Аиссе - Соната дьявола: Малая французская проза XVIII–XX веков в переводах А. Андрес
Аиссе - Соната дьявола: Малая французская проза XVIII–XX веков в переводах А. Андрес краткое содержание
СОНАТА ДЬЯВОЛА
Малая французская проза XVIII–XX веков в переводах А. Андрес
ВЕК ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
Аиссе
Письма к госпоже Каландрини
Подлинные эти письма, опубликованные через много лет после смерти их отправителя и адресата, — «маленький шедевр» французской прозы XVIII века. Они не только воссоздают яркую картину придворной жизни Франции первой четверти восемнадцатого столетия, быта и нравов эпохи Регентства, но и являют собой волнующий человеческий документ, правдивую, искреннюю исповедь тонкой, самоотверженной женской души. И один из первых образцов французского эпистолярного жанра.
Необычна и романтична судьба автора этих писем, «прекрасной черкешенки», — сама жизнь словно начертала этот поистине романтический сюжет, с которым не сравнится ни один вымысел. В 1698 году французский дипломат Шарль де Ферриоль, граф д’Аржанталь (1647–1722) случайно купил в Стамбуле на невольничьем рынке за сто пятьдесят ливров приглянувшуюся ему четырехлетнюю девочку, привез во Францию и отдал в семью своего младшего брата Огюстена де Ферриоля. В этом доме и выросла вместе с сыновьями хозяев, Полем де Велем и д’Аржанталем, привезенная с Востока девочка, превратилась в «прекрасную черкешенку», славящуюся своей оригинальной красотой и небывалой по тем временам неприступностью; в этом доме Аиссе, как стали называть девочку во Франции, провела в сущности всю свою жизнь на положении полноправного члена семьи, социально и материально находясь в зависимости от «благодетелей», вынужденная постоянно таить от них и от многочисленных светских знакомых свои горести и печали. Сам Шарль де Ферриоль, граф д’Аржанталь в 1699 году вновь отправился в Стамбул и лишь в 1709 году вернулся на родину в состоянии сильного душевного расстройства и, получив титул маркиза и поселившись в Париже в доме брата, потребовал от юной Аиссе расплаты за то, что некогда «вырвал ее из рук неверных», и кроткая черкешенка в течение десяти лет оставалась при «турке», сначала в качестве наложницы, потом — сиделкой, ухаживая за совсем выжившим из ума стариком.
Адресат писем мадемуазель Аиссе госпожа Каландрини (1668–1758) — жена именитого и состоятельного женевского гражданина Жана Луи Каландрини, родственница лорда Болингброка, с семьей которого была связана дружескими узами семья Ферриолей; Аиссе познакомилась с нею в 1726 году в Париже и сразу же прониклась величайшим доверием к этой строгой пожилой даме — протестантке, чей образ жизни, образ мыслей, швейцарские друзья — все являло резкий контраст с распущенными нравами среды, окружавшей Аиссе. Именно к ней потянулась Аиссе, ей раскрыла ту сторону своей жизни, которую много лет от всех скрывала, все более убеждаясь под влиянием корреспондентки в греховности своей жизни и все более страстно стремясь к нравственному совершенству. Тайна мадемуазель Аиссе заключалась в ее связи с шевалье д’Эди (ок. 1692–1761), с которым она встретилась в 1720 году; связь эта продолжалась до самой смерти Аиссе, а дочь, девочка по имени Селини, тайно воспитывалась в монастыре как сирота. Блез-Мари д’Эди — рыцарь Мальтийского ордена (члены ордена давали обет безбрачия!); участвовал во многих военных кампаниях.
Таковы главные сведения, необходимые для понимания писем Аиссе, которые писались на протяжении ряда лет из Парижа в Женеву. В настоящем издании письма печатаются с некоторыми купюрами; опущенные места отмечены отточиями.
ПИСЬМО IИз Парижа, октябрь 1726
Я не отваживалась писать вам ранее, с грустью предвидя, что у вас все равно не будет возможности читать мои письма; вот я и решила повременить, пока уляжется суета первых дней после вашего возвращения. А теперь подайте мне весточку о себе, сударыня. Оправились ли вы уже после утомительного путешествия? Я так горячо желала вам благоприятной погоды, что, право, самый страстный любовник не мог бы желать вам этого сильнее и, уж конечно, не был бы столь опечален вашим отъездом и так поглощен мыслями о вас. Солнце, дождь, ветер — все это в моем воображении претворялось в лесные пожары, в наводнения, в ураганы, и я только тогда вздохнула с облегчением, когда наступил наконец благословенный для друзей и родных ваших день вашего с ними воссоединения. Пожалуйста, напишите мне подробно, как вас там встретили: я чувствую себя как бы причастной ко всем знакам внимания, которые вам оказываются. Ах, я не могу проехать мимо дома, где вы останавливались, без того чтобы у меня не сжалось сердце и слезы не навернулись мне на глаза.
