы, согласись! «Люцинда» своего рода гибридный роман, не соответствующий чистому жанру. Вступление! зааплодировал Ханс, ближайшему переизданию романа необходимо твое вступление! Эй! возмутилась она, прекрати мне льстить! То есть льсти, конечно, но так, чтобы я этого не замечала.

А ты знаешь, что Шлегель хотел написать вторую часть? спросила Софи, ероша волоски на лобке Ханса, причем, кажется, от имени Люцинды, а не Юлия. Странное дело, ведь в романе Люцинда почти бессловесна. Иногда я думаю, что, если бы Шлегель написал вторую часть, его история и наша были бы совсем различны. Но его жена Доротея, ответил Ханс, щипнув Софи за живот, в это же время опубликовала свой собственный роман. Да, кивнула Софи, и, хотя речь в нем идет о девушке, решившейся восстать против семьи и увидеть мир, в результате книга получила название «Флорентин» в честь одного из персонажей, молодого бродяги. Говорят, Доротея тоже собиралась написать вторую часть «Камилла», по имени женщины, о которой рассказывает другая женщина. Но так его и не закончила. Умолкла. Частый случай в истории литературы.

Заметь, что «Люцинда», продолжал Ханс, желая спровоцировать Софи на откровенность, повествует о семейной паре. Вовсе нет, поспешно возразила она, речь идет о любовной связи вообще. Но любящие друг друга герои, настаивал он, муж и жена. Дорогой мой, отмахнулась Софи, во всем, что касается отношений мужчины и женщины, твое чутье тебе всегда немного изменяет. В романе говорится о любви, о любви совсем другого сорта, и если она происходит между супругами, то только по одной причине: чтобы придать этой страсти естественности, превратить ее в нечто вроде будничного примера. Некоторые из нас, читательниц, уже сыты по горло любовными трагедиями и неосуществимыми желаниями, наверно, поэтому Шлегель и выбрал для своей истории семейные, будничные рамки. Интересно, расхрабрился Ханс, сможем ли мы то же самое сказать о твоей семейной жизни?

Софи молча встала. Она скукожилась над ночным горшком, и какое-то время в комнате только тихо журчала моча. Вернувшись, она присела на край кровати, спиной к Хансу. Он испугался, что обидел ее больше, чем хотел, но, едва открыл рот, чтобы извиниться, она прошептала: Я отложила свадьбу. Что? вздрогнул он. Софи повторила сказанное с прежней интонацией. Ханс опешил, возликовал, испугался. На когда? осторожно спросил он. На декабрь, ответила она, на Рождество. Он понимал, что сейчас ему лучше помолчать. Софи еще некоторое время сидела голая на краю кровати, прислушиваясь к собственному дыханию. Наконец она снова легла, положила голову ему на живот и, лишь сейчас заметив паутины на потолочных стропилах, начала свой рассказ.

Выслушав ее до конца, Ханс подумал, что пришло время задать вопрос, столь же назревший, сколь неудобный, который он давно не решался задать. За всю свою жизнь он не искал привязанностей и никогда к ним не стремился. Но с тех пор, как узнал Софи, его не покидало странное ощущение устойчивой рутины, и он с удивлением наблюдал за своим столь долгим пребыванием в Вандернбурге. В такой ситуации делать вид, что он только вчера явился, отнюдь не означало бы оберегать свою свободу, а лишь свидетельствовало бы о трусости. Софи, медленно выговорил он, как ты могла обручиться с Руди? почему ты не разрываешь помолвку?

Софи понимала, что Хансу непривычно задавать подобные вопросы, и решила быть частично откровенной. Послушай, сказала она, я не люблю Руди и не собираюсь обманывать на сей счет ни тебя, ни себя, это бесполезно. Но я никогда не противилась этой свадьбе. Руди меня боготворит, а сама я с каждым днем отношусь к нему все с большим уважением, конечно, он не предел мечтаний, но многие и тем похвастаться не могут. Одним словом, если отбросить пустые фантазии, такое замужество обеспечит любое будущее, а кроме того, порадует моего отца и решит наши материальные проблемы. Я не искала внимания Руди, и сначала он был мне совершенно неинтересен. Но отец все чаще его приглашал, потом он стал приходить в Салон. А одна-жды признался мне в любви и сказал, что лишь по этой причине ходит в наш дом (ну что ж, подумал Ханс, не мне его осуждать), я не слишком серьезно отнеслась к его словам, но он поклялся, что будет ходить к нам до тех пор, пока я не отвечу ему взаимностью или не перестану пускать его на порог, чего делать я, естественно, не собиралась. Время шло, иногда, представь, все происходит как-то очень буднично. Я не говорила ни да ни нет, позволяла ему петь себе дифирамбы, отец уговаривал меня рассмотреть его предложе-ние, а сама я стала чаще задумываться о наших финансовых трудностях и о том, что все равно никогда никого не любила. Конечно, многие мужчины привлекали мое внимание и я с ними тайно встречалась, но никто из них не вызывал во мне восхищения. Ни один не казался мне достаточно тонким или умным, наверно, из-за моего подросткового высокомерия. В конце концов я решила, что не буду никого любить, просто выйду замуж за богатого и заботливого. Можешь называть это конформизмом, но для меня это здравый смысл. Руди пообещал, что, если я стану матерью его детей и хорошей женой, он никогда не будет препятствовать моей учебе, занятиям музыкой и путешествиям (но разве ты не можешь, удивился Ханс, рассчитывать на замужество совсем другого рода?), я не гонюсь за иллюзиями, меня интересуют факты, женщины часто путают любовь со своими ожиданиями. Руди, по крайней мере, молод и привлекателен (да? неужели?), конечно! а ты разве слепой? наверное, он кажется тебе не слишком утонченным, зато он уважает мои взгляды и проявляет столько терпения и настойчивости, сколько никто другой не проявлял (расскажи мне, как ухаживал за тобой господин Вальдерхаус? что он для этого делал?), ну как ты понимаешь, заваливал подарками, приглашал на обеды и все прочее, но особенно одолевал меня письмами. Его письма были такими страстными, что я ему даже завидовала, мне хотелось влюбиться вот так, как он, влюбиться его любовью. Он рассказывал мне, какой я ему представляюсь, и, странное дело, чем больше достоинств он во мне находил, тем меньше я узнавала себя в его описаниях. Признаться, я стала использовать его письма, чтобы понимать, как с ним себя вести, и не надо делать такого лица, Ханс! Мне было безразлично, я прекрасно знала, что мужчина, рисуя портрет возлюбленной, всегда вкладывает в него свои собственные желания. А теперь я прошу тебя, пожалуйста, оставим этот разговор и просто насладимся доброй вестью. Я не выйду замуж до декабря, сейчас только это и важно.