Странник века - Неуман Андрес Андрес

Казалось, Ламберг был рад встрече, но говорил мало и раздраженно покачал головой, когда они предложили ему взять на абордаж девушку с белокурыми кудряшками, которая настойчиво сверлила его взглядом, разглаживая ладонями оборки на юбке. Вскоре они потеряли его из виду, и Альваро направился к Эльзе. Ханс воспользовался случаем и присоединился к их беседе, чтобы разузнать о Софи. Но Эльза, имевшая прямое поручение сообщить об этом Хансу, не стала ждать вопросов и рассеянно заметила, что праздник удался, и очень жаль, что госпожа Софи сегодня нездорова.

Сияющая Лиза Цайт, без ведома отца полившая себя духами и причесавшаяся так, что шея сзади оставалась открытой, прошла через танцевальную площадку вслед за Хансом. Больше всего ей нравились в нем длинные волосы, столь непривычные для человека его лет, и низкий, немного скорбный голос, которым он объяснял ей правила грамматики. Роста он был небольшого, но держался очень прямо, и это было важно. А еще ей нравилось, что иногда по утрам он бывает небрит. Лиза добилась от отца разрешения сходить на праздник, поболтать с подругами, но вернуться ей было велено рано, не позднее одиннадцати. Лиза подняла крик, запричитала, что к одиннадцати праздник только начнется, заперлась у себя в комнате плакать, но ближе к вечеру стала наряжаться как ни в чем не бывало. Перед ее уходом господин Цайт повторил все свои наставления и, целуя дочь в лоб, добавил, что она может вернуться в половине двенадцатого, но ни минутой позже.

Ханс почувствовал, что кто-то ласково провел рукой по его плечу и с надеждой обернулся. Не более секунды понадобилось ему на то, чтобы сменить разочарованное выражение лица на приветливое, но от Лизы его усилие не ускользнуло, да и вообще, она считала, что ее новое платье и высокие ботинки заслуживают гораздо более сильных эмоций, чем просто любезность. Ханс заметил ее новое платье и мысленно признал, что оно удачно подчеркивает ее наметившиеся формы, но счел его слишком строгим и трогательно безвкусным. Цель Лизиного наряда, прически, духов, подумал он, вполне очевидна: любой ценой казаться старше. Но ее старания, хоть и вознагражденные изящной линией талии и рук, на самом деле лишь подчеркивали истинный возраст этой девочки, умышленно нарядившейся женщиной. Добрый вечер, сударыня, улыбнулся Ханс. Лиза подумала: эта улыбка уже получше! Добрый вечер, сударь, поздоровалась она, я предполагала вас здесь увидеть, поскольку знаю ваш ночной образ жизни. А я, признаться, не ожидал увидеть тебя здесь, несколько скованно ответил Ханс, поскольку знаком с твоим. Ах! вздохнула Лиза, образ жизни меняется, люди меняются, время бежит так быстро, не правда ли? Неудержимо, согласился Ханс, ты даже представить себе не можешь! А ведь я, продолжала она, демонстративно оглядываясь по сторонам, ищу своих подруг, но они, похоже, не пришли, такая жалость! клялись, что придут; наверно, их не пустили родители, они ведь почти на год моложе меня и, скорее всего, их заперли дома. Скажи, попробовал отвлечь ее Ханс, а как у тебя с домашним заданием? справляешься с сослагательным наклонением или не очень? Господин Ханс, ответила Лиза, разве у нас урок? Извини, сказал он, я не собирался об этом говорить, просто спросил, чтобы узнать, как твои дела. Так что же вы, чудак-человек, так прямо и не спросили? засмеялась она, нужно было просто спросить: «Как поживаешь, Лиза?», я бы ответила, и мы бы спокойно пообщались.

Ханс пошел за коктейлем, который заказала Лиза, и попросил официанта, чтобы тот налил в него как можно меньше алкоголя. Когда Лиза попробовала коктейль и сказала, что он вкусный, но слишком крепкий, Ханс улыбнулся и почувствовал смутное облегчение. Лиза говорила слишком громко, часто поводила плечами, и ее просто распирало от восторга. Временами Ханс отводил взгляд, чтобы отыскать в толпе Альваро. Сбивчивый диалог с Лизой потихоньку угасал, пока оба окончательно не смолкли. Лиза взглянула на оркестр и, словно только что его заметила, сказала: Разве хорошее воспитание не требует от вас пригласить меня на танец? Сказать по правде, ответил, откашлявшись, Ханс, хорошее воспитание требует не приглашать. Лиза побледнела, ей показалось, что сейчас она упадет в обморок, что стакан вот-вот выскользнет у нее из рук. Желудок пронзила такая острая боль, как будто она наглоталась стекол, и, чтобы сдержать слезы, ей пришлось крепко стиснуть розовые губки. Ханс заметил эту ее гримасу и нашел прелестной. Я, право, очень сожалею, промямлил он. Все хорошо, еле слышно ответила Лиза, не беспокойтесь, да это и неважно: я как раз заметила там одного своего приятеля. Надеюсь, ты хорошо проведешь время, сказал он. Можете не сомневаться, ответила она и ринулась прочь. Лиза, окликнул ее Ханс, но ты ведь меня понимаешь? Я все прекрасно понимаю, уходя, ответила она, вы вольны танцевать с кем угодно, до свидания.