Я только что воротилась из Аблона, где провела несколько дней вдвоем с госпожой де Ферриоль. Я непрестанно думала там о вас, и вот однажды утром говорю ей, что сожалею, что вам так и не пришлось побывать в этом загородном домике, и в эту самую минуту в гостиную вдруг входит ваша дочь. Вообразите себе мою радость. Она завернула к нам по пути в Жакиньер, была здесь где-то по соседству. Почтенная наша дама как раз пила кофе; она хотела подняться навстречу гостье, дочь ваша бросилась к ней, чтобы этому помешать, и тут наша черная собачонка, довольно дурно воспитанная, вдруг тявкает, прыгает на чашку и опрокидывает ее на свою хозяйку — та в отчаянии: косынка испачкана, светлое платье в кофейных пятнах. Представляете себе положение госпожи де Рие? Она рада была бы оказаться за сто лье отсюда. Меня же, признаюсь, разбирал смех, и ваша дочь понемногу успокоилась. А после этих первых минут неловкости ей был оказан наилюбезнейший прием. Она нашла, что госпожа де Ферриоль превосходно выглядит, да та и в самом деле была хороша, несмотря на свой неприбранный вид.
Я то и дело завожу разговор насчет поездки в Пон-де-Вель, которая доставит мне счастливую возможность вас навестить. Надеюсь, что такими разговорами все же подвигну их в конце концов на это путешествие. Все мысли мои заняты только им; люди не могут жить без каких-либо желаний. До сих пор я почитала себя маленьким философом; но, видно, никогда не научусь я рассудительно относиться к тому, что касается до чувств.
…Легран на днях давал здесь комедию, которая провалилась с таким треском, какого я и не упомню. Совсем иначе прошла опера, сочиненная двумя скрипачами на сюжет о Пираме и Тисбе; там была красивая декорация; им много аплодировали.
Я провожу время, охотясь на мелкую дичь, и это мне весьма полезно. Телесные упражнения и рассеяние мыслей — превосходное лекарство от ипохондрии и всякого рода горестей; после этих прогулок у меня прекрасный аппетит и хороший сон. Во время охоты волей-неволей приходится много двигаться, и хотя возвращаюсь я с разбитыми ногами, но мне приятна легкая испарина, которая появляется после ходьбы. Загорела я, как галка, вы испугались бы, увидев меня сейчас, но я согласна была бы и на это. Какое бы это для меня было счастье, сударыня, не расставаться с вами! Признайтесь, ведь и вы тоже не прочь были бы еще погостить в Париже? А уж я-то отдала бы пинту собственной крови, чтобы только вновь оказаться подле вас, — я бы о многом вам порассказала, я была бы счастлива, что вижу вас. А вместо этого счастья — одни воспоминания. Какая огромная разница!
Шевалье сейчас в Перигоре, где, как мне кажется, он скучает; здоровье его по-прежнему слабо, а сердцем он все более нежен. Я с удовольствием послала бы вам копии с его писем; впрочем, нет, там попадаются места, которые могут вам не понравиться, мне стыдно, чтобы вы это читали. Несколько дней назад аббат{1} встретил у меня госпожу де Рие и влюбился с первого взгляда. Назавтра он снова появился у нас в Аблоне; он мне сказал, что никогда в жизни не видел женщины прекраснее, никакие розы и лилии не могут-де даже сравниться с ней. Скромный и кроткий ее вид до того пленил беднягу, что теперь стоит ему только меня увидеть, как он сразу же заводит о ней разговор. А ведь он был предупрежден. Когда о ней доложили, я шепнула ему: «Сейчас вы увидите одну из самых красивых женщин Парижа». И тем не менее он был поражен.
Господин Бертье вас по-прежнему любит, хотя по отношению ко мне он своим дружеским чувствам изменил. Вас любят ради вас самой, а не ради кого-то. Вы это прекрасно знаете и просто кривите душой, когда утверждаете обратное. Да и можно ли, положа руку на сердце, знать вас и не любить? Пусть судит о том ваше сердце.
Прощайте, сударыня, любите меня и верьте, что никто на свете не любит и не почитает вас больше вашей Аиссе.
ПИСЬМО IIИз Парижа, ноябрь 1726
Я получила письмо, которое вы так добры были написать мне из вашего имения. Не сомневаюсь, что вам доставил живейшее удовольствие оказанный вам любезный прием. Ведь все эти изъявления радости по поводу вашего возвращения не могут быть притворными: таким образом, сударыня, вы вкусили счастья, которого не знают и сами короли. Вы скажете, что могли бы быть любимой и не претерпевая подобных невзгод, и вас любили бы точно так же, и даже больше, будь вы в более благополучных обстоятельствах. Опыт в самом деле показывает, что злосчастье и бедность не очень-то людям по вкусу и сами по себе доблести и заслуги обычно немногого стоят и ценятся лишь тогда, когда человек при этом еще и богат; и однако перед истинными добродетелями всякий склоняет голову. Вы правы, они должны быть очень значительны, чтобы возместить в глазах наших ближних отсутствие богатства; таким образом, ничто, сударыня, не может быть более лестным для вас, чем ласковый прием, который был вам оказан. Он сторицей воздает вам за незаслуженные удары судьбы. Я очень рада, что вы чувствуете себя лучше, — ничто не способствует так здоровью, как сознание, что имеешь право быть довольным собой. Я изо всех сил стараюсь убедить господина и госпожу де Ферриоль отправиться в Пон-де-Вель, они говорят, что и сами туда собираются, но поверю я в это лишь тогда, когда мы будем уже сидеть в карете. Не проходит дня, чтобы я так или иначе не заводила разговора о том, что им необходимо побывать в своих владениях, что им на время следует покинуть Париж.