Едва смешавшись с толпой, Лиза бросилась бежать из парка, подхватив юбку, словно несостоявшаяся принцесса.

Во время первых регулярных встреч они каждый раз не знали, начать ли с перевода, отложив любовь на потом, или же начать с любви, чтобы потом, в более спокойном состоянии, сосредоточить все внимание на книгах. Софи предпочитала не сразу бросаться в постель, но не потому, что этого не хотела, а потому, что нетерпение Ханса доставляло ей наслажденье, и, кроме того, она заметила, что изнывающая плоть повышает их восприимчивость к поэтическим недомолвкам, намекам и подтексту. Ханс же всегда спешил отдать предпочтение сексу как преамбуле к работе, но не только по причине нетерпения, которое охватывало его всякий раз, когда он оставался наедине с Софи, но еще и потому, что был уверен: блаженно-парящее состояние после наслаждения как нельзя лучше подходит для глубокого проникновения в стихотворную ткань.

Позднее они стали импровизировать. Вслух это не обсуждалось, но при встрече, едва соприкоснувшись языками, они чувствовали настроение друг друга и позволяли себе предаться тому занятию, которое казалось им более неотложным. Таким образом, не создавая дополнительной рутины внутри рабочей рутины, они никогда не расслаблялись, хоть и привыкшие друг к другу, но все же в чем-то незнакомцы. Даже само это чередование заключало в себе определенную сексуальность: иной раз Софи в своих порывах проявляла такой деспотизм, почти грубость, что пугала и изумляла Ханса, зато в других случаях предпочитала поднырнуть под него и отдаваться плавным, набирающим темп колебаниям, своего рода интенсивному отдыху, в котором тоже находила упоение.

Сейчас они лежали, опершись о шаткую спинку кровати, вплотную друг к другу, и листали страницы романа. Читать им было неудобно: кипящий свет, вливаясь в окно, разбрасывал блики по книге, и им то и дело приходилось от них уклоняться. Впрочем, Ханс и Софи ничего не замечали: их мускулы еще хранили упругую гибкость недавно утоленного желания. Исполняя свое давнее намерение, они перечитывали «Люцинду» Шлегеля. А иногда прерывались на комментарии, понятные им обоим в большей степени, чем сам роман.

Знаешь? говорил он, сейчас у меня такое чувство, будто нас двое в одном человеке. Двое в одном? повторила она, опуская голову ему на плечо. Я имею в виду, объяснил Ханс, что это не то же самое, что двое, слившиеся воедино или воображающие, что слились (кошмар! вздохнула Софи, это означало бы ужаться до половины), именно! но нет! существовать двум, именно двум личностям в унисон, это совсем другое дело. Здесь и сейчас, ты и я, мы полностью совпадаем, но в то же время я ощущаю, что каждый из нас становится сильнее, не знаю, понимаешь ли ты меня. Если я скажу, что со мной происходит то же самое, засмеялась Софи, это не будет означать, что мне и впредь придется во всем с тобой соглашаться?

Послушай, говорила она, поглаживая его колено, тебе не кажется, что мы полюбили друг друга потому, что не имели на это права? Не знаю, ответил Ханс, я об этом не думал, зачем усложнять, да и как можно догадаться, какими были бы наши чувства, если бы мы встречались, как принято? и что вообще, черт возьми, подразумевает это «как принято»? нет, я думаю только о том, что мы вместе, и мне это нравится. А что тебе нравится большего всего в том, что мы вместе? спросила она. Не знаю, ответил он, что можно просто быть таким, какой есть, и никем не прикидываться. М-м-м, засомневалась Софи, не слишком ли много бытия? а мне больше всего нравится, что при желании мы могли бы превратиться друг в друга: ты в нежную девицу, которая будет мне подчиняться, а я в решительного мужчину, домогающегося объятий. Ты слишком начиталась первого Шлегеля! засмеялся он. Но все равно недостаточно, возразила она, чтобы забыть второго.